«Сандал», которого не было - Корецкий Данил Аркадьевич
– «Наши»! – скривился Лось. – При таких «наших» и чужих не надо…
– И потом, думаешь, Рэмбо своих тоже предупредил, чтобы нас не убивали? – спросил Тихий. – Тут или мы, или они.
– Я же говорю – по возможности, – повторил Аюб, и голос его звучал не очень убедительно. – А если возможности не будет – тогда ничего не поделаешь!
В последней фразе звякнула сталь, как всегда, когда он отдавал приказ. За решетчатым окном сгущались сумерки. Также сгущалось и настроение четверки сандаловцев. Хотя «спецы» и демонстрировали оптимистический настрой, перспективы у них были нерадостными, и они это прекрасно понимали.
Уснуть полковник Бордюгов долго не мог. И выпил хорошо, и поел вкусно, а вот сна ни в одном глазу!
«А все шифровка эта, будь она неладна… Понятно, что Центр крутит какую-то глубоко законспирированную, очень важную операцию. Но почему то закручивает, то откручивает, то опять закручивает? Кто их знает. Скорей всего, они и сами не знают. Только если что-то у них сорвется, то кто крайним окажется? Ясное дело – найдут козла отпущения на месте. Например, военного прокурора. На низового исполнителя можно что угодно свалить!»
Он сел на кровати, опустив ноги на холодный пол: местная котельная топила хорошо, но теплый воздух поднимался вверх, а у щелястого дна вагончика властвовала почти «забортная» температура.
«А тогда могут и в звании понизить, и без пенсии уволить, даже дело возбудить могут за халатность… Да что захотят – то и сделают!»
И действительно, уж кто-кто, а он хорошо знал, то о чем думал. Поэтому прикидывал варианты возможных печальных финалов своей карьеры, уже одеваясь. А через пару минут, не набрасывая бушлата, выскочил на улицу и направился из жилого комплекса в штабной. Дул резкий холодный ветер, кружилась колючая снежная крошка, которую сразу сдувало с мерзлой черной земли в небольшие сугробы, а те таяли днем под сапогами военнослужащих и слабыми лучами зимнего солнца. На территории военного городка было темно, только у модульных домиков служб да у кирпичного здания штаба горели слабые лампочки. Отбрасываемые ими круги желтого света колебались в унисон с порывами ветра.
Ежась, Бордюгов быстрым шагом преодолел небольшое расстояние до сборно-щитового дома с флагом над входом, распахнул дверь, из которой по контрасту ощутимо пахнуло теплом, и уверенно вошел в свою вотчину.
– Товарищ полковник, – вскочил с места старлей Анучин, явно удивленный неожиданным визитом начальника. – Происшествий нет, новых сообщений не поступало!
– Сиди! – махнул рукой прокурор. – Дежурный где?
– Капитан Никонов вышел до ветру!
Бордюгов усмехнулся, но ничего не сказал. Он прошел в кабинет, полистал служебный справочник, ниже номера служебного телефона начальника СИЗО нашел приписку шариковой ручкой – его домашний. Мобильники были здесь бесполезны: глушилки сотовой связи работали исправно.
Он набрал номер на допотопном черном аппарате, диск которого громко и раздражающе трещал. В трубке долго раздавались длинные гудки, что усиливало раздражение.
– Я слушаю, – раздался наконец сонный и недовольный голос.
– Рустам Хасанович?
– Ну, я… Кто это?
– Всего-навсего Бордюгов, – саркастически сказал прокурор.
Недовольство в голосе исчезло, да и сонливость сменилась молодцеватой готовностью исправно нести службу.
– Здравия желаю, Михаил Павлович! Извините, не узнал спросонья… Что случилось?
– Вот это я и выясняю. Ты приказ на перевод тех четверых, что с вертолета, получил?
– Так точно, получил.
– Выполнил?
На том конце провода воцарилось молчание.
– Ну, как… Нужные команды отдал…
– Перевел их из камеры?
– Так ночь же… Куда я их ночью переведу? Надо помещение подготовить… Утром все и сделаем!
Раздражение, как бикфордов шнур, воспламенило бочку ярости. Раздался взрыв.
– Вот это и случилось! – рявкнул Бордюгов. – Невыполнение приказа, халатность, постановка на грань срыва важной операции! Мне что, прямо сейчас дело возбуждать?! Я могу! Могу и конвой за тобой прислать!
Бордюгов кричал так, что в кабинет заглянул вернувшийся «с ветру» капитан Никонов. Но тут же, оценив обстановку, прикрыл дверь.
– Так я не нарочно… Просто некуда, – булькал в трубке испуганный голос Рустама Хасановича – только что всемогущего распорядителя чужими судьбами, вдруг ощутившего тошнотворный запах тюремной камеры.
– В свой кабинет переводи, с комнатой отдыха! И немедленно! А то еще до утра поменяешься с ними местами! Ты меня понял?!
– Понял, понял, выполняю! – снова воспрянул духом начальник СИЗО.
Аюб тоже не мог заснуть. Хотя он не пил ядреный абрикосовый самогон и не ел вкуснейшие домашние колбасы, но сон не шел и к нему. Напряжение нервов перевешивало постоянный недосып. Он знал, что его друзья тоже на взводе и готовы к смертельной схватке, как готовы к взрыву гранаты с выдернутой чекой. Правда, гранаты в момент взрыва сами гибнут…
С отбоя, когда и без того тусклое освещение в камере притухло до ночного режима, счет пошел на минуты. Но хотя они и ждали нападения, началось оно неожиданно – как почти всегда и бывает. Обманчивая тишина отвратительно-душной атмосферы камеры вдруг нарушилась: ее перечеркнул топот ног и мелькание серых теней, стремительно бросившихся на заранее обусловленные цели.
Крепкие руки вцепились в Графа, бритвенное лезвие чиркнуло совсем рядом с горлом, но не достало до артерии, потому, что острый супинатор на долю секунды раньше, более удачно, полоснул по вене вооруженной руки – горячей струей брызнула кровь, и бритва улетела в темноту. Аюб взмахнул супинатором еще несколько раз и дважды попал – цепкие пальцы разжались и держащие его тени отшатнулись, но у нападающих было много рук, и его все же сдернули со шконки так резко, что он едва успел сгруппироваться и приземлиться на ноги. Тут же, получив сильный удар, он рухнул на пол, кто-то прыгнул на спину и стал заламывать руки. От боли потемнело в глазах, супинатор выпал, да ему было уже не до супинатора: жадные липкие пальцы мяли ему лицо, сдавливали горло так, что начало мутнеть сознание… Ждать помощи было неоткуда – с друзьями происходило то же самое. Их тоже душили, кололи острым гвоздем, били ногами, чифирбаком [26], табуретом… Сандаловцев убивали!
Раньше Граф с недоверием относился к рассказам о том, что под страхом смерти человек способен голыми руками разорвать ранец запасного парашюта, разогнуть прутья решетки, разорвать цепь наручников… Теперь же, похоже, ему предстояло в этом убедиться. Аюб рванулся с такой силой, что на миг захват шеи ослабел. Этого хватило, чтобы повернуться на бок.
– Скользкий, с-с-с-сука! – шипел над ним Ильяс. – Держи крепче, Адам!
Потные пальцы вновь вцепились в горло, кто-то прижал коленом к холодному бетону, и теперь вырваться никак не удавалось. «Все, конец, – пришла последняя мысль. – Вот как это бывает…»
– Разойдись! Все к стене! Руки на стену! – словно гром небесный раздались грубые крики. – Разойдись, сказали!!
Свет в камере снова зажегся на полный режим. Резиновые дубинки дежурного наряда смачно влипали в тела заключенных, не выбирая разрешенных законом мест: не только по ногам, спинам, рукам, но и по головам, почкам, животу, паху… Да по-другому и не удалось бы предотвратить вакханалию убийства, остановить опьяненных кровью хищников, когда желанная смерть врага так близка…
Клубок скользких от пота и крови человеческих тел распался. Аюб с трудом поднялся и оперся руками о раму верхней шконки. Рискуя получить дубинкой за неподчинение, все же повернул голову: как там друзья? Но бездыханных тел, лежащих на полу, не было, только Рэмбо сидел, прислонившись к стене, и умело бинтовал разорванной майкой распоротую руку. Все остальные стояли, упершись руками в стену.
«Значит, все живы», – с облегчением подумал Аюб и отвернулся.
