Андрей Воронин - Петля для губернатора
– Да, – убирая в карман пачку, протянул он, – огорчил ты меня, Яков Семенович. Можно даже сказать, обидел. Мало того, что ты не доверяешь деловому партнеру, который в тебе души не чает, так ты еще, оказывается, и шантажист! То есть, конечно, это не шантаж, а чистой воды фуфло, но чтобы ты не волновался и спокойно работал, деньги я тебе выплачу. Только, извини, по частям. Тут я, хоть ты меня убей, ничего поделать не могу. Просто не могу, и все тут! По независящим от меня причинам, понял? Получишь все в три выплаты. Первая выплата через два дня, последняя – по завершении работы. Кстати, как мы продвигаемся?
– Хорошо продвигаемся, – спокойно ответил Кацнельсон. Финансовый вопрос был закрыт, и хищный огонек, горевший в глазах Якова Семеновича во время его обсуждения, сразу же погас. – Через месяц главный корпус и оба крыла будут готовы к монтажу оборудования. Завтра начинаем возить гравий для благоустройства территории.
– Вот это давно пора, – подхватил Губанов. – А то ни проехать, ни пройти…
– “Ауди” – немецкая машина, – заметил Кацнельсон. – А что русскому здорово, то немцу смерть.
– Т-твою мать, – восхитился Губанов. – Развел на территории грязелечебницу и еще хиханьки строит. Слышь, ты, русский, твои орлы мою тачку бульдозером не вытащат?
– Да уже вытащили, наверное, – равнодушно ответил Кацнельсон и закурил.
Губанов заметил, что этот мерзавец даже не особенно скрывает свое торжество по поводу одержанной победы. “Погоди, сволочуга, – подумал майор, вставая. – Эта победа тебе еще боком вылезет, как Бородино Наполеону”.
– Ладно, Семеныч, – сказал он. – Пойду доктора нашего навещу, посмотрю, как дела у его больных.
– Кстати, – подавшись вперед, сказал Кацнельсон. – Доктор на днях выражал недовольство качеством поставляемого оборудования, а потом заходил ко мне и взял копию проекта.., не первоначального, само собой, а усовершенствованного.
Губанов обернулся, стоя у дверей, и ухмыльнулся ему в лицо.
– Что же это ты, Семеныч, – сказал он, – в стукачи метишь?
– Мы партнеры, – ответил Кацнельсон, – и я забочусь о безопасности нашего общего дела. И о своей безопасности тоже, между прочим.
– Это другой разговор, – сказал майор. – Но не волнуйся, я в курсе. Он подходил ко мне с этим. Решил, что ты воруешь по собственной инициативе. Пришлось увеличить число акционеров.
– То есть, теперь он знает?
– Ну да, – раздраженно ответил Губанов. – А как, по-твоему, я должен был поступить?
Кацнельсон пожал плечами.
– Я ведь просто уточнил, – сказал он.
Губанов плюнул и вышел под дождь.
Глава 11
Он прошел по широкому мраморному крыльцу, резавшему глаза казавшейся неприличной посреди моря липкой грязи чистотой. Поперек крыльца протянулась дорожка рыжих глинистых следов, и майор бессознательно старался идти именно по ней, как будто это имело какое-то значение.
Дорожку оставил, скорее всего, доктор Маслов, а может быть, Кацнельсон или кто-нибудь из “турок”, относивший еду странным и подозрительным пациентам доктора.
Губанов потянул на себя пластину толстого тонированного стекла, заменявшую здесь дверь, и вошел в сумрачный вестибюль. Между делом он вспомнил, что в первоначальном варианте проекта двери главного корпуса были автоматические, оснащенные фотоэлементами, чтобы открывались сами при приближении человека. Удобно, ничего не скажешь, и очень шикарно, прямо как в супермаркете или на бензоколонке, но дороговато. Первоначальный проект был выполнен с большим размахом – чувствовалось, что сделавший его архитектор не привык считать деньги.
Воспоминание об оригинале проекта заставило Губанова недовольно поморщиться, как от зубной боли. О Кацнельсоне он решил пока не думать. В запасе у него было еще два дня до первой обещанной прорабу выплаты – более чем достаточно для того, чтобы все продумать и вынести решение. “А может, заплатить? – вдруг подумал майор. – Швырнуть ему его жалкие деньги, и пусть эта жидовская морда ими подавится”.
Он ухмыльнулся и покачал головой, отвечая своим мыслям. Если он собирался платить Кацнельсону, то это надо было делать сразу, не дожидаясь, когда тот прибегнет к шантажу. Шантаж тем и опасен, что шантажист, добившись первого успеха, уже не может остановиться. Он уверен, что прочно держит вас за горло, и требует еще и еще, пока от вас не останется пустая, высосанная оболочка, легкая и хрупкая, как сброшенный кокон насекомого. Кацнельсону отлично известна общая сумма прибыли, он самолично подсчитал ее до последнего цента и вряд ли успокоится, пока не выдоит Губанова досуха. В данный момент прораб мог и не иметь в виду ничего подобного, но майор Губанов отлично знал, что эта мысль придет. Обязательно придет. Непременно.
Роняя с ботинок комки рыжей глины, майор поднялся на второй этаж по широкой пологой лестнице, думая о том, что руки у шантажистов устроены не так, как у всех остальных людей. Эти руки имеют большое сходство с челюстями пиявки, которые продолжают сосать кровь даже после того, как разбухшее тело твари с проклятием оторвали от головы и отшвырнули прочь. Хватку шантажиста невозможно разжать, ему можно только отрубить руки.
«Очень мило, – подумал Губанов, шагая по темноватому из-за уже начавших сгущаться сумерек коридору второго этажа. – Отрубить руки. Очень образно и в высшей степени заманчиво. Непонятно лишь, как это сделать. Если Кацнельсона шлепнуть, придется искать другого прораба, вводить его в курс дела, обещать ему деньги… Скотина, не мог потерпеть до конца. Приспичило ему… А может, смыться?»
Губанов поморщился. Конечно, куш он сорвал солидный, в какой-нибудь банановой республике с такими деньгами можно жить припеваючи, но у него были здесь свои планы, обязательства, свои, черт бы их подрал, мечты… Бросать все это из-за какого-то потерявшего страх божий еврея было жалко до слез. И потом, наша планета – довольно тесное местечко для того, у кого есть сила, деньги и власть У губернатора Бородина все это имелось, и майор Губанов почти не сомневался, что при желании любимый тесть отыщет его где угодно и предъявит счет. Только сейчас до Губанова окончательно дошло, по какому тонкому льду он ступает, и ощущение смертельного риска вызвало на его лице обычную крокодилью ухмылку.
Он без стука открыл дверь в кабинет главного врача и вошел. В кабинете было не продохнуть от табачного дыма, объемистая керамическая пепельница на столе ощетинилась окурками, несколько штук выпало и валялось вокруг.
Доктор Маслов бездельничал. Он валялся на обитом кожей модерновом диване, задрав ноги в дырявых носках на спинку, и поглощал очередную порцию белиберды в пестрой обложке. Рядом с диваном прямо на полу стояла поллитровая банка, заменявшая переполненную пепельницу, и в ней тоже было полно окурков. Очередная сигарета дымилась у Маслова в пальцах.
Он поднял голову на звук открывающейся двери, сбросил ноги на пол и сел, нашаривая ступнями туфли. Борода его была всклокочена сверх обычной меры, очки таинственно поблескивали, отражая свет ламп, как фары едущего по ночному лесу автомобиля.
– Легок на помине, – сказал он ворчливо.
– Всегда приятно, когда о тебе помнят, – откликнулся Губанов, усаживаясь в кресло.
– Ага, – буркнул Маслов. – Я вот тут про вампиров читаю и все время думаю о тебе.
– Странная ассоциация, – легкомысленным тоном сказал Губанов.
– Ничего странного. Ты знаешь, как тебя работяги между собой называют?
– Представь себе, знаю. Боятся – значит, уважают. Как у тебя тут дела, Парацельс?
– По-разному, – ответил доктор. – Бывает так, а бывает и этак. В полном соответствии с диалектическим материализмом.
– Впервые вижу материалиста, который тащится от романов ужасов.
– Просто ты никогда не давал себе труда приглядываться к тем, кого сажал. Материализм – отличная штука, очень функциональная, но иногда от него становится так скучно, что блевать тянет. Вот возьмем, к примеру, тебя… Ты не против?
– Отчего же, – Губанов пожал плечами, – валяй. Только вскрывать меня для наглядности не надо.
– Это как получится. – Маслов положил книгу на диван обложкой кверху, потянулся за банкой и поставил ее к себе на колени, придерживая одной рукой. Он курил жадными затяжками, словно год просидел без курева. – Итак, возьмем тебя. С позиций диалектического материализма все твои действия очень легко понять, оценить и разложить по полочкам. Но в свете всей этой философской зауми твое копошение и попытки захапать себе все, оставив остальных с носом, выглядят скучно и мелко. Мелко, скучно и недостойно, как засохшее дерьмо на овечьем хвосте. Повеситься можно от тоски, на тебя глядя… Зато если посмотреть на все это сквозь призму мистицизма, так сказать, получается очень таинственно и даже страшновато. Этакая, знаешь ли, демоническая личность с нечеловеческой психикой… Ты крещеный?
