Три кварка (из 2012 в 1982) - Тимофеев Владимир

– Все верно. Так оно обычно и происходит, – согласился ученый. – Зачнешь, бывало, какую-нибудь интересную тему, и тут же бац, сплошные грифы кругом. Нигде от вашего брата-чекиста спасенья нет, все, что хошь, засекретят. По самые помидоры.

– А, кстати, насчет обратного переноса вы еще не прикидывали? В смысле, не кварков там всяких, а реальных объектов, которые можно руками пощупать.

– Как не прикидывал? Конечно, прикидывал. Взять, к примеру, хоть вашу монетку, ну… те два рубля, которые потом рассыпались.

– Дык я об этом и говорю. Можно что-нибудь такое придумать, чтобы предметы не рассыпались?

– Хрен знает. Наверное, можно.

Синицин прикрыл глаза и задумался. Михаил Дмитриевич тоже задумался. Но не о гипотетической возможности перемещения во времени, а о более приземленных вещах.

Минуту назад соседний столик занял какой-то молодой человек. Самый обычный, по виду лет тридцати, в вязаном джемпере и потертых джинсах. Встретишь такого на улице – пройдешь мимо, даже не оглянувшись. Тем не менее, что-то с этим гражданином было не так. Хоть и сидел он боком к беседующим Синицыну и Смирнову, и к разговору вроде бы не прислушивался… да и музыка в помещении играла довольно громкая. Сидел себе спокойненько, потягивая принесенный из бара напиток, смотрел куда-то в пространство, размышлял о чем-то своем, не обращая внимания на окружающих… Однако интуиция несколько лет отработавшего на холоде оперативника нашептывала ему об обратном. Товарищ этот появился в пабе не просто так. Не просто так он расположился поблизости, изображая завсегдатая популярной кафешки, любителя пропустить слегонца рюмку-другую.

«Что ж, видимо, пора принимать меры. Лучше уж, как водится, перебдеть, чем наступить на горло собственной песне. Никуда от паранойи не денешься. Профессиональная деформация, одним словом. Увы…»

– Шура, вы случайно не курите? – поинтересовался Михаил Дмитриевич у покончившего наконец с пивом Синицына.

– Нет. И даже не пробовал, – ответил тот.

– А я вот когда-то баловался. Потом бросил, – вздохнул Смирнов. – Но сейчас, после всех этих треволнений, чего-то опять захотелось. И очень сильно.

– Да мы и так фактически курим. Дыма тут – хоть топор вешай.

– Верно. Ладно, пойду стрельну у кого-нибудь.

Подполковник поднялся, оглядел зал и решительно направился к столу, занятому писательской братией. Как бы ненароком прихватив с собой листок с «посланием из прошлого».

– Мужики, сигареты ни у кого не найдется?

Литераторы, бурно обсуждающие очередной шедевр некоего Барбаченко, прекратили ржач и уставились на «стрелка».

– Не вопрос, – пожал плечами сидящий с краю и ловко вытолкнул сигарету из пачки. – Держи, брателло.

– Спасибо, – ухмыльнулся Смирнов. – Еще б огоньку.

– Без проблем, – отозвался «писатель», щелкая зажигалкой.

Михаил Дмитриевич склонился над огоньком, словно бы по привычке прикрывая его от ветра ладонями.

– Эх! Хорошо!

– Э-э, дядя. У тебя бумажка горит.

– Что? А, черт!

Подполковник выронил горящий листок и принялся дуть на обожженные пальцы. Объятое огнем послание спланировало под лавку.

– Мать твою! Да что ж это за невезуха такая! – выругался Михаил Дмитриевич спустя пару секунд, нагибаясь за упавшей бумагой. Увы, сразу достать ее не удалось – слишком далеко она улетела.

Локальный «пожар» тушили примерно минуту. С шутками и прибаутками. А когда борьба с огнем завершилась, выяснилось, что от письма остался только мелкий клочок, на котором уже ничего нельзя было прочитать. Все остальное превратилось в темные свернувшиеся лохмотья. Смирнов лишь руками развел и, извинившись перед литераторами, с удрученным видом вернулся в свой угол.

– Ну как же так, Михаил? Ну так же нельзя, – упрекнул его вставший из-за стола Синицын. – Это же единственное доказа…

– Извини, Шура. Так получилось, – прервал его подполковник. – Ды ты не волнуйся. Это всего лишь бумажка.

– Как это бумажка? Это же не просто бумажка. Это… это… – возмущенный профессор не находил слов, чтобы выразить свое возмущение наплевательским отношением оппонента к внезапно возникшей проблеме.

– Это. Просто. Бумажка, – отчеканил Михаил Дмитриевич, глядя в глаза ученому.

– Мне бы ваше спокойствие, – буркнул Шурик, плюхаясь на свое место. – Впрочем, вы правы. Сгорела и сгорела. Черт с ней. Главное, чтобы в голове все, что нужно, осталось.

– Другой разговор, – усмехнулся Смирнов, тоже присаживаясь. – Вы, кстати, как? Надумали что-нибудь? Ну, насчет обратных переходов?

– Есть кое-какие мысли, – нехотя ответил Синицын. – Только здесь я их обсуждать не буду. А то вы опять чего-нибудь отчебучите.

Подполковник расхохотался. Потом затушил недокуренную сигарету и хитро подмигнул профессору:

– Не обижайтесь, Шура. Я ведь совсем не нарочно. Отвык просто прикуривать правильно.

– Отвык он, ага. Нечего было начинать по-новой. Раз бросил, значит, бросил.

– Это точно, – кивнул Михаил Дмитриевич. – Ладно. Пойду я, пожалуй. Мне сейчас тоже подумать не помешает. В общем, встретимся в лаборатории. Где-нибудь в четверг или пятницу.

– Встретимся, – махнул рукой доктор наук, отворачиваясь. На подполковника он все еще обижался.

Смирнов улыбнулся, положил на стол пятисотенную купюру и, больше ничего не говоря и не объясняя, покинул помещение паба. Через пять минут подошедшая к столику официантка ловко смахнула лежащие на нем деньги, молча сняла с подноса тарелку с яичницей, стакан сока и блюдечко с сырными шариками и так же без слов удалилась. Ученый тяжко вздохнул, пододвинул к себе принесенные дамой блюда и, пробурчав себе под нос что-то вроде «обожруся и помру молодым», принялся поглощать пищу. Есть ему не очень хотелось, но… «Не оставлять же все это… раз упло́чено».

Сказать, что капитан Василевский был удивлен, означало не сказать ничего. Сначала полковник Свиридяк предложил сесть, не дожидаясь окончания доклада. Потом угостил печеньем, чего на памяти Сергея не случалось ни разу. И, что совсем уж ни в какие ворота не лезло, назвал по имени-отчеству. А в завершение разговора приказал прекратить проверку. Точнее, не совсем приказал, а… как бы констатировал очевидное.

Со своим непосредственным начальником капитан спорить не стал. В архив, так в архив. Хотя совершенно непонятно, почему так быстро. Да, формально полковник был прав – противоправных действий не обнаружено, угрозы безопасности интересам государства тоже не выявлено, значит, нечего тратить драгоценное время. Но все же, по мнению тридцатилетнего сотрудника ФСБ, его начальник кое в чем ошибался. Не увидел или не учел того, что в деле присутствовала ТАЙНА. Тайна, граничащая с фантастикой. Возможно, это была всего лишь игра воображения, возможно, не стоящая внимания чушь или обычный бред «чокнутого профессора», но тем не менее многие детали этого дела оставались невыясненными, а тайна соответственно – нераскрытой. И с этой точки зрения проверку прекращать не стоило. Особенно после разговора в пивной двух главных фигурантов расследования…

Однако приказ есть приказ, пусть даже и отданный в устной форме. Хочешь не хочешь, а выполнять придется. Тем более что убедить товарища полковника отменить уже принятое им решение не удавалось еще никому. Только время зря потеряешь и нервы. Плюс ответка потом прилетит обязательно. Либо в виде перевода на «особый режим работы» без выходных и праздничных дней, «по служебной необходимости», либо прикажут месяц-другой заниматься проверкой сигналов «бдительных» бабушек, регулярно обнаруживающих «террористическое подполье» в соседних булочных, либо просто отправят бедолагу в длительную командировку к коллегам из Мухосранска, типа, опыт перенимать… Короче, способы наказания существовали разные. И все абсолютно законные, не подкопаешься.

В Мухосранск капитана Василевского пока не тянуло, проводить все выходные на службе тоже не слишком хотелось… Это с одной стороны. А с другой… с другой, он просто не имел, как ему казалось, права бросать такое интересное дело. «Дело о трех…м-м… пусть будет… кварках. Кажется, их упоминал завлаб в беседе с вышедшим в запас подполковником. Жаль только, что первую часть того разговора не удалось записать. Очень уж много там непоняток осталось. Ну да ничего, как-нибудь разберемся. В свободное от службы время. А там, глядишь, и карьера пойдет. И начальство сменит наконец гнев на милость. Или вообще… сменится. На более лояльное и рангом повыше. А что? Чем черт не шутит?»