Сергей Соболев - Время «Ч»
Махмуд впустил гостей в дом. Эти двое вошли, разулись у порога гостиной, сняли верхнюю одежду. Старший поприветствовал хозяина:
– Ассалам алейкум, брат!
– Ва алейкум ассалам ва рахмату Ллахи, братья! – поприветствовал вошедших хозяин.
Не перекинувшись более ни словом, раскатали молитвенные коврики, ополоснулись в принесенном Махмудом тазу, встали на колени: время полуденного намаза.
«Во имя Аллаха милостивого, милосердного!..»
Гаджи Магомедов понимал, что он творит свой последний в жизни намаз. Он виноват в случившемся и должен понести наказание. Такова, видно, воля Аллаха (муфтий и совет старейшин, применяя в отношении «брата» Гаджи столь строгую фетву,[9] лишь четко следовали Его законам). Самоубийство для правоверного – тяжкий грех. Но его, Магомедова, несмотря на допущенные им тяжкие ошибки, спасибо Всевышнему, никто к этому и не склоняет…
Магомедов нараспев произнес вдохновенные, божественные слова первой суры, «Открывающей Книгу». Затем он прочел по памяти «Покаяние», айаты с шестьдесят пятой по шестьдесят восьмую…
Спустя примерно два часа после совершения полуденного намаза Гаджи Магомедов умер от остановки сердца. Вскоре к дому подкатила вызванная Махмудом карета «Скорой», чуть позже подъехал участковый. Врач «Скорой помощи» заключил, что смерть гражданина Магомедова Гаджи Гаджиевича наступила в результате перенесенного им «обширного инфаркта миокарда». Медэксперт подтвердил заключение коллеги и выписал «гробовую справку». Ни родственники, ни власти на вскрытии не настаивали; крошечное отверстие от укола под левой лопаткой умершего от «сердечного приступа» мужчины так и осталась никем не замеченным…
На следующий день, еще до заката, человека, об истинных делах которого даже внутри джамаата знали лишь единицы, похоронили на мусульманском Даниловском кладбище в Москве, в полном соответствии с обычаями. Проводить Магомедова в последний путь пришло совсем немного людей, их всех засняли на видео какие-то мужчины в штатском… тупая, запоздалая реакция каких-то не слишком умных и дальновидных личностей.
В тот же день, так и не появившись на Даниловском кладбище, сразу несколько молодых мужчин, входящих в ядро джамаата, переменили свое местожительство – кое-кто сменил не только адрес, но и комплект документов, – а еще двое «братьев», лучшие из лучших, отправились на юг с миссией, известной только очень узкому кругу посвященных…
Глава 2
За пять дней до времени «Ч»
Последние трое суток они практически не покидали пределов уютного Светкиного гнездышка – трехкомнатную квартиру на северо-западе столицы, в возведенном пару лет назад для «новых русских» даун-тауне, – послав все остальное человечество к чертовой матери.
Слиплись, как две половинки щедро намазанного маслом бутерброда…
Инициатива возобновить отношения исходила, в общем-то, от Мокрушина. В принципе он был самодостаточным человеком, сильно загруженным работой по своей основной специальности. За плечами у него тридцать три года не самой простой жизни, причем любой из последних десяти годков следовало бы умножить, по меньшей мере, на три. Предпринятая однажды попытка завести семью закончилась разводом: редкие женщины в их бизнесе способны понять, что такое «обратная сторона Луны» и почему их любимые мужчины выходят на связь реже, нежели космонавты с околоземной орбиты…
Да и какая, спрашивается в задачнике, нормальная женщина согласится сожительствовать с мужиком, у которого дурных привычек, как блох у беспризорного пса (ладно бы просто дурных, но ведь есть и очень вредные… например, убивать других особей одного с ним биологического вида)?..
Вот так примерно думал Мокрушин изредка, когда появлялось свободное время, подвергая анализу свою жизнь. И каждый раз искренне удивлялся, когда обнаруживалось, что даже такой специфический товар, как он сам со всеми своими недостатками, пользуется в женской среде устойчивым, довольно серьезным спросом.
В последнее время Рейндж – под таким прозвищем Мокрушин известен в определенных кругах – чувствовал себя прескверно. Проблемы начались примерно пару недель назад, когда его отозвали с Кавказа. А может, и раньше, но он не хотел так глубоко забираться в историю и в собственное подсознание. Сам он считал, что причина всех нынешних напрягов кроется в «курчалоевском деле», после завершения которого, собственно, его и отозвали в Москву, переведя во «временный резерв». С тех пор он находится в подвешенном состоянии: то ли его подозревают в совершении каких-то должностных преступлений (Мокрушина дважды вызывали на беседы с дознавателями из отдела внутренних расследований, которые сняли показания по все тому же злополучному «курчалоевскому делу»), то ли кто-то из начальства поставил вопрос о полной профнепригодности Рейнджа, но соответствующее решение о его дальнейшей судьбе в высшей инстанции по каким-то причинам еще не принято…
По правде говоря, после бесланских событий все ходили, понурив головы – обоср…сь все, сверху донизу. Прежний Антикризисный центр, худо-бедно функционировавший при Совбезе, упразднили закрытым указом президента, временные и сводные оперативные группы ФСБ, МВД и ГРУ, а также отдельных спецагентов, решавших прежде конкретные задачи, теперь пытаются собрать под крыло Федеральной антитеррористической комиссии (ФАК), которой, в свою очередь, будут подчиняться местные спецназы всех субъектов федерации. В этой связи – в связи с такой «перестройкой» – все на фиг окончательно зависло. Генералы и высшие спецслужбисты дружно взяли под козырек: «Есть, товарищ Главком! Будет исполнено!» Но никто в плане «обеспечения мер по противодействию совершению террористических акций на территории РФ» не только ни черта не делает, но даже толком не знает – и не понимает! – что именно нужно делать.
Рейндж высказал свое мнение на сей счет – особо не стесняя себя в выражениях – своему начальнику, бывшему заместителю главы А-центра, а ныне одному из руководителей ФАК генерал-майору Шувалову, выходцу из ГРУ. Тот даже как будто обрадовался: «Вот и хорошо, вот и ладненько, Мокрушин, – сказал Сергей Юрьевич. – А то я решительно не знал, чем вас сейчас занять… Значит, так. Мы готовим свои предложения от ФАКа руководству страны. Нужно что-то менять, верно? Начиная от нормативной базы и должностных инструкций и до перестройки структуры самих органов включительно. Берите пишущую машинку или компьютер и садитесь за работу! Работать можете здесь, на Старой площади, в балашихинском центре… да где угодно! Вы один из пяти федеральных спецагентов, имеющих категорию «элита»! У нас совершенно отсутствуют методички и пособия для командиров и рядовых сотрудников ВСОГ[10] и ССГ![11] А таких групп и подразделений, между прочим, у нас только в Чечне действует около двух десятков! Полная анархия, как в годы Гражданской войны! Нужно систематизировать уже имеющийся материал, проанализировать недостатки и выдать предложения руководству! Задействуйте, Мокрушин, для разнообразия… свои мозговые извилины! Я вас ничем не ограничиваю, кроме времени: ровно через месяц ваш труд должен лежать у меня на столе!..»
Рейндж позвонил одной из своих знакомых пассий в четверг, уже под вечер («писательские» дела и еще некоторые напряги, неожиданно появившиеся в его жизни, сильно его утомили; он решил сбежать из своего балашихинского кабинета… уйти, так сказать, на время «в народ»).
– Здравствуй, Света, это Мокрушин тебя беспокоит, – сказал он, услышав в трубке знакомый голос. – Я понимаю, что ты вычеркнула меня из списков своих знакомых и… наверное, правильно сделала. Я хочу извиниться за то, что произошло первого сентября в Геленджике. За то, что я бросил там тебя, и за то, что потом ни разу не позвонил. Извини. А теперь пошли меня на три буквы… или скажи, где и когда мы можем с тобой встретиться?
В принципе Света Кузнецова имела полное право послать его куда подальше. Они встречались всего раза три или четыре, причем Мокрушин исчезал из ее жизни так же внезапно, как и появлялся. Познакомились они года полтора назад на каком-то междусобойчике, устроенном знакомыми мужиками из верхушки компании «Росвооружение». Ей около тридцати, разведена, бизнесвумен средней руки – дистрибьютор какой-то там западной парфюмерной фирмы, – приходится родственницей одному из «росворовских» шишек. В конце августа Мокрушину наконец дали отпуск, и он сагитировал Кузнецову съездить с ним на юга, рассчитывая отдохнуть у ласкового моря в приятном женском обществе по меньшей мере неделю. Хрен там. На вторые сутки пребывания в Геленджике – около одиннадцати утра 1 сентября – к нему пробился по телефону из Москвы сам Шувалов… отпуск в связи с событиями в Беслане накрылся медным тазом: Рейнджу и таким, как он, предстояло закрыть своими телами очередную разверзнутую адскими силами брешь…
