Фридрих Незнанский - Убийственная красота
— Нет.
— Это ничего. Вон кафе напротив, может, успеешь перекусить. Парочку, что сидит вон там, видишь?
— Он в черной футболке, она в голубом платье? Угу.
— Оперативная задача: наружное наблюдение. Весь день. Ага, вот и Чеснок появился.
Действительно, за одним из столиком нарисовался оперативник Чесноков, фамилию которого коллеги для краткости сокращали.
— Иди к нему, у вас встреча. Короче, чего тебя учить наружку вести? Вот тебе деньги на предвиденные и непредвиденные расходы. Дуй!
Фонарев аккуратно сложил в бумажник купюры, сделал двумя пальцами отмашку от воображаемой фуражки и испарился. Через минуту он уже сидел рядом с Чесноком и оживленно что-то обсуждал. Саша дождался того момента, когда Литвинов с Руденко поднялись из-за стола. Они двинулись в сторону «Смоленской», о чем-то переговариваясь, не замечая двух веселых парней, идущих сзади и пристающих к проходящим мимо девушкам.
…После исчезновения компании Турецкий направился в Староконюшенный. Консьержка, та же молодая особа, мимо которой он так успешно прошел в первое свое посещение, на этот раз была более бдительна и строгим «вы к кому?» попыталась остановить Александра. Но он сам остановился и вынул служебное удостоверение. Женщина внимательно рассмотрела корочки и уставилась напряженным взглядом в лицо Турецкого.
— Ваши фамилия и имя? — строго спросил тот.
— Мария Белых.
— Вы будете вызваны в прокуратуру для дачи показаний. А сейчас ответьте мне: Марат Игоревич Литвинов выходил сегодня из дома?
— Да, — ответила консьержка.
— Когда?
— Около десяти утра, примерно так.
Верно, он появился в кафе в начале одиннадцатого.
— Он был один?
Женщина запнулась.
— Я повторяю, вы будете вызваны для допроса в качестве свидетеля. Об уголовной ответственности за дачу ложных показаний знаете?
— Он был с женщиной, но я ее не знаю. То есть…
— Что — то есть?
— Я сегодня утром принимала смену у Михайловны, то есть у Татьяны Михайловны. Она сказала, что Марат Игоревич вчера вечером привел в дом женщину. Это было поздно, около полуночи. Они тихо прошли, она на топчане лежала, нам это разрешается. Сутки-то сиднем не отсидишь. Так они думали, что она дремлет. Но она видела.
— А где его жена?
— Михайловна сказала, что Марина Ильинична уехала вчера днем на дачу. А он вечером привел… Вообще он никогда сюда никого не приводил. Это в первый раз.
— Он что, поссорился с женой?
— Нет вроде. Михайловна говорила, что он ее провожал. Продукты и всякое такое в машину загружал. Поцеловал ее, просил быть осторожной за рулем. А Михайловне сказал, что сам бы, мол, рад поехать на дачу-то, но работы много. Я больше ничего не знаю!
В этот момент дверь парадного открылась и он носом к носу столкнулся с Мариной Ильиничной Литвиновой. Волосы женщины были кое-как собраны в пучок, пряди русых волос свисали вдоль лица. Само оно, это некрасивое лицо, выражало полное смятение. Очки сползли на нос, и она не собиралась их поправлять. Женщина посмотрела на Турецкого как на пустое место, прошла мимо, едва кивнув консьержке.
— Здравствуйте, Марина Ильинична! — крикнул Турецкий ей в спину.
Она дернулась как от удара, обернулась, ухватившись рукой за перила.
— Что? Кто это? — дрожащим голосом спросила Литвинова, поправляя очки.
— Турецкий. Из Генпрокуратуры. Я у вас дома был, вы меня помните?
— Я… Да. Нет. Я не буду говорить. То есть у меня очень болит голова, извините.
И почти опрометью женщина поднялась на один пролет, к кабине лифта. И исчезла в ней.
— Го-с-споди, что это с ней? Неужто она их видела? — прошептала консьержка.
Саша открыл дверь парадного. Возле подъезда стоял «мерседес».
— Это их «мерс»?
— Да, — выглянув во двор, подтвердила дежурная.
То есть она приехала на машине. В таком случае не должна была пересечься с мужем и его дамой. Они с полчаса как ушли в направлении метро. Может, она сбила кого-нибудь? Александр осмотрел машину. Внешне все в порядке. Так что же она так разволновалась, гражданка Литвинова? Он связался по мобильнику с Фонаревым, узнал, что поднадзорная парочка дошла до метро, где распрощалась. Дама исчезла в метрополитене, Чеснок отправился за ней. Литвинов зашел в магазин, купил продукты и идет по направлению к дому.
— Он уже подходит, — сообщил Фонарев.
Действительно, во дворе показался Литвинов с пластиковым мешком в руке. Турецкий едва успел завернуть в соседнее парадное. Выждав минут пять, Александр вернулся, прошел мимо консьержки и поднялся на пятый этаж.
На звонок долго никто не отзывался. Турецкий позвонил снова.
Наконец дверь распахнулась, на пороге стоял Литвинов.
— А, это вы? — холодно осведомился он. — Чем обязан?
— Марат Игоревич, у меня возникли вопросы, которые хотелось бы обсудить.
— Сожалею. Принять вас сейчас не могу. У нас несчастье. И вообще, сегодня воскресенье, смею напомнить. И прошу вас, если вам нужно что-то со мной обсудить, вызвать меня повесткой. Официально. Я не могу тратить время на бесконечные разговоры. До свидания.
Дверь захлопнулась.
Нормально! — оценил Александр. Он спустился вниз. Консьержка испуганно взирала на Турецкого.
— Чем я вас так напугал? — мило улыбнулся он.
— Вы меня? Что вы! Ничем! — еще больше испугалась та.
За ее спиной висел график работы на сентябрь.
— А кто у вас дежурил двенадцатого сентября? — спросил Саша.
— Миронова, — пролепетала консьержка, оглянувшись на график.
— А одиннадцатого?
— Я.
— Ага. Белых Мария, верно. Вы не помните, Маша, в тот день, одиннадцатого, Литвиновы никуда не выезжали?
— Не помню.
— А вы припомните, постарайтесь. Прошло всего полторы недели. Это был четверг.
Та напряглась, вспоминая.
— Нет, вы знаете, с ходу не могу ничего вспомнить. Наверное, обычный был день.
— Ну хорошо. Я оставлю вам телефон. Если что-нибудь вспомните, позвоните, пожалуйста, это очень важно, понимаете?
— Да. Хорошо.
— И еще: если Литвиновы сегодня покинут квартиру, тоже позвоните по этому телефону.
Саша написал номер своего мобильного, протянул девушке.
— Меня зовут Александр Борисович.
— Ага.
— И последнее: я расследую дело об убийстве, понятно? И хочу вас предупредить о том, что за разглашение тайны следствия законом предусмотрена уголовная ответственность. Перевожу на понятный язык: о нашем с вами разговоре не должен знать никто. Ни одна живая душа. Понятно?
— Да, — кивнула Маша. — Господи, я же не знала… — пролепетала она.
— Теперь знаете. И я надеюсь на вашу помощь. До свидания.
Турецкий вышел на улицу. Оперативник Фонарев подпирал собою ближайший фонарный столб.
В кармане Турецкого запиликала трубка.
— Але, Александр Борисович? Фигурантка доехала до… — Чесноков назвал адрес Зои Руденко. — Засела в квартире. Что дальше делать?
— На сегодня все. Свободен.
— А мне чего делать? — спросил Фонарев. — Это я из Медведкова приехал, чтобы прогуляться по Арбату до метро и обратно?
— Ты что это? Разговорчики.
— Между прочим, час дня. Единственный выходной пропадает…
— Как час? — Турецкий взглянул на часы.
Стрелки показывали пять минут второго. Господи! Ничего себе! Как это? Куда делось время?
— Ладно, Шура. Считай себя условно свободным.
— То есть?
— Ну, отдыхай где-нибудь в пределах досягаемости. И «трубу» не отключай. Я тебе в случае надобности позвоню. Все, пока!
Турецкий выскочил, в ближайшем переулке тормознул первую же машину, прыгнул на сиденье.
— К «Кропоткинской», потом Мансуровский переулок.
— Сколько?
— Не обижу, жми, друг, горю синим пламенем!
Выдворив Турецкого за дверь, Литвинов бросился в спальню. Жена лежала на постели, давясь рыданиями.
— Ну что ты? Что ты? — Он встряхнул ее за плечи. — Он что, твой родственник? Что ты так убиваешься?
— Это… было так ужасно. Я приезжаю, он сидит за столом… Уже холодный… Я одна… Ты не приехал…
— Я не мог приехать! У меня работа! А потом, было уже поздно. Я же сказал тебе по телефону, что нужно делать.
— Ну да, я вызвала «скорую». Его забрали. Но мне пришлось ночевать там одной… в доме, где…
— Марина, прекрати истерику! Сядь, выслушай меня!
Она послушно села. По опухшему лицу струились слезы.
«Боже, как она уродлива!» — подумал Литвинов и на мгновение отвернулся. Затем прижал к себе жену и тихо заговорил:
— Мариша, это, конечно, ужасно, что он умер. Я же не думал, что этот дебил выпьет литровую бутылку водки. Но с другой стороны… Что ни делается, все к лучшему. Ты сама подумай, кому он был нужен, этот урод? Никому, даже себе. И потом… Девочка моя, ты ради меня решилась на такие дикие, безрассудные поступки…
