Андрей Воронин - Однажды преступив закон…
Движок “Победы” радостно чихнул, машина конвульсивно содрогнулась и опять заглохла. Юрий опустил стекло слева от себя, снова позабыв об испорченном стеклоподъемнике, и выставил голову в окошко.
– Какого черта?! – взревел он, с облегчением давая волю голосу. Несколько пассажиров, мерзших на остановке в ожидании автобуса, вздрогнув, повернули головы в его сторону. – А ну, убери свой драндулет, пока я прямо через него не проехал!
– С-час, – издевательски ответил выбравшийся из кабины передней “Волги” таксист, разболтанной походочкой направляясь к Юрию. Филатов заметил, что правая рука у таксиста почему-то не сгибается в локте, да и ладонь он держал как-то странно – лодочкой, вывернув ее пальцами назад. Он явно прятал в рукаве что-то продолговатое и, судя по всему, увесистое. “Если это не монтировка, – подумал Юрий, – то я – не я, а маршал Гречко. Ну-ну, приятель. Знал бы ты, как это кстати!..” – Сей минут, – продолжал таксист, – только галоши надену. Насквозь он проедет… Ты ее сначала заведи, недотыкомка! А ну, вылазь из машины, побазарить надо!
– А может, не надо? – с надеждой спросил Юрий и улыбнулся таксисту, оскорбительно обнажив десны. Он пару раз встречал этого крикуна на стоянках. Тот легко переходил от балагурства и прибауток к остервенелой ругани, все время стрелял у всех без разбора сигареты и, чуть что, норовил схватить кого-нибудь за грудки. Росточка он был средненького, телосложения вполне заурядного, но, поскольку Юрий сидел в машине, выставив голову в окошко, таксист, судя по всему, чувствовал себя большим и сильным. Несомненно, засунутая в рукав куртки монтировка прибавляла ему уверенности в себе.
– Нет, ты слышал? – сказал таксист, обращаясь к своему коллеге, который тем временем подошел сзади. – Ну, скажи, Бармалей: какого хрена эта гнида надо мной издевается?
Бармалей, здоровенный и сутулый, как медведь-шатун, до глаз заросший черной жесткой щетиной мужик лет сорока, недовольно сдвинул густые брови.
– Погоди, Васька, не сепети. Выходи, мужик, не доводи до греха. Сказано же вам было: в Быково не соваться, нам самим здесь ловить нечего. Договорились же, кажется…
– Со мной никто не договаривался, – сказал Юрий, немного сбавив тон. Этот здоровяк был ему чем-то симпатичен, хотя из двоих противников именно он, пожалуй, представлял наибольшую опасность.
– Навесь ему по чавке, – кровожадно предложил Васька. – Или дай мне, я сам навешу!
– Ручонку не отшиби, – предостерег его Юрий и распахнул дверцу. Бармалей немного посторонился, давая ему выбраться из машины. Когда Филатов выпрямился во весь рост, прятавший в рукаве монтировку Копылов слегка увял и даже сделал небольшой шаг назад, тут же уверив себя, что вовсе не испугался, а просто отступил. – Зря вы это затеяли, мужики, – продолжал Юрий, неторопливо закуривая и обращаясь к Бармалею. – Делить нам с вами нечего. И потом, вы же сами видели: я пассажира привез. Привез, а не забрал, чувствуете разницу?
– Одна дает, другая дразнится, – встрял Копылов, – вот какая разница. Закурить не найдется?
Юрий молча окинул его взглядом, высоко задрав брови, и снова повернулся к Бармалею.
– Не дело это, ребята, – сказал он. – Что это вы, как урки дворовые: наша территория, ваша территория? Что же, если человек просит в Быково подбросить, я отказываться должен – мол, таксистов боюсь? Так не боюсь я вас, вы уж извините… – Он резко повернулся к Копылову, который на протяжении его речи по сантиметру выпускал из рукава монтировку, как невиданную железную змею, которую от головы до кончика хвоста свело жестокой судорогой. – Убери эту штуку, парень. У всякой палки два конца, но если ты не успокоишься, тебе перепадет обоими.
– Васька, – еще больше нахмурился Бармалей, – ты опять за свое? Мало тебе, что ли…
Он оборвал себя на полуслове, как будто чуть было не сболтнул лишнего. Копылов тем не менее понял его прекрасно и принялся неловко задвигать монтировку обратно в рукав.
– А что я? – обиженно спросил он. – Чего он наглеет? Дать ему разок, чтоб ногами накрылся, а то развели тут профсоюзное собрание, как эти… Смотри, Бармалей, щас он тебя начнет за профсоюз агитировать – пролетарии всех стран, соединяйтесь, и все такое прочее.
– Да нужны вы мне больно, – сказал Юрий. – Хотя идея была неплохая. И вас, и нас кавказцы жмут, а мы друг другу глотки грызем.
Бармалей, продолжая хмуриться, открыл было рот, но его снова перебил Копылов.
– Идея! – передразнил он Юрия. – Говно это, а не идея. Заводилу-то вашего чечены урыли, вот и вся ваша идея. Ну, где ваш профсоюз? Землю парит! А ты говоришь – идея…
Юрий вздохнул. Этому недоумку не следовало копаться грязными пальцами в едва затянувшейся ране, но, в конце концов, он был не виноват, что таким уродился.
– Дурак ты, парень, – сказал Юрий. – Слышал звон, да не знаешь, где он. При чем тут чеченцы? Русский его застрелил, самый что ни на есть коренной москвич. Застрелил и сам застрелился. Видно, рассудок помутился…
– Это у тебя рассудок помутился, – язвительно сказал Копылов, в пылу спора напрочь забывший об осторожности, – Это ты слышал звон, понял? Я-то знаю, кто к этому коренному москвичу в машину сел за сутки до того, как он своего приятеля завалил. Я сам…
Он осекся и сделал странный жест рукой, словно собираясь заткнуть себе ладонью рот, но было уже поздно.
– Что – ты сам? – со зловещим спокойствием переспросил Юрий. – Что?
Бармалей вдруг встрепенулся и развернулся к Копылову всем корпусом. Сейчас он как никогда напоминал вставшего на дыбы бурого медведя, но Юрию было не до сравнений.
Недавний нелепый случай не лез ни в какие ворота. Тишайший Зуев, ни с того ни с сего застреливший своего приятеля и единомышленника при большом стечении народа, на глазах у целого наряда милиции из девятимиллиметрового “вальтера”, все эти дни не выходил у Юрия из головы. Его дикий поступок и страшная смерть не вписывались в рамки человеческой логики, казались сном, кошмаром, который может привидеться только в пьяном угаре.
Но слова болтливого таксиста словно сорвали с его глаз пелену. Все логично. Зуев всегда казался Юрию слабаком, и так оно, несомненно, и было на самом деле. Чеченцы каким-то образом проведали, что он входит в ближайшее окружение Валиева, вышли на него, надавили как следует, и он сломался. Зуева растоптали, стерли в порошок, поставили в совершенно безвыходное положение, и он сделал то, чего от него добивались, а потом застрелился, потому что понял, что жить с этим, да еще в тюрьме, все равно не сможет. И не напрасно, наверное, в обойме “вальтера” было всего два патрона… Не пять, не три и даже не один – именно два.
Это было ясно как день. Неясно было другое: каким образом чеченцы вышли на Зуева. Юрию казалось, что поблизости есть кое-кто, осведомленный в этом вопросе гораздо лучше, чем он сам.
– Ну? – сказал он, с наслаждением беря Копылова за грудки. – Сам расскажешь или тебе для начала что-нибудь сломать?
Копылов странно, как-то по-бабьи взвизгнул, вывернулся из захвата и выдернул из рукава монтировку.
– Не подходи, падло! – заверещал он. – Замочу! Урою! Не знаю ничего и знать не хочу! Бармалей, дай ему как следует, блин!
Бармалей вдруг вышел из задумчивости, бесцеремонно отодвинул Юрия локтем, в два огромных шага оказался рядом с Копыловым и легко, словно играючи, вывернул у него из руки монтировку. Тяжелый стальной прут с глухим стуком упал на асфальт.
– Ах ты, падаль! – прошипел Бармалей, мерно встряхивая Копылова. – Ты с кем снюхался, говноед? Ах ты, сучий потрох! Я думал, ты тогда случайно не рассчитал, а тебе жизнь человеческая – тьфу! За баксы людей продал! Говори, сука, как было дело, пока я из тебя душу не вытряс!
– Бармалей, братуха, да ты что, белены объелся? – бормотал Копылов, болтаясь в заскорузлых ручищах Бармалея, как тряпичная кукла. – Да чтобы я… Да как ты…
– Говори, паскуда, – продолжая трясти своего коллегу, прорычал Бармалей. – Говори, пока я не начал. Кто драку на стоянке затеял? Кто того частника до смерти монтировкой забил?
– Хрен ты что докажешь, – прохрипел придушенный Копылов, перед лицом новой опасности обретший второе дыхание. – Свидетелей.., нет.
– Когда я расскажу, как ты со “зверями” снюхался, свидетелей будет целый таксопарк, – пообещал Бармалей. – Не знаю, правда, доживешь ли ты после этого хотя бы до ареста. Боюсь, ментам мало что от тебя останется. Говори, гад, не доводи до греха!
Юрий трясущимися руками вставил в рот новую сигарету и принялся чиркать зажигалкой. Милиции, как всегда в подобных случаях, нигде не было, а люди, входившие и выходившие через стеклянные двери аэропорта, старательно отводили взгляды. В самом деле, подумал Юрий, на что тут смотреть? Очередная дикая сцена из московской жизни, на такое все уже насмотрелись до полного отвращения. Но Бармалей-то каков! Не прибил бы он его ненароком, а то мне ничего не достанется…
