Олег Вихлянцев - Стукач
– Дальше пойдете пешком. Он дорогу знает.
Через час пешего перехода по узкой горной тропе, виляющей над пропастью, мальчик остановился и без слов показал пальцем вниз, куда вела дорога. Соленый разглядел едва заметные огоньки и понял, что именно туда ему следовало спуститься. Уже без проводника. И еще полтора часа были убиты на спуск. Стерев до крови ноги, Соленый матерился до посинения. Он готов был набить Киму морду за испытание, которому тот его подверг. Но желание это моментально угасло, стоило ему приблизиться к тем огням, которые он видел сверху. На довольно широкой и зеленой площадке были раскинуты три войлочные юрты. Возле каждой из них горел костер. А у костров сидели по меньшей мере двадцать вооруженных охотничьими карабинами мужчин. Тут же были оседланные кони. И собаки. Они поразили Соленого более всего. Каждая размером с годовалого теленка! У одного из костров сидел и Ким. Увидев Соленого, он поднялся с подстилки из толстого войлока и поприветствовал его взмахом руки.
– Запарился!.. – вырвалось у Соленого.
– Бывает! – со смешком ответил ему кореец. – Рад видеть тебя. Присаживайся.
Соленый сел у костра. Он понял: сейчас, начинается самое главное. То, ради чего; Виталий мариновал его в Ташкенте целый месяц. Значит, проверка прошла успешно, и теперь он будет допущен к делам.
– Ким бу? Якши-мисиз, Виталий-ака?[79] – Над Соленым навис здоровенный узбек, встревоженный появлением здесь незнакомца. Он смотрел на Кима, но был готов в любую секунду нанести гостю сокрушающий удар кулаком-кувалдой по голове.
– Спасибо, Гайрат, – ответил кореец. – Все в порядке. Это мой друг.
Гайрат тут же исчез.
– Телохранитель? – спросил Соленый.
– Что-то вроде, – ответил Ким.
Вскоре им принесли запеченного в углях молодого барашка, стопку лепешек и четыре бутылки водки. Пришла пора ужинать.
* * *
…Ким, Соленый и весь вооруженный отряд отправились в путь верхом на лошадях, лишь только над остроконечными пиками горных вершин разлился розовато-молочный кисель рассвета.
Как объяснил Виталий, путь им предстоял неблизкий – через перевал, на административную границу с Киргизией. Соленый, который до этого ни разу не сидел в седле, очень скоро натер и отбил себе все, что только можно было натереть и отбить. И хотя конь ему попался весьма спокойный, а колонна двигалась исключительно шагом, вытянувшись длинной цепью по узкой тропе, петляющей над бездонной пропастью, чувствовал он себя более чем неуютно.
Двое суток пути с короткими привалами и четырехчасовым ночным сном вымотали всех окончательно. Даже отряд сопровождения, состоящий из коренных горцев, выглядел сейчас жалкой горсткой измочаленных скитальцев. К истечению вторых суток люди приободрились. И лошади пошли резвее, чувствуя близость жилища и завершение столь мучительного перехода.
– Приехали, – сказал Соленому кореец, который все это время держался рядом. – Через двадцать минут будем на месте.
Соленый внимательно огляделся, но никаких признаков обитания где-нибудь поблизости людей не обнаружил. И лишь когда узкая тропа свернула за прервавшуюся горную гряду, всеобщему взору открылось бескрайнее плато. Низина тянулась аж до самого горизонта, разбитая на ровные квадраты полей, на которых, словно букашки – такими они виделись с высоты тропы, – копошились люди. А в ближнем левом углу плантации приютилось небольшое селение, которое и являлось конечным пунктом назначения.
– Кишлак Йигирма, – пояснил Соленому Ким, когда они уже въезжали в населенный пункт.
– Что это означает?
– «Йигирма» в переводе с узбекского – двадцать.
– Странное название.
– Этот поселок вообще не имеет официального названия. И ни на одной карте, даже самой крупномасштабной, ты его не найдешь. Йигирма его мои люди назвали. Они и создали его ради этой плантации. Народ тут не селился со времен похода по Средней Азии армии Александра Македонского. А раньше, если верить легендам, здесь большой город был. Торговали с Китаем, Индией, Персией. Потом прошли огненные колесницы и сровняли все с землей. Отсюда, говорят, и эта равнина. Сам Великий Александр дал ей название.
– Какое?
– Проклятая.
– А поселок? Почему Йигирма?
– Каждый год здесь умирают примерно двадцать взрослых людей. Детей до двенадцати лет мы и не считаем.
– Отчего умирают?
– От наркотиков, – равнодушно продолжал объяснять Ким. – Они же здесь все на маке и конопле сидят. Не могут без этого…
– Так и все вымрут, – столь же равнодушно предположил Соленый.
– Не вымрут. Мы их подпитываем.
– Не понял.
– Регулярно поставляем сюда свежую рабочую силу с Большой земли. Из числа провинившихся или должников, не способных отдать долг вовремя. Ну если долг, конечно, солидный. В год примерно двадцать – двадцать пять человек новых привозим. Казахстан, Киргизия, Узбекистан… Туркмены и таджики тоже помогают. Но – значительно меньше. У них свои дела.
Дома в поселке были сложены из серого неотесанного камня, как и водится в горах. Заборов или каких-либо перегородок между жилищами не было. Да и сами хижины походили одна на другую, как близнецы. Возле каждого дома виднелись сложенные, туго набитые чем-то мешки.
– Мак-сырец, – пояснил Ким, перехватив взгляд Соленого. – Конопля уже собрана и отправлена.
Людей не было видно. Аул словно вымер. Из одного только жилища вышел старик и семенящей походкой направился к корейцу.
– Ассалом алейкум, Виталий-ака! – низко поклонился он.
Ким спрыгнул с лошади, и его примеру последовали все остальные.
– Я привел к тебе своего человека, – сказал кореец, указывая на Соленого. – Теперь он будет забирать товар. Он будет главным в караване.
– Якши-якши! – поспешил выразить согласие старик. – А Шавкат-ака?
– СдоХ твой Шавкат-ака! – зло ответил кореец. – Шакал грязный…
– Якши-якши! – вновь затараторил старец.
– Ничего хорошего, – распалялся Ким. – Сволочь продажная!
– А кто этот Шавкат? – осторожно спросил Соленый.
– Потом как-нибудь расскажу, – нехотя ответил Ким и вновь повернулся к старику: – Все мешки собери у себя.
Тот засеменил в обратном направлении. Обходя хижины, он что-то выкрикивал, и оттуда стали появляться люди. Они в страхе косились на корейца и его войско. Но каждый делал свое дело – нагружались мешками и тащили к дому старика, будто муравьи к муравейнику. Хотя больше люди эти были похожи на привидений. Черные и худые. Словно скелеты, туго обтянутые кожей, задубелой на солнце и ветре. Тела их покрывали сплошь волдыри и гнойные чирии, а рты были беззубы и страшны.
– Я сегодня ухожу с половиной охраны на Фрунзе, в Киргизию. Меня проводят почти до самого города. А ты погрузишь мешки на лошадей и вернешься той же дорогой, что мы пришли сюда. Весь товар оставишь в том кишлаке, где тебя встретил Анвар…
– Какой Анвар? – не понял Соленый.
– Ну мальчик, помнишь? Тот, что пешком тебя повел. Ему и сдашь…
– Мальчишке?! – переспросил Соленый. Но кореец будто не заметил его удивления.
– …Охрана останется там же. Дальше, в Ташкент, тебя привезут на машине. Я уже буду ждать дома.
– Слушай, а здесь… ты не боишься, что твои плантации разграбят?
– Посмотри, – сказал кореец, обводя горы взглядом. – Никто чужой сюда не войдет. А войдет, так не выйдет. Проверено.
Соленый поднял глаза и увидел, что склоны, обступающие низину с трех сторон, усеяны людьми. Даже отсюда было видно, что каждый хорошо вооружен.
– Сколько их?
– Я не считал. Все взрослые мужчины из окружающих равнину кишлаков…
Ленинград
Безнадёга – крохотный голохвостый и нагло-прожорливый крысенок, зародившийся в утробе. Он поначалу едва шевелится, тревожа робкими телодвижениями твои внутренности. Потом пробует на зуб самую нежную плоть: как она там, поддастся ли? Затем, убедившись в собственной всеядности, безжалостно набрасывается на незащищенную ткань души и с поразительной жадностью уничтожает ее, выжирая целые куски и причиняя нестерпимую боль. И растет, раздувается до невероятных размеров, в то время как ты сам столь же стремительно погибаешь, не в силах прокормить порожденного тобою же мутанта. Еще мгновение, и он заглотит тебя целиком…
Вернувшись домой, Кешка с безумным видом долго бродил по комнатам, не в силах сосредоточиться, найти хоть какой-нибудь выход – из создавшегося тупика.
Вдруг он подскочил на месте, словно в его жилище пробрался самым невероятным образом чудовищный тарантул и укусил его за ту самую часть тела, на которой он только что сидел. Сунув руку под телефонную полочку, он извлек оттуда небольших размеров картонку, которую сам и приклеивал липкой лентой в тот день, когда Багаев привез его на эту квартиру. На картонке шариковой ручкой были нанесены «тревожные» номера телефонов. Те самые, что оставил ему Иван Иванович на всякий случай.
