Михаил Нестеров - Спецкоманда №97
«Это точно», — согласился с оппонентом полковник. И глазами призвал Паникяна поучаствовать в беседе.
— Появился не только Колчин, — сообразил начальник курсов, — Офитов вернулся, Юрмин. Совсем недавно — Владимир Тульчинский.
«Он хорошо держится», — Артемов отдал должное генералу. Просто смотрит на Паникяна скучающим взглядом, в котором заметно безучастие дворецкого. Вот сейчас полковник вдруг почувствовал перевес, громадный перевес на своей стороне. Даже снизошел до полушутливой мысли: «Я вылеплю его. Не сойти мне с места — вылеплю».
А генерал, что удивительно, словно поддерживал мысленный монолог с военным разведчиком. Он вспомнил, где слышал фамилию полковника. Конечно же, это нашумевшее дело в Самарской области, где была обезврежена террористическая группа Адлана Магомедова, готовившего теракт на заводе по переработке отравляющих веществ. Вот, оказывается, что это за птица. В том деле, с которым Паршина знакомил лично первый заместитель начальника ГРУ Тимофеев, полковник Артемов никак себя не проявил. Во всяком случае, так понял Паршин. Руководитель оперативно-следственной группы всегда опаздывал. А слова Тимофеева о том, что его подчиненный «был вынужден действовать по обстоятельствам», Паршин лишь принял к сведению. Чтобы тотчас забыть. Однако пришлось вспомнить.
И легкое беспокойство, рожденное появлением полковника военной разведки, прошло. На взгляд Паршина, полковник Артемов не вытягивал даже до неудачника, поскольку, как это известно, даже для того, чтобы стать «лузером», нужно хорошо потрудиться. Артемов же только делал вид, изображая трудоголика. Потому на простой вопрос о звании Колчина пожал плечами: мол, откуда мне знать...
Теперь все ясно. «Серость».
Паршин вернулся к теме подозрений и доказательной базы, которую в мысленной интерпретации Михаила Васильевича «так ни фига и не подвели».
— И что? — спросил Артемов.
— Ничего. Наверстываем упущенное. Сейчас Колчин в полевом лагере, а у него дома идет обыск.
Полковник мысленно присвистнул: «Вот это номер!»
А что дальше? Наверстают, конечно, найдут любые доказательства. А как же показания самого Колчина?
Язык ему не отрежешь. Если только вместе с головой.
— Вы — и обыск... — Полковник выдержал паузу, напрашиваясь на ответ. Подосадовал, что не смог переговорить с военным прокурором до беседы с Паршиным. Хотя... наверняка его нет на месте, он в квартире Колчиных проводит обыск. Генералу нужны запротоколированные материалы.
— Вам сколько лет? — спросил Паршин.
— Тридцать девять. Округляю до сорока.
— Валерий Максаков, погибший во время теракта, был на год младше вас. Он был моим учеником. Мы работали в одной системе госбезопасности, одновременно шагнули в другое ведомство. Я не мог остаться в стороне тогда, не могу и сейчас. Уверен, все идет к тому, чтобы установить имя заказчика теракта.
— Я тоже, — неосторожно заметил Артемов. — Я тоже надеюсь на это.
Ирина Колчина находилась в процедурном кабинете и делала перевязку курсанту Игорю Дитмару. Не везет парню, две недели назад у него проявилась аллергическая реакция в виде покраснения кожи, которую, правда, удалось снять парой ложек хлористого кальция и таблеткой димедрола. «Вы только в журнал не заносите», — просил Дитмар. «Как скажешь, родной», — успокаивала его Егорова. И фиксировала на бумаге болячки курсанта. И вряд ли бумага стерпит: Дитмару грозило отчисление по состоянию здоровья.
Сейчас медсестра испробовала последнее, наверное, средство: мох сфагнум, в обилии растущий на болотах. Вещества, содержащиеся в сфагнуме, убивают микрофлору нагноившихся ран и порезов — об этом должен знать каждый спецназовец. Кулечек с сухим мхом ей передал дежурный, а заодно словесное сопровождение: «От Алексея Бережного для Дитмара», Видно, Алексей в ночь перед походом ходил на болото.
Дверь в процедурную открылась, и медсестра увидела Егорову.
— Я закончу тут, — сказала военврач. — Иди, Ира, с тобой хотят поговорить.
«Опять», — качнула головой Колчина. Допросы прокурорских работников приводили девушку в смятение, даже вызывали безотчетный страх. Ей отчего-то казалось, что опасность грозит не ей, а Олегу. Необъяснимое чувство. Характерно для себя размышляла: ответ знает лишь душа, но она, обеспокоенная, затаилась.
Троих молодых людей, поджидавших ее у кабинета врача, она видела впервые. В отличие от следователей военной прокуратуры, которые за основу взяли пренебрежительно-заигрывающий тон, эти были подчеркнуто официальны.
— Ирина Николаевна? Добрый вечер. Переоденьтесь и пойдемте с нами. В машину, пожалуйста.
Ирина оказалась зажата на заднем сиденье «Волги», принадлежащей начальнику базы, между двумя плечистыми парнями. Не могла не подумать о том, что ее арестовывают. За что? Причину можно придумать. Или подготовить. Однажды она услышала по радио: «Судьба продает дорого то, что обещала подарить». Лучше не скажешь. А только недавно казалось, что судьба преподнесла ей подарок. Как можно забыть глаза Олега, его взволнованный голос... Такое чувство, что он искал ее все эти долгие семь лет... И нашел. И вот тогда жизнь показалась счастливым сном. Как в настоящем романе. Она жила в двух измерениях: «такого не бывает» и «еще как бывает!».
«Если наступит завтра...»
Она забыла эти слова, хотя жила именно ими. Сейчас вспомнила про них, словно память нарочно зашвырнула ее в далекое прошлое: она прощается с Олегом в больничной палате, прощается навсегда: «Просто я верю, что завтра наступит. Вы не переживайте за меня». Сейчас усомнилась; ее слепая вера мутировала в «верную слепоту». Казалось, ее везли на казнь, а эти молодчики были посланцами из далекого прошлого: «Твой срок закончился давно». Ей стало жутко, страшно. От того, что она все эти долгие годы была живым трупом, а смерть примет в той ужасной одинокой палате онкологического диспансера. Смерть сожрет самое дорогое: память. Уже сейчас чувствовала пугающую пустоту, пронзенную каркающим голосом: «Сука! Шалава! Проститутка!» Щеки ожгло, как будто ее хлестнула тяжелая рука матери.
У подъезда дома Колчиных стояла еще одна машина. Возле нее скучали надоевшие следователи военной прокуратуры.
— Здра-вствуйте, Ирина Николаевна, — сделал обрадованное лицо один из них. — Мы вас зажда-лись.
Медсестра предпочла отмолчаться.
В подъезде и в самой квартире, где непрошеные гости чувствовали себя хозяевами, прозвучало всего несколько слов:
— Проходите. Присядьте на диван.
Ирина теребила в руках связку ключей, как если бы перебирала четки, и молча наблюдала, как роются в их вещах чужаки. И вдруг подумала о том, что, может быть, этот обыск имеет под собой основания. Наверное, пришла пора насильственно задаться вопросом, хоть как-то разобраться в этом хаосе событий. Что если Олег действительно в чем-то замешан? «Такого не бывает». И нырнула в другое измерение: «Еще как бывает!» В жизни всякое случается. Но она была способна, как и Олег, читать в чужих душах, но, как и он, не могла лечить их черные пятна. Просто сомнения родились под напором бесцеремонных, хотя и молчаливых, гостей.
Что они ищут? Почему не спросят? И почему она молчит? У них же должно быть разрешение на обыск. Вот сейчас спросить?
Стоп! Ирина сжала в побелевших пальцах связку ключей, сердце заработало быстрее. Что-то заставило ее напрячься. Нет, не действия этих парней, а что-то из ее размышлений. Она думала об Олеге, «который мог быть в чем-то замешан».
Нет, не то.
«В жизни всякое случается».
Уже ближе.
«Способность читать в чужих душах, видеть на них черные пятна».
Черные пятна...
Точно!
Она вспомнила. Внезапно и в неожиданной обстановке, в каком-то непонятном состоянии апатичного стресса. Ирина вспомнила, где видела Романа Трегу-бова, которого в экипаже Климова заменил Леша Бережной. Это было в Чечне. В марте 2002 года. Она вместе с врачом госпиталя прибыла на гарнизонную гауптвахту, где в том числе содержались арестованные за убийство мирных жителей спецназовцы. Их было десять человек. Один из них — Роман Трегубов. Они отчего-то содержались в камерах парами, хотя подследственных или подозреваемых в совершении преступления обычно разделяли. Об этом сказал военврач — уже после осмотра раненного в ногу Трегубова, когда они возвращались на военном «уазике» в госпиталь.
Романа и его товарищей брали чеченские омоновцы, разумеется, не церемонились с ними. Кроме огнестрельного ранения — автоматная пуля прошла навылет, у Романа была огромная гематома под правым глазом, возможно, трещина лицевой кости, а на шее — опоясывающий рубец, словно спецназовца вытащили из петли. Может, чеченцы действительно хотели его повесить, и на то у мстительных горцев были основания: под Ачхой-Мартаном спецназовцы убили местного жителя, а потом расстреляли всю его семью, чтобы избавиться от свидетелей. Военврач даже спросил Романа: «Что случилось, браток?» Роман ответил: «Мирного „духа“ завалил». А его товарищ, лежащий на широких нарах, слегка повернул голову и глухим голосом осек подельника: «Молчи громче!»
