Виктор Доценко - Любовь Бешеного
Через пару дней Лариса снова спросила:
— А Сергей так и не звонил?
Розочка не выдержала и, чуть не плача, раздраженно заявила:
— Что ты терзаешь меня каждый день?
— Ты моя подруга, я же беспокоюсь за тебя! Вижу ведь, что с тобой что-то происходит! Может, лучше поговорим вместо того, чтобы срывать зло друг на друге?
— Что ты хочешь узнать? — буркнула Розочка, понимая, что Лариса так просто не отвяжется.
— Такое раньше бывало? Чтобы он не звонил неделями?
— Все не так просто! — вздохнула Розочка.
Не станет же она рассказывать ей свою жизнь, всю-всю… О том, как впервые увидела ЕГО еще пацанкой, о том, как один за другим ушли из жизни родители, как потом она вновь ЕГО встретила… Да ведь если обо всем этом услышит кто-то посторонний, он наверняка сочтет ее либо выдумщицей, либо придурочной. Как все ЭТО можно кому-либо объяснить? Это все равно что передать другому человеку чувство запаха, вкуса… Конечно, к примеру, можно сказать: я люблю запах фиалок или роз. Это любой поймет и сразу вспомнит. А если это запах твоего детства запах твоего дома, запах твоего любимого? Да, без этого невозможно жить, но рассказать…
Поэтому она ответила очень просто:
— Нет, такого никогда не было.
— Значит, с ним что-то случилось, — задумчиво проговорила Лариса, потом машинально спросила: — Кстати, ты просматриваешь хронику происшествий?
— Зачем?
— А вдруг там что-нибудь опубликуют? А если в больницах справиться? Как его фамилия?
— Мануйлов! — ответила Розочка, но тут же испуганно добавила: — Только не подключай своего отца! — Она и сама не знала, почему вдруг выпалила эту фразу. Видимо, интуитивно почувствовала, что от не о исходит… она едва не сказала вслух: «Запах беды! Точно, от ее отца исходит запах беды!»
Лариса не стала уточнять, почему она не должна действовать через отца. Она прекрасно помнила ТЕ фотографии и отдавала себе отчет, в каком состоянии находится ее отец. И вдруг чтото словно кольнуло ее: Лариса вдруг вспомнила, что не успела она обнаружить эти пошлые фотки, как Сергей перестал звонить Розочке. Нет ли здесь какой-то связи? Не приложил ли ко всему этому руку ее отец?
— Ты не обижайся моим вопросам, подруга, просто мне хочется тебе помочь. — Она вдруг порывисто обняла Розочку.
Ей действительно было жаль девушку. Бедняжка так переживала, что даже похудела, осунулась, стала раздражительной.
После нескольких кошмарных дней неизвестности Розочка почувствовала, что больше так не может. Ее мозг практически не знал отдыха — она думала только о Савелии. Однажды, промучившись полночи, она заснула. И вдруг Розочка воспарила над своей кроватью. Нет, она уже летела по ночному небу, над особняком, совсем голая и с развевающимися по ветру волосами, как героиня романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Не было ни холодно, ни страшно — просто удивительно спокойно. Ее влекло ТУДА, ГДЕ БЫЛ ОН.
Внутренним взором она ощущала и свою обнаженность, и развевающиеся на ветру волосы. Сейчас она увидит своего милого! Боже, что это за место? Почему такое скопление людей? Почему они одинаково одеты? Почему везде решетки? Господи! Это же тюрьма! Сереженька! Где ты? Но криков ее никто не слышал. И вдруг она его увидела. Он лежал на какой-то деревянной скамье, в малюсенькой комнатушке. Розочка «подлетела» и опустилась перед ним на колени. Сложившись едва ли не вдвое, Савелий спал так крепко, что не ощутил ее присутствия. Розочка наклонилась и вдруг испытала какое-то странное чувство: она тоже совершенно не ощущала его присутствия. Он и был и в то же время не был. Она его «видела» — вот он, спит на скамейке, — но все происходило как в сомнамбулическом сне.
«Господи! Милый, родной мой Сереженька, за что тебя заперли в этом ужасном месте? Ведь не мог же ты совершить преступление! Кому могла помешать твоя свобода? И как же мне тебя найти? Я знаю, чувствую, что тебе нужна моя помощь, но где ты, в какой тюрьме? Как она называется? И почему вокруг вода?»
Розочка с ужасом открыла глаза. Она лежала в кровати, в своей спальне Значит, это всего лишь сон? А как же тюрьма, вода вокруг, Сережа, спящий в крошечной камере? Неужели это только фантазии? Нет, это не просто сон! Боже! Что же ей делать? С чего начать? Она вдруг подумала о своей подруге. Может, все-таки допросить Ларису обратиться к отцу-Комиссару? Но почему-то внутри все восставало против этого шага. И Розочка, еще немного помучившись размышлениями, вновь погрузилась в сон…
На следующий день, едва увидев Ларису, она сразу же потащила ее в свободную аудиторию. И как только закрыла за собой дверь, прямо с порога заявила:
— Мне кажется… нет, я уверена, что Сергей в тюрьме!
— Господи? Ты спятила, подруга! — воскликнула Лариса, но через минуту спросила: — С чего ты взяла?
— Можешь считать меня сумасшедшей, но я точно знаю, что он в тюрьме и ему нужна помощь! — Глаза девушки горели лихорадочным блеском.
— Может, расскажешь все-таки, что случилось? — настойчиво спросила Лариса, начинавшая беспокоиться всерьез.
— Что ж, только не смейся: сама напросилась! — Розочка вздохнула и подробно рассказала ей свой сон, а затем с вызовом бросила: — Ты что, считаешь, что я могла бы это сама выдумать?
— И ты по-прежнему настаиваешь, чтобы я не подключала отца? — задумчиво проговорила Лариса, подумав про себя, что ТАКОЕ действительно трудно выдумать.
— По-прежнему! — упрямо тряхнула головой Розочка. — Обещаешь?
— Конечно! — Лариса задумалась. Странно, что по этому поводу они с Розочкой мыслят одинаково. — Ладно, пошли, а то на лекцию опоздаем!..
Дни в тюрьме Райкерс-Айленд тянулись удивительно однообразно. Проверки, трехразовые походы в столовую и часовые прогулки на воздухе, в так называемом прогулочном дворике, хотя он походил скорее на спортивную площадку, способную вместить до трехсот человек. Савелий старался гулять в одиночестве, ни с кем не общаясь и односложно отвечая на всякие вопросы. Все остальное время, за исключением походов в столовую, он сидел в камере. Нет, он не паниковал и не чувствовал себя угнетенным — просто пытался разобраться в ситуации, чтобы принять правильное решение.
С какой стороны ему был нанесен удар? Савелий решил проанализировать все свои контакты, с момента появления в Нью-Йорке. Он вспоминал час за часом, день за днем и постепенно добрался до того злополучного дня, когда был арестован. В чем он ошибся, где совершил прокол? Говорков не находил ответа: все было чисто. И вдруг его память остановилась на том самом человеке, который указал на него полицейским. Господи, как же он мог о нем забыть? Ему вдруг показалось, что ответ лежит на поверхности.
Он настолько уверовал в некую проверку, что автоматически отбросил остальные версии. Сейчас, когда всплыло лицо того мужика, Савелию оно показалось знакомым. Неужели этот человек и есть ключ к отгадке? В голове его словно молоточки застучали. Может, это человек из прошлого? Вряд ли: он тогда бы знал все его тайны. И о пластической операции, и о смене фамилии, имени, биографии… Нет, этот человек его не знает. Ведь он даже не смог сообщить полицейским его нынешнюю фамилию. Черт возьми! В чем же загвоздка? Он вновь и вновь «прокручивал» в памяти лица всех тех людей, с которыми даже случайно сталкивался в Нью-Йорке.
— На прогулку! — раздался резкий и неприятный голос в коридоре.
«Опять смена Крысиного Носа!» — промелькнуло в голове Савелия.
Кличку сержанта Савелий подслушал из разговора двух заключенных. Меткая кличка. Этот сержант был явным метисом: черты лица вполне европейские, но кожа темновата. Он был самым маленьким из всего офицерского состава тюрьмы: ростом чуть более метра семидесяти. Лопоухий, с длинным носом и маленькими бегающими глазками, он напоминал грызуна.
Ко всем другим сотрудникам тюрьмы относились, если и не с уважением, то хотя бы снисходительно. Но отношения с Крысиным Носом были довольно натянутыми почти у всех заключенных. (Надо заметить, что это слово не употребляется в американских тюрьмах, считаясь грубым оскорблением, а потому заменено на двусмысленное — «квартирант».) Так вот, не было ни одного квартиранта, который безропотно выполнил бы приказ Крысиного Носа: обязательно огрызнется, переспросит с издевкой, а то и вообще пошлет куда подальше. Именно поэтому Крысиный Нос и прославился даже среди офицеров как сотрудник, словно бы специально подталкивающий квартирантов на совершение наказуемых проступков. Офицеры даже заключали денежные пари: посадит Крысиный Нос кого-нибудь в свое очередное дежурство в карцер или нет?
Савелий вышел из камеры и двинулся за своими соседями. Выстроившись в две шеренги, квартиранты заняли почти половину коридора. Крысиный Нос быстро прошелся вдоль строя и посчитал их.
— Сколько, сержант Тернер? — спросил дежурный офицер корпуса.
— Сорок восемь, сэр! — противным голоском выкрикнул Крысиный Нос. Савелий увидел, как лейтенант усмехнулся, но тут же спрятал улыбку:
