Сергей Зверев - Аномальная зона
Бросилась бежать Арлине, но оступилась, спрыгивая с площадки, упала, стала подниматься, как ее с разгона клюнула в попу белокрылая тварь... Вертелась, как юла, Анюта, оглашая пространство протестующими криками. Закрывалась локтями, пиналась. Я пробивался к ней на помощь. Два выстрела в небо – и что-то, кувыркаясь, обрушилось за спиной; затрещали, ломаясь, крылья. Я успел как нельзя кстати. Анюта поскользнулась, хлопнулась на спину, и тут же на нее спикировала пара крупных птиц с размахом крыльев не меньше двух метров! Анюта извивалась, выгибала спину, царапала землю. Назревало похищение. Я был далек от мысли, что у этой летающей пакости имеется разум, но что-то в их куриных мозгах определенно происходило... Одна из птиц схватила Анюту за ногу, вторая вцепилась острым клювом в плечо, оттянув куртку… Какое-то мгновение, и моя Анюта уже висела в воздухе. Сообразив, что ее собираются умыкнуть и жизнь с этого момента может кардинально измениться, она забилась, как раненая птица, закричала с таким тоскливым надрывом, что у меня сердце обмерло. Птицы старались, лихорадочно хлопали крыльями, к ним на помощь летела еще одна. Я подпрыгнул, обнял Анюту за талию, но почувствовал предательский клевок в спину – словно сверлом продырявили! Я не отпускал свою девушку, пусть нас обоих уносят... Она вцепилась мне в шиворот, но тут затрещало – Корович строчил из «кипариса». Птицы падали, бились в падучей, перья летели в разные стороны, как из разорванных подушек. Анюта упала мне на грудь, я машинально обнял ее – не отдам никому эту злючку...
Плохо помню, как мы вырвались из адского вихря. Перестрелять всех тварей было нереально – слишком много их тут собралось на кубический метр пространства. Мы бежали, закрываясь руками, истекая кровью. Влетели в лесок, но и там не было покоя – птицы ломились между деревьями, атаковали сверху – с веток. Мы неслись по каменистой дорожке, стреляли, орали как полоумные. Они летели за нами, метались в воздухе, срывались вниз – по двое, по трое, – как штурмовики, атакующие вражеский объект. Клевали в незащищенные места, хватались за одежду. «Что им надо? – недоуменно думал я. – Ведь мы ушли с их территории, почему не оставить нас в покое? Позднее стало понятно – коротышка прихватил мешок с яйцами, вместо того чтобы оставить его под скалой. Тащил, атакуемый со всех сторон, отдувался, защищался локтями. Я обнаружил это слишком поздно – когда мы подбегали к плоту.
– Степан, выбрось, на хрен, свои яйца! Ты сдурел?! – отчаянно орал я.
– Не выброшу!!! – орал коротышка, увертываясь от жалящих укусов. – Это не мои яйца, Михаил Андреевич! Сами выбрасывайте свои яйца! Если выброшу, ради чего тогда страдали?!
Я волок спотыкающуюся Анюту. Корович с Шафрановым вбежали в воду, сталкивая плот. Корович перерубил «швартовый». Люди прыгали с берега, как танкисты из горящего танка. Прочертилось стройное тельце Арлине – легко в полете, тяжело в приземлении; она ударилась плечом о короб и взвизгнула от боли. Ее утрамбовала Анюта, рухнувшая сверху. И над ними зависла, хлопая крыльями, орущая птица. Прогремел выстрел, и гадина, теряя перья, тоже повалилась в короб, где началась яростная возня...
– Это динамит, стреляйте в него! – Сообразительный коротышка вытряхнул из штанов «эскимо», бросил на кромке берега, раскрутил мешок с добычей, швырнул в короб, добавив веселья царящей там суете, а сам кинулся в воду и ловко перекатился на бревенчатый настил.
Я уходил последним. Бросился в воду, но плот ускользнул из рук. Я швырнул на настил карабин, прыгнул еще раз. Снова неудача – плот уже уплывал. В голове царили густые сумерки, картинка расплывалась и рябила. Я задыхался, брел по пояс в воде, ко мне тянулись руки Шафранова... Последняя атака была самой яростной. Тяжелая тварь буквально свалилась мне на голову. Я чуть не утонул, брыкаясь и хватая воздух. Тварь рвала меня, я рвал ее. Боль уже не воспринималась. Ярость мутила рассудок. Когда же это кончится?! Я отыскал на ощупь шею этой гадины и с хрустом переломил. Раздался визг, я еще подумал – разве существо со свернутой шеей может визжать? Болезненный укус в районе предплечья – выдрала, тварь, кусок материи с куском кожи! Но голова безвольно висела, и я решил, что начинаю сходить с ума. Но нет, все было «нормально» – у птицы оказалось две головы! Тот самый «герб», что видела Арлине... Я колотил ее кулаками в мясистую тушу, она наконец отвалила, и я увидел это чудо. Налитые кровью глаза, щелкающий клюв размером с добрый гаечный ключ. А вторая голова словно отдохнуть прилегла... Короткая очередь из «кипариса» – и поникла, обтекая кровью, «запасная» головушка. Птица превратилась в экзотическое чучело, а Шафранов схватил меня за воротник и заволок на плот...
А твари все кружились между нами и берегом. Орали, надрывая глотки, и перестраивали боевой порядок, чтобы разделаться с нами окончательно. Шафранов бил навскидку по отдельно мечущимся особям, громко сетуя на нехватку боеприпасов. Корович приник к борту, стрелял прицельно одиночными патронами по брошенному коротышкой динамиту. После каждого выстрела он грязно ругался, клял свое потерянное зрение, косорукость Степана, бросившего взрывчатку не так и не там...
В мощном взрыве потонули причитания, крики скапливающихся птиц. Яркая вспышка, хлопок, сноп огня – и пространство буквально разлетелось вдребезги! Кружились перья, плюхались в воду обгорелые туши. Оставшиеся в живых испуганно улепетывали. Образовалась упругая взрывная волна, которая подхватила верхние слои воды и обрушила на уплывающий плот. Суденышко отбросило, захлестнуло водой. Мы остались на плаву, но качка была такая, словно рядом проплыл разогнавшийся «Титаник». Кричать больше не было сил, люди сбились в мокрый комок, дрожали, ждали, пока все само пройдет...
Победа была из разряда «пирровых». Все забыли, что хотели есть. Отправиться в погоню желающих не нашлось, в противном случае нас бы окончательно уделали. Наша команда превращалась в стонущий, грязно матерящийся лазарет, в котором много больных, но не было лекарств и практически не осталось перевязочных средств. Кровоточили укусы, трещали головы, все болело и зудело. Стонала и извивалась Анюта. Я перевернул ее на спину, задрал куртку, водолазку и хваленое термобелье, от которого остались одни ошметки. Птица продрала ей спину когтями, хорошо, что не до кости; потную глянцевую кожу украшали кровоточащие борозды.
– Что там, Луговой? – стонала Анюта, вертелась, как на сковородке, пытаясь взглянуть на свою спину.
– Все нормально, дорогая, – приговаривал я, гадая, из чего бы смастерить бинт. – Две полоски, всего лишь две небольшие полоски...
– О, боже, я беременна...
Я обнимал ее, целовал вокруг носа, слизывал с нее пот, грязь; мы нервно хихикали, и наше непонятное веселье непостижимым образом передавалось коллективу. Люди судорожно хрюкали, усмехались, прыскали с оглядкой на окружающих, начинали тупо ржать. Повод для веселья был, конечно, знатный: мы все живы, нас дерут, а мы крепчаем, мы добыли немного еды (если коротышка там не все побил), вокруг нас такая сказочная природа, а раны зарубцуются – руки-ноги целы, глаза на месте. Главное, убраться из зоны обитания этих мерзких созданий. Почему-то никому не приходило в голову, что птицы правы: кому понравится, когда с гастрономическими целями воруют твоих детей?
* * *Мы не успели отдышаться и зализать раны – события накатывали, как волны прибоя. Мы вовремя уловили этот звук. Треск мотора вертолета! Паника. Нас окружали высокие скалы – возможно, только это нас и спасло. Мужчины выпрыгивали из короба, хватались за шесты. До берега было метров пятнадцать; мы гребли одновременно, слаженно, загоняя плот в продолговатую полость под скалой, где плескалась вода. Над стремниной, навстречу течению, прожужжал небольшой «полицейский» вертолет. Он летел практически над водой, едва не касаясь ее полозьями. Мы не разглядели ни марки, ни количество человек в застекленной кабине. Нас укрыли ивовые заросли, окаймляющие вход в пещеру. Плот ткнулся в каменную «пристань», встал. Люди напряженно молчали, вслушивались. В гроте царила тишина, звенел воздух, где-то капала вода, щелчками разбиваясь о камень. Никто не комментировал – без слов понятно: не подвернись нам эта пещера, и путешествие можно считать оконченным.
Через несколько минут вертолет прожужжал обратно. И снова мы его не рассмотрели.
– Рядом Бурундус... – прошептал Корович. – Это патруль. Услышали выстрелы, решили полюбопытствовать... Они ничего не поймут...
– Если не увидят птичьи перья и тонну свежего мяса, – возразил Шафранов. – Но вряд ли что-то сделают, ты прав. Прочесать здешние лабиринты – занятие трудоемкое. Однако бдительность они усилят.
– Подумают, что браконьеры... – то ли в шутку, то ли всерьез прошептала Анюта.
– Не уверен, что до Бурундуса ближний свет, – поразмыслив, сказал я. – От пункта наблюдения мы удалились верст на десять, причем изрядно петляли. Патрули летают по большому радиусу – объект, что ни говори, ответственный. Здесь такая акустика, что за двадцать верст по прямой услышишь. Оглашенная пальба, взрыв... Держу пари, какое-то время они будут перед нами мельтешить. Но вряд ли поднимут тревогу. Никто не знает, что мы отправились в восточном направлении на поиски параллельного мира. Нас ищут по всему Каратаю. Если ищут, конечно. Мало ли кто тут стреляет и взрывается...
