Фридрих Незнанский - Цена любви
Между тем «китайское» дело зависло, судя по всему, прочно.
— Ни в одну больницу ни с ожогами, ни с огнестрелом ни один китаец, даже безымянный, не поступал, — хмуро подводил итог Плетнев, по возможности стараясь не смотреть на Турецкого. — Сыночек «звездных» родителей тоже как сквозь землю провалился… Я там каждый день от звонка до звонка торчу возле их дома… Щеткин не звонил?
— Звонил, — сухо ответил Александр Борисович. — У них тоже глухо. Информация, по словам сэра Генри, должна появиться со дня на день.
— Какая информация? — устало спросил Плетнев.
— Один из агентов Щеткина, кажется, вышел на кого-то из руководства «Триады», хотя прямо Петр об этом не говорит… Но я так понял.
— А до тех пор мне что, так и караулить до полуночи подъезд режиссера и актрисы?
— Так и караулить! — отрезал Турецкий. — Рано или поздно он там все равно объявится, надеюсь, на сей раз ты его не упустишь.
— Скорее поздно, чем рано, — пропустил колкость мимо ушей Антон. — Это они сегодня так рано вернулись, а так норовят ближе к полуночи…
— Все правильно, Зарусский сейчас снимает новый фильм, разумеется, с супругой в главной роли… Съемки! Ближе к полуночи, говоришь? — Александр Борисович иронично усмехнулся. — А я-то думаю, почему это моя жена и вовсе чуть ли не под утро домой являться стала? Оказывается, причина — съемки нового фильма Зарусского!
— Неправда! — возразил Антон голосом обиженного ребенка. — Ирина Генриховна ни разу позже десяти не уезжала, когда Васька заснет, ее всю эту неделю Екатерина Викторовна подменяет…
— Катя?
Заинтересованность в интонации Турецкого явно удивила Плетнева.
— Ну да… На всякий случай, если он проснется, а меня еще нет. Он же на самом-то деле еще совсем маленький, испугается, чего доброго!
— Это тебе Ирина Генриховна внушила, что он еще совсем маленький? — вздохнул Турецкий и покачал головой. — Интересное дело: значит, свою собственную дочь в его возрасте можно было оставлять одну во время вечерних концертов, которых у нее тогда было предостаточно! А твоего Ваську — ни под каким видом… Я и не знал, что Катя так активно подключилась к процессу воспитания…
— Она и раньше помогала, — Антон робко глянул на Александра Борисовича. Но Турецкий не обратил на это внимания, поскольку пристально смотрел в этот момент на часы. Часы показывали как раз без четверти десять… Интересно, успела Катя исполнить его просьбу или нет? Во всяком случае, наполовину точно успела, если ездит к Плетневым каждый день… Точнее, вечер. А вот поговорить с Ириной — вряд ли, наверняка бы позвонила ему, если б разговор состоялся, хотя они об этом и не договаривались…
— Ладно, — произнес он наконец. — Поезжай домой, хоть сегодня отпусти женщин вовремя.
Дважды отсылать Плетнева не пришлось, спустя буквально несколько секунд Александр Борисович остался в «Глории» один. Несмотря на то что сегодня надежда обнаружить жену дома пораньше была, ехать туда ему все равно не хотелось…
Между тем разговор, который так интересовал Турецкого, Катя затеяла именно в тот момент, когда Александр, сидя в своем кабинете, пристально изучал стрелки часов. Прежде чем поговорить с подругой, она решила сама понаблюдать за Ириной, попытаться понять, насколько основательны опасения ее мужа… Для него, конечно, основательны, если судить по тому, что решился обратиться к подружке жены.
Тщательно помыв руки в ванной, Екатерина прислушалась: с кухни доносился тихий звон посуды и осторожные шаги Ирины Генриховны, видимо боявшейся разбудить недавно уснувшего Ваську. Хотя, по Катиным наблюдениям, плетневский отпрыск спал, как утюг…
Катя решительно направилась на эти вполне домашние, уютные звуки и некоторое время, слегка прищурившись, наблюдала за подругой, хлопочущей возле плиты, прежде чем заговорить:
— Слушай, Ир, — она достала из кармана пачку сигарет и зажигалку, — а чего ты тут, собственно говоря, делаешь? Может, ты и не заметила, но я уже минут двадцать как здесь.
— В смысле? — Ирина Генриховна повернулась и уставилась на Катю с искренним недоумением. — Как это — что? Собираюсь быстренько картошку им на утро поджарить…
— Да? — Екатерина вдруг почувствовала нечто весьма напоминающее злость и выпалила: — А своему мужу ты не собираешься что-нибудь эдакое поджарить хотя бы на ужин?!
Некоторое время Ирина молча смотрела на нее, хмуря брови, потом пожала плечами:
— С каких это пор ты стала так заботиться о Шурике? Кстати, его наверняка еще нет дома.
— А что ему там делать, коли родная жена сутками хлопочет у чужой плиты?!
— Ну, знаешь…
— Знаю! — перебила ее Катя. — Тут и не надо быть слишком умным, чтобы знать. Сейчас ты скажешь, что это не мое дело, а я тебе отвечу, что очень даже мое…
Катя решительно подошла к Ирине и двумя короткими движениями сняла с нее фартук, которым та успела уже здесь обзавестись. Ирина Генриховна не сопротивлялась — скорее всего, от неожиданности. И вслед за этим, подчиняясь подруге, так же покорно опустилась на стул.
— Ирка… — Екатерина произнесла это почти ласково. — Ты не находишь, что ведешь себя несколько… странно? И пожалуйста, не хмурься с таким упрямым видом! Кто еще тебе это скажет, если не я?
— Шурик, например, — усмехнулась та.
— Знаешь, что я думаю? — На слова подруги Катя не обратила внимания.
— Что?
— Думаю, что ты, уж не знаю, сознательно или подсознательно, Турецкому просто-напросто мстишь… Пытаешься отомстить за все годы его работы и соответственно вынужденного отсутствия! То есть играешь с огнем — смотри не заиграйся!
— Господи… Да какая еще игра?! Ты что, не понимаешь, что речь идет о ребенке, о сироте?
— Так ты что же, решила ему мамой стать? — Катя смотрела на Ирину Генриховну в упор и так пристально, что та невольно слегка порозовела под ее взглядом. — В таком случае скажи Турецкому честно: так, мол, и так, подаю на развод!
— Какой еще развод? — Ирина наконец разозлилась. — При чем тут Шурик и развод? Я же сюда не к Антону бегаю, верно? К ребенку!
— Ага… Узнаю твой тщательно скрываемый эгоизм… А об Антоне ты подумала, коли уж о муже не удосужилась?
— При чем тут он? — Ирина Генриховна все-таки не выдержала, отвела глаза и покраснела.
— Слушай, не строй из себя дурочку… Только не передо мной! А то я не вижу, какими глазами он на тебя смотрит! А то ты сама этого не видишь!
— Какими еще глазами? Понятия не имею, я его взгляды не отслеживаю… Вы с Шуриком оба спятили! Оба!
Она резко вскочила со стула.
— Мы или ты? — парировала Катя. — Учти, дорогая моя подружка, в наше время любящие мужья на дороге не валяются! Погляди на меня, живое доказательство этой истины. И если ты полагаешь, что терпение твоего Саши никогда не лопнет, то сильно заблуждаешься!
Неизвестно, что именно возразила бы ей Ирина Генриховна на сей раз, но как раз в этот момент в прихожей щелкнул замок: хозяин квартиры вернулся сегодня неожиданно рано, как раз тогда, когда это, с точки зрения Екатерины, было надо меньше всего.
После того как он, так почудилось Кате, не в меру оживленный, ввалился на кухню, Ирина сделала еще одну попытку вернуться к плите. Но тут ее подруга проявила свой характер в полной мере, решительно отбросив в сторону соображения такта.
— Слушай, Плетнев! — Она развернулась к растерявшемуся Антону. — Скажи, ты картошку жарить умеешь?
— Конечно! — Он непонимающе улыбнулся. — Еще умею яичницу жарить… А что?
— Вот и отлично! Значит, вполне справишься сам, а то Ирина Генриховна сегодня очень спешит, ей еще мужу ужин готовить надо… Пошли, Ирка, а то твой Шурик от голода помрет и останешься ты не просто вдовой, а черной вдовой!
— Почему «черной»? — пробормотал начавший вслед за Ириной краснеть Плетнев.
— Потому что помрет он по ее вине! — отрезала Катя и решительно потащила подругу в сторону прихожей.
На улице стоял не по-осеннему теплый октябрьский вечер, портила который только легкая морось, сыпавшаяся с непроницаемо-черных небес. Тем не менее Ирина зябко запахнула полы своего плаща и, не глядя на подругу, молча и торопливо зашагала к своей машине.
Екатерина припарковала собственный «жигуленок» позади ее юркого маленького «феррари», а посему поневоле устремилась следом. Ей прекрасно было известно это выражение лица Ирины Генриховны: нахмуренные брови, крепко сжатые почти в ниточку губы. Все, вместе взятое, означало довольно существенную степень оскорбленности.
Так и не проронив ни слова, Ирина сняла машину с сигнализации и, нырнув в салон, почти моментально завела движок. Словом, вела себя так, как будто никакой Кати тут и вовсе не было. Навязываться в такие моменты подруге с общением, не говоря уж о нотациях, было себе дороже. Поэтому Катя, дождавшись, когда «феррари» резво рванет с места, просто пожала плечами, стоя возле своего «жигуленка», и лишь после этого открыла водительскую дверцу.
