Олекса Белобров - Волчье правило
– Бойцы! Через минуту – огневой налет гаубиц! – радостно закричал Петренко. – Держимся!
– Ура!!! – хрипло закричали бойцы.
– Ракетами по «духам» – огонь! Дымы зажечь! – Офицером завладела лихорадка боевого возбуждения. Хотелось командовать, кричать, куда-то бежать, что-то делать, а не сидеть болотной жабой на кочке, в ожидании жуткой кончины.
Бойцам передался его нетерпёж – в душманов полетели последние сигнальные ракеты. Утренний ветерок беззаботно погнал с пляжа оранжевые дымы. Душманы тоже увидели вертолет, они замялись, их настойчивое продвижение в конце концов затормозилось.
– Хантер! Я Ястреб! – прозвучал в наушнике незнакомый голос. – Я над вами, как слышишь меня? Прием!
– Ястреб, я Хантер! Прием! – дрожащим голосом ответил старший лейтенант. – Слышу тебя прекрасно! Огонь, дружище! Огонь!!!
– Вас понял! – спокойно ответил авиатор-корректировщик. – Пристрелочный пошел! Следи!
Первый снаряд лег далеко – за дувалами: очевидно, гаубичный СОБ не имел такой квалификации, как Гризли. Подкорректировали огонь, однако снаряд свалился почему-то в воду позади пляжа, обдав водой окруженцев. «Пи…ц, “вилка”!» – промелькнуло в Сашкиной голове, но в эфир он выдал иное.
– Ястреб, твою мать! Ты что, мне «вилку» устроил?! Я не вызывал огонь на себя! Я слишком молод, чтобы умереть!
Однако в воздухе уже начали смертельный полет шесть снарядов калибра 122 мм… К счастью окруженцев, пушкари и в этот раз были не очень точны: все шесть снарядов легли в дувалы, подняв тучу пыли.
Далее в эфире слышались лишь матюги и разборы: кто, кому, и как отдавал команды? Выяснилось, что авиатор-корректировщик неправильно выдал целеуказания от разрыва пристрелочного снаряда. Вместо указаний, известные как «Юг-триста» (метров) и «Восток – четыреста» (тоже метров), он сообщил сакраментальное: «Юго-восток – четыреста», что и вызвало сбой в боевой работе артиллеристов.
Пока разбирались с артиллерией, «духи» предприняли последнюю, безуспешную попытку приблизиться к пляжу. Ее отразили последними патронами и гранатами, даже раненые отдали свои «эфки». Хантер, выстрелив последние патроны из автомата Лома, поднялся чуть ли не в полный рост, отыскивая духовские силуэты, стреляя по ним короткими очередями из Стечкина.
Как ни странно, на такой дистанции он еще и попадал. Вражеские пули роем летали вокруг него, но все они лишь свистели (воевавший знает: просвистевшая – не твоя).
Почему-то длительное нахождение человека в бою притупляет его рефлексию, уменьшая порог чувствительности, тормозя механизмы самосохранения, оказывая, таким образом, плохую услугу. Хантер, не отдавая себе отчета, шагал по окровавленному пляжу, демонстрируя полное пренебрежение к смерти.
В конце концов артиллеристы разобрались между собой, и снаряды разорвались между дувалами и пляжем. «Духи», не выдержав, отступили под защиту руин кишлака. Бойцы вылезли на камни, громко крича вслед отходящим моджахедам всяческие угрозы, матюги и просто «Ура!».
Солдаты обнимались, молотили друг друга по плечам, орали что-то непонятное, едва ли не празднуя спасение. У раненых в глазах стояли слезы…
Хотя радоваться было рановато – с дувалов с новой силой ударили пулеметы и автоматы, граната из РПГ разорвалась перед камнями, охладив радость.
Залетным осколком тяжело ранили одного из спецназовцев, он громко закричал, перекрывая грохот стрельбы – ему оборвало пальцы левой ладони. Кажется, осколок был от нашего снаряда… Залегли, по радио Петренко попросил у пушкарей повысить меткость и интенсивность огня, опасаясь, что басмачи возвратятся.
Гаубичная батарея работала на пределе возможностей – пространство между дувалами и окруженцами подернуло пылью и дымом. Сквозь грохот разрывов к завалу все-таки долетали одиночные пули – «духи» продолжали огрызаться.
– Хантер, прием! – заработало радио.
– Слушаю, я Хантер! – прокричал в тангенту старший лейтенант, заслоняя свободной рукой второе ухо.
– Я Лесник! – назвался ротный. – Как вы там?
– Ежели б не пушкари – кранты нам были! – честно признался заместитель командира роты. – Из боезапаса остались лишь ножи и приклады!
– Там к тебе впереди нас приближается танковый взвод! – предупредил командир роты. – Встречай, обозначь себя, хорошо? – В командирском голосе слышалась забота и беспокойство.
– Откуда он здесь взялся?! – изумился замполит.
– Да, б…, он всю ночь и все утро находился неподалеку, никто ему не сообщил, что за пару километров своих долбят! – вызверился Лесовой. – Танковый взводный думал, что там душманы между собой грызутся! Потом самостоятельно вышел на ЦБУ[40], спросил – что за шум боя он слышит уже полсуток? Те идиоты лишь тогда спохватились, приказав ему форсированным маршем гнать вам на подмогу!
– Дурдом какой-то, не армия! – присел Хантер на окровавленные камешки.
– Жди танки! – предупредил командир. – Потом мы. За нами приближается батарея самоходок. Они на прямую наводку выйдут! – От слов капитана становилось светлее на душе.
– Жду, конец связи! – Хантер первым покинул эфир. Спасение было рядом, хотя до него предстояло еще дожить.
Неожиданно прекратился огонь артиллерии.
– Ястреб, твою птицу-мать, что, нахер, у вас творится?! – выругался Александр.
– Снаряды на батарее кончились, – прозвучал банальный ответ. – А у меня горючее заканчивается!
– Вы что там, совсем с катушек съехали?! – заорал Петренко.
– Снаряды должны подвезти, твои координаты и позывные есть на батарее, работай с ними напрямую! – безразлично ответил вертолетчик. – Конец связи!
– Час от часу не легче! – сплюнул Хантер.
Вдруг на него навалилась страшная усталость, он вспомнил, что уже двое суток не спал, сутки ничего не ел. И ему стало безразлично – выживет ли он или нет, будет ли ходить по этой земле, радоваться жизни, любить женщин, растить детей. Или его труп ляжет рядом с изувеченными останками друга – Романа Кривобоцкого. Тяжело прислонившись к прохладному камню, Александр вытянул штык, положил его вместе со Стечкиным рядом с собой, решив… расслабиться перед рукопахой. Не к месту вспомнилось…
* * *…Пролетел месяц после того, как Петренко пересек границу с Афганистаном, попав служить в гвардейское соединение. Сначала пришлось попотеть, переучиваясь на более современную и тяжелую БМП-2Д, после юркой БДМ-1. За месяц произошло много всяческих событий, но до реального боя не доходило.
Дело было в том, что бригада получила большое количество молодого пополнения из учебок. Бросать их в бой с марша, как это делалось в годы Великой Отечественной, комбриг полковник Ермолов не хотел. Поэтому начались интенсивные занятия и тренировки. Затем состоялись ротные тактические учения, сменившиеся батальонными, как сказали бы в Союзе – с боевыми стрельбами. Однако здесь, в Афганистане, любой выход за КПП (даже военно-спортивные мероприятия) происходил с боевым оружием и с боевыми патронами, обязательно сопровождаясь боевой стрельбой: таким был приказ командарма. Все стрельбы воссоздавали в обстановке, напоминавшей боевую, даже ротные тактические учения проводились в районах недавних боевых действий.
Все было аж чересчур реальным: боевые карты, на которых сохранились пометки и изменения в обстановке, обгорелые остатки боевой техники, скелеты шаланд-бензовозов и сухогрузов, россыпи свежих стреляных гильз, заржавевшие и свежие жестянки из-под консервов. Сохранились даже окурки «Донских» и «Охотничьих» сигарет (которыми травили советских бойцов родные тыловики) на позициях.
В воздухе ощущалось – впереди соединение ждут неоднозначные и непростые события, а то, что происходило в повседневной жизни, – это лишь прелюдия незаурядной баталии. Так оно и вышло.
В повседневной рутине промелькнуло время, пришел женский месяц март, но до реальных боестолкновений для Сашкиной роты не доходило. К тому же на четвертую роту полковник Ермолов приказал своим заместителям и командованию батальона обратить усиленное внимание. Зачем – было неизвестно.
В одно мартовское утро, когда в Союзе народ переводил часы на летнее время, все офицеры, прапорщики и даже сержанты – заместители командиров взводов, были собраны в ленинской комнате. Помещение перешло Хантеру в наследство от покойника Новикова, и, честно говоря, Александр не сделал там ровным счетом ничего.
Ротный писарь время от времени заменял фамилии и инициалы свежепреставившихся членов Политбюро ЦК КПСС на новоизбранных, висевших (из-за дефицита фотопортретов) на кусочках ватмана на парадном месте под портретом Генсека.
Сам Петренко прозвал этот стенд про себя «колумбарием», никому об этом не говоря, дабы не вызвать у Михалкина мотивированной, но преждевременной агрессии. Замполит батальона, он же Почтальон Пекин, несколько раз старался указать Сашке на этот «существенный недостаток», но тот все время съезжал с темы, ссылаясь на занятость и тотальное отсутствие материально-технического обеспечения.
