Сергей Самаров - Двойная засада
– А… Тот самый, из-за которого в городе переполох…
Оказывается, уже и управление кадров было в курсе текущих событий.
– Тот самый…
– Ой-е… – Храпицкому такой пассажир явно пришелся не по душе…
Признаться, Капустин смотрел на это дело иначе. Он понимал, что, вызывая огонь на себя, Буслаев имеет возможность понять, кто именно заказал его. Профессионализм Игоря Евгеньевича требовал и от него найти возможность решить тот же вопрос…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дорога, бегущая под колеса машины, меня никогда не утомляет, если я сижу за рулем. Если меня везут – да, от такой дороги я устаю, как от любого бездействия, как, скажем, от долгого пути в поезде. Но когда еду сам, получаю только удовольствие, даже при высокой скорости на плохой дороге. Наверное, это оттого, что мне нравится любое дело делать так хорошо, чтобы любоваться результатами своего труда. Такое состояние всегда удовлетворяет. А водить машину я умею хорошо, лучше большинства профессиональных водителей. И оттого не устаю…
Возвращались в военный городок мы снова втроем, только теперь уже без прежних повышенных мер предосторожности. Конечно, я на своей машине имел возможность оторваться от сопровождающих, даже от капитана Ламберта на его раллийном «Лансере», и приехать в часть гораздо быстрее других. И Толя Ламберт, в свою очередь, мог бы раллийными качествами своего автомобиля воспользоваться и не дожидаться Олега. Но это было как-то неприлично по отношению к старшему прапорщику Волоснякову, и потому мы больше ста не разгонялись. А эту скорость «Москвич» с трудом, но поддерживал, и даже ни одно колесо за время пути у него не отвалилось. Олег за своей старенькой машиной всегда следил, иначе она давно бы уже ездила только от гаража до выездных ворот в гаражный кооператив, а обратно ее пришлось бы толкать. На машинах возраст сказывается, как на людях. За здоровьем машины следишь – живет дольше, как человек, которых свой организм бережет.
Я опять домой не заехал, потому что полковник Баргузинцев приказал сразу в штаб пожаловать. И не мне одному, а всем троим. Я предполагал, что он желал поблагодарить моих помощников за успешно проведенную операцию, о сути которой я предельно кратко уже доложил по телефону, когда просил полковника позвонить генерал-лейтенанту Рябушкину с просьбой обеспечить мне место в самолете вместе со сборным отрядом ФСБ. Но домой я все же позвонил, чтобы жена подготовила мне вещи для срочной командировки. Она к таким мероприятиям привычная с молодости и обещала к моему приезду все собрать в рюкзак в лучшем виде. На жену я всегда полностью полагаюсь, и командировочный рюкзак перед отъездом никогда даже не проверяю. Не было еще случая, чтобы она упустила какую-то мелочь. И лишнего не положит, потому что лишнее мне не нужно. Так воспитана, в том числе и мною… Сам, своими руками, я обычно собираю только парашют. В спецназе так положено, что все, даже офицеры, свой парашют складывают собственными руками. В десантуре, я слышал, это старое, раньше обязательное для всех правило давно забыто, и парашюты для офицеров, особенно старших, часто собирают простые солдаты. Потому там чаще случаются неприятности во время прыжков. У нас, слава богу, традиции поддерживаются…
Дежурный по штабу, встав из-за своей стойки, напоминающей стойку бара, сразу встретил нас сообщением:
– Батя ждет всех троих… Просил сразу, как появитесь, к нему…
Это была какая-то новая кличка полковника, но я не стал задавать вопрос о ее корнях. Клички у всех командиров время от времени появляются, и не все приживаются. Так меня по молодости Будулаем звали, сейчас уже часто за глаза зовут Буслаем. Многих командиров называют батями, но это чаще к комбатам относится. Для комбрига это почти понижение в должности…
Валентин Георгиевич был в кабинете один, и повернулся на мой стук от распахнутой дверцы сейфа, в который ставил какую-то толстую папку с документами. Толщина папки намекала на то, что командир бригады опять занимался хозяйственными делами…
– Заходите, тяжелые люди… – пригласил полковник.
– Отчего же тяжелые, Валентин Георгиевич? – поинтересовался я. – Худеем на глазах, мы все трое сегодня без обеда остались…
– Без обеда не значит – голодными… Генерал Рябушкин сказал, что мои парни слишком тяжелые люди, много трупов оставляют…
– Откровенная неправда… Это они пытаются свои беды на нас списать… – возразил я категорично. – За два дня мы столкнулись с одиннадцатью боевиками и оставили только три трупа. ФСБ за два дня девятнадцать наворочало, а самостоятельно захватило только четверых… Пятерых мы им добавили: двоих вчера, троих сегодня… Процентное соотношение не в их пользу… Признаю судейство необъективным и готов дать справедливый отпор клеветникам…
– Буду знать, как в следующий раз ответить… – кивнул полковник без улыбки, хотя явно понимал, что я говорил шутливо, пусть и с серьезной физиономией. – Садитесь все… Нам есть что обсудить…
Мы разобрали стулья за длинным приставным столом. Капитан со старшим прапорщиком сели по одну сторону, я по другую, на обычное свое место – субординацию все же соблюдали.
– Я уже трижды сегодня с ГРУ разговаривал по твоему, Андрей Васильевич, делу. Там тоже не в восторге, что боевики так настойчиво рвутся тебя похоронить. И очень интересуются причинами…
– Если это вопрос, то я, Валентин Георгиевич, ответить на него не могу… – сказал я. – Но надеюсь, что смогу ответить уже там, в Чечне, потому что меня очень стараются туда не пустить. Если стараются, то имеют, должно быть, причины… Резоннее всего предположить, что я видел нечто такое, что может сказаться на каких-то событиях или на чьей-то, допустим, судьбе…
– Группа аналитиков в ГРУ уже несколько часов сидит над твоими рапортами по последней командировке. Подняли архив, читают, сверяют, ищут причину… Если ничего не найдут до утра, надежда останется только на твое личное присутствие там, на месте…
– Надеюсь, что меня не убьют до того, как я что-то узнаю… – Я не шутил и равнодушия к своей безопасности не проявлял, но, как человек военный, знал, что случиться может всякое.
– Вот этого мы и опасаемся…
Полковник тоже не стал меня утешать. Он ситуацию знает не хуже чем я.
После короткого стука в кабинет вошел начальник штаба бригады полковник Ломакин. Кивнул всем, здороваясь, и без приглашения сел рядом со мной, положив перед собой стопку бумаг, среди которых были и листы принтерной распечатки, и термобумага факсов, и толстая телетайпная рулонная бумага, постоянно норовившая свернуться в трубочку. Похоже на сводки из разных мест. Или ответы на запросы. И если Всеволод Юрьевич сюда эти бумаги принес, то они касаются меня напрямую.
Так и оказалось, потому что Баргузинцев, показывая взглядом на бумаги, спросил:
– Есть что-то?
– Ничего конкретного и ясного. Никакого откровенного намека не просматривается, в то же время почти каждое событие в той или иной степени можно соотнести с сегодняшним днем…
Валентин Георгиевич объяснил:
– Мы все свои архивы подняли и по всем бригадам, чьи группы в твой отряд входили, тоже запросы рассылали… Видишь, задал ты нам работы…
– Значит, все же предстоит рыбалка «на живца»… – констатировал я факт.
Я на такую «рыбалку» уже настроился и потому проявил обдуманную готовность.
– Значит, предстоит, – согласился командир. – Иного выхода не просматривается… При этом считаю допустимым вариант, про который ты, Андрей Васильевич, давеча по телефону говорил… Что кто-то там, в Чечне, уже знал, что ты должен ехать, и потому отдал срочный приказ о твоей ликвидации. Это говорит о том, что ехать следует тем более, хотя такая поездка, несомненно, дело опасное. И, чтобы шум там, в отряде не поднимать, придется тебе с собой брать сопровождающих, которые уже в курсе событий… – взгляд Баргузинцева перешел на капитана Ламберта, потом на старшего прапорщика Волоснякова.
Оба встали.
– Сидите, сидите… Ехать готовы?
– Так точно, – без раздумий согласился Ламберт.
– Так точно, – без эмоций, хладнокровно ответил и Волосняков.
В принципе, я и не сомневался, что оба согласятся, как согласились они минувшим вечером. Я для них не только старший офицер, но и товарищ, и я бы точно так же согласился помочь любому своему сослуживцу. И никто даже слова не сказал о том, что оба только-только, как и я, вернулись из Чечни. Видимо, подполковник РОСО Капустин прав был, когда говорил, что у спецназа особая группа крови. И именно эта группа крови делает нас похожими друг на другу. Конечно, не все люди одинаковы. И в спецназ приходят служить личности разные, что солдаты, что офицеры. Но общая обстановка влияет на каждого, и все чувствуют себя единым организмом. И это в службе помогает…
– Вот и хорошо, – сказал Баргузинцев. – Я, по правде говоря, и не сомневался. Итак, подполковнику Буслаеву ставится основная задача – обеспечить руководство сборным отрядом, его боеспособность и жизнеспособность, а капитану Ламберту и старшему прапорщику Волоснякову задача отдельная – обеспечить своему командиру возможность выполнять возложенные на него обязанности и при этом остаться живым… У нас не принято, вообще-то, к командирам охранников приставлять… Но вы – не охранники, вы, скорее, в данной ситуации следователи… Это не я придумал… Это из Москвы указание, из диверсионного управления…
