Владимир Першанин - Самоходка по прозвищу «Сука». Прямой наводкой по врагу!
Головной Т-34 осторожно отползал. Обрушился кусок берега, вода плескалась совсем рядом. С правого берега Ворсклы ударили пушки, укрытые среди деревьев и кустарника. Сразу же ответили орудия «тридцатьчетверок». Десантники спрыгивали с брони и метались в поисках укрытия.
Неизвестно, насколько эффективным был огонь танковых пушек, но немецкие артиллеристы хорошо пристреляли подходы к переправе. Задымила одна, другая «тридцатьчетверка». Танки, скользя по перепаханной мокрой земле, отползали назад.
Две машины уже горели. Третья, с поврежденным двигателем, рывками пятилась, стреляя из пушки и обоих пулеметов. С ближнего Т-34 набросили буксир. Но огонь с правого берега был слишком плотным.
Загорелся поврежденный танк, из него выскакивал экипаж. Сбросили буксирный трос, чтобы дать уйти спасавшей их «тридцатьчетверке». Не успели. Снаряд, скорее всего кумулятивный, врезался в башню. Брызнул фонтан огненных искр, а через полминуты башню вскрыло взрывом изнутри, а танк превратился в горящий шар.
К переправе приближалась колонна грузовиков: тяжелые американские «студебеккеры» и наши ЗИС-5, набитые пехотой и с пушками на прицепах. Не слишком расторопный командир колонны, майор в плащ-палатке, выскочил наружу и окликнул скользившего по грязи десантника с простреленной рукой на весу.
– Что с переправой?
– Взорвали, – не останавливаясь, бросил на ходу боец.
– Мы и так опаздываем! – глянул на часы майор. – Что за бардак!
– Прикажите разворачиваться, – крикнул шофер. – Мы на открытом месте.
– Куда разворачиваться? Надо выяснить. Возможно…
Снаряд взорвался на обочине. Ближнюю к майору машину спасло то, что снаряд врезался глубоко во влажную землю и осколки пошли вверх. Часть немецких орудий и минометов перенесли огонь на колонну.
Грузовики загорались один за другим. Люди метались, не зная, что делать. Появился второй майор, командир артиллерийского дивизиона Раенко, получивший звание и орден на Курской дуге. Оба растерянно смотрели на сбившуюся в кучу колонну грузовиков. Водители, не дожидаясь команды, разворачивали машины.
Но время было упущено. Артиллерийский обстрел накрыл дорогу поджигая грузовики. От прямого попадания сдетонировал запас снарядов в лафете, отбросив в кювет искореженное орудие. Машины скользили по дороге, увязая в грязи, и мешали друг другу.
ЗИС-5 застрял, почти утонул в кювете. Бойцы спрыгивали с бортов и выбирались из жидкого месива, держа перед собой винтовки и автоматы – глубина была по пояс. Водитель другой машины дал слишком сильный газ, выбираясь из грязи. Лафет вместе с орудием перевернулся и потащился следом, как огромный якорь. Двигатель, не выдержав нагрузки, заглох.
Мощный «студебеккер», хоть и с усилием, но преодолел грязевую ловушку и выполз на более-менее твердую землю. Следующий за ним американский грузовик подбросило взрывом, вмяло кабину, разбило борт. Вспыхнул бензин в топливном баке. Очередной взрыв накрыл группу бежавших бойцов, раскидав в стороны убитых и раненых.
Ударная колонна угодила в огненный мешок. Немцы не надеялись отстоять мост, взорвали его, а теперь вели огонь по скопившимся и вновь подходящим группам. Самое трагичное в этой ситуации было то, что единое руководство отсутствовало.
Танковый батальон действовал сам по себе, имея задание прорваться как можно быстрее вперед, гнать, уничтожать врага, не давая ему передышки. В этом громогласном приказе не учли такую мелочь, как взорванный перед самым носом мост. Пехота на грузовиках (моторизованная часть!), ощетинившись пулеметами, должна была расширить прорыв, тоже уничтожать врага и подготовить позиции для наступления основных сил корпуса.
Артиллерийский дивизион майора Раенко обязан был подавлять вражеские огневые точки и срочно занять оборону на противоположном берегу. Имели свои задания саперы, связисты, минометчики, но все смешалось под вражеским огнем перед водной преградой. Хотя речка была отмечена на всех картах и взрыв моста можно было предусмотреть. Но саперы по какой-то причине отстали.
Майор Раенко делал отчаянные попытки развернуть дивизион и открыть ответный огонь, но не мог собрать орудия. Одни укатили вместе с грузовиками под защиту деревьев, некоторые были перевернуты или разбиты. Одна из батарей под руководством расторопного комбата бегло разворачивалась к бою.
Артиллеристы забивали в землю опоры станин, подносили снаряды. Все это делалось под огнем. На глазах у Раенко упал один, второй боец, но комбат в звании старшего лейтенанта подбадривал людей, и вскоре батарея залпами ударила по вражеским вспышкам.
Юрий Евсеевич Раенко с блестящими погонами и новым орденом оказался как бы не у дел. Командир другой батареи наводил на цель два уцелевших орудия. Майор дергал его за рукав, пытался командовать.
Но из-за сильного грохота вокруг его не услышали и ударили по батарее полевых 75-миллиметровок, которая вела огонь из перелеска. Развернулась минометная рота и тоже открыла огонь. Раенко заметил, что вместо положенных по штату десяти «самоваров» там только семь.
«Три накрылись», – мелькнуло в голове.
Сразу несколько взрывов прогремело на позиции расторопного комбата. Одно орудие завалилось набок, несли в сторону раненых. Три оставшиеся пушки продолжали стрелять. Комбат руководил толково и энергично. Его снаряды попадали в цель. На другом берегу что-то горело и взрывалось.
Раенко почувствовал неприязнь к офицеру, который фактически взял на себя командование. Он снова подбежал к двум орудиям (все, что осталось от другой батареи) и стал что-то объяснять лейтенанту. Тот кивал головой в знак согласия, затем развернул обе пушки в нужную сторону.
Майор сделал один, другой шаг, намереваясь взять командование в свои руки. Но раздался вой падающей с высоты мины. Раенко присел, не желая пачкать новую шерстяную форму. Мина упала в кювет метрах в десяти, подняв целый фонтан жидкой грязи. С головы сбило фуражку, по блестящим погонам стекала зеленая от тины вода. Раенко понял, что оставаться здесь опасно. Увидел поодаль грузовик с имуществом батареи и, пригибаясь, потрусил к нему.
Старшина подвинулся, давая место в теплой кабине. Машину защищал раскидистый дуб.
– Вы же весь мокрый, – ахнул старшина. – А мы сейчас водочки. В момент простыть можно. Сентябрь на дворе, не лето. Колбаской вот закусите.
Чувствуя неловкость, Раенко ощупал голову, поморщился. Сказал, что крепко ударило взрывной волной.
– Может, в санчасть? – продолжал суетиться старшина.
– Не надо, – твердо ответил майор.
И, выпив полстакана водки, стал жадно закусывать краковской колбасой. С утра ничего не ел, а время к двенадцати…
Командир батальона «тридцатьчетверок» – смелый, но не слишком опытный капитан – уже понял свою ошибку. Торопясь выполнить приказ, он шел слишком близко к легким танкам взвода разведки и загнал передовую роту в ловушку. Впереди речка, позади подпирают другие подразделения, по обочинам ямы, заполненные водой.
Он видел, какое сопротивление оказал головной танк, который пытались захватить немцы. Разведчики попали в безвыходную ситуацию и сражались до конца, хотя могли сдаться. Обоих надо представить к орденам. Или старшину к ордену, а механика к медали. Он и сам рассчитывал на орден, совершив дерзкий прорыв. И на очередное звание втайне надеялся. Наверное, капитан еще не отошел от контузии. О каких орденах и званиях сейчас можно думать!
Надо действовать. Его славную, самую храбрую первую роту добивали, и комбат, приходя в себя от растерянности, делал последнее, что мог. Сумел переправить в тыл раненых и обожженных танкистов, а сам занял место в башне одной из обреченных «тридцатьчетверок». У машины были порваны гусеницы, выбиты два колеса, но вооружение было в исправности.
– Осколочный, – потребовал он срывающимся голосом.
Капитан уже назначил себе замену, поставив командовать остатками батальона командира второй роты. Самостоятельного и быстро ориентирующегося капитана, лет на десять старше себя. Его и надо было назначить комбатом, а молодой капитан вырвался вперед, взял лихостью, ненужной смелостью.
Сейчас он чувствовал необыкновенную свободу. Он сам принял решение, и отменить его никто бы не смог. Капитан и два других командира застрявших, поврежденных танков, продолжали, как и положено по уставу, вести огонь. Ведь орудия исправные! С собой оставили по одному человеку (заряжающему или наводчику) и высаживали боезапас по немецким позициям.
Эти три танка загорались один за другим. Кто-то успевал спастись, другие так и остались в горящих машинах. Танк комбата получил снаряд в моторную часть, загорелся двигатель.
Когда выбирался наружу, глаза комбата и заряжающего встретились. Капитан ободряюще улыбнулся: мол, повезло им, выжили, – но в глазах сержанта прочитал откровенную неприязнь, даже ненависть. Комбату было двадцать шесть лет, он рвался за славой, звездами, орденами. Он забыл, что когда-то был младшим лейтенантом. Ел кашу из одного котелка со своим экипажем и рассказывал им о своей жизни, первой девушке, делился какими-то секретами.
