Борис Седов - Наследница
Денис достал из пакетика маленького цыпленка и растерянно покрутил его в руках. С какого краю к нему подступаться, он, явно, представлял очень смутно.
— Не узнал почти ничего. Если это тебе интересно, Панов проболтался о том, что последний раз Магистр и Коля пересекались примерно неделю назад. О чем был разговор, спрашивать я не пытался, потому что знаю наверняка: когда Миша встречается с кем-нибудь в тачке, водила сразу же отправляется прогуляться. Это железно… Тамар, а к ней надо чего-нибудь добавлять? — Денис продолжал печально разглядывать птичку.
— У тебя есть чеснок?
— Только картошка… Слушай дальше. Интересный нюанс: прямо перед стрелкой с Николаем Магистр пересекался с каким-то таинственным челом. А потом показал водителю ампулу и похвастался, что вбухал в нее немерено бабок. В ней, типа, какой-то дорогостоящий яд, который достаточно выбрать в баян и впрыснуть в какой-нибудь продукт, например в апельсин. Жертва кушает апельсин, а после смерти яд в организме не обнаружит ни один эксперт. Симптомы — как при обычной остановке сердца. Не исключено, что Миша эту отраву как раз Николаю и передал. Я так думаю… А что, если курицу…
— А я не думаю, — перебила Тамара. — Мне это известно наверняка. Более того, я эту ампулу видела полупустой. Более того, я знаю, кому этот яд предназначен. Денис, извини, но мне надо срочно идти. Надеюсь, еще успею спасти одну негодяйку.
— Светлану Петровну?
— Чтобы это понять, не надо быть слишком догадливым.
— А тебе надо спасать эту горгону?
— Да, очень. Я мечтала прикончить ее сама. Ну, почему я постоянно опаздываю? — вздохнула Тамара и отправилась одеваться, оставив Дениса с цыпленком в руках стоять посреди кухни. И уже из прихожей, натягивая сапоги, прокричала: — А курицу лучше не трогай. Не порти продукт. Вернусь, приготовлю сама.
«Надо будет заскочить в магазин и прикупить еще парочку. А то ведь это нам на один кус…
Проклятая Толстая Задница! Неужели всё-таки сдохнешь сама и уйдешь от возмездия?
…И не забыть бы про чеснок».
СВЕТЛАНА ПЕТРОВНА
Как же ей было паршиво на протяжении всего последнего месяца, который она провела в кардиоцентре!
И дело вовсе не в здоровье, не в двух микроинфарктах подряд, которые довелось перенести, не в сердце, которое в последнее время буквально пошло вразнос. Что там здоровье, когда впереди замаячили такие неприятности! Неподъемные неприятности!!! Непереваримые проблемы!!!
И с каждым днем они приобретают всё более и более осязаемую форму. Скоро они просто раздавят, и, кажется, уже никуда (и никогда!) от них не спрятаться, не скрыться.
Как же ей было паршиво! Так паршиво, как не было никогда! Сколько лет, начиная с того самого дня, когда поддержала Игната в его намерении захватить имущество брата, она буквально ходила по грани. Отчаянно преступала закон — с каждым разом всё решительнее, всё циничнее. Распоряжалась судьбами (и жизнями) слабых, держалась на равной ноге с сильными мира сего. Где-то в далеком-далеком будущем ей, наверное, уже давно был уготован персональный котел в Преисподней, но в этой жизни возмездие за то зло, что успела причинить многим (сколь многим! !!), обходило ее стороной. И не пыталось приблизиться, словно оно заранее знало, что не пробьется сквозь непроницаемый кокон, которым Светлана Петровна умело отгородила себя от проблем; отскочит от ее мощного бюста, как от бетонной стены.
Конечно, так не могло продолжаться вечно. Всегда наступает момент, когда с тебя начинают взимать долги — таков закон жизни.
И вот он вступил в действие. По всем канонам Возмездия — именно в тот момент, когда всё вокруг казалось безоблачным и незыблемым, а до счастья (в том виде, в котором Светлана Петровна его представляла) оставались считанные шаги.
Из небытия, из могилы вдруг воскресла проклятая девка!
Сначала толстуха попросту не поверила, что это она — давно забытая, семь лет назад похороненная Игнатом где-то в лесу. Потом, когда всё же пришлось смириться с тем, что Тамара жива, Светлана Петровна не придала ее появлению почти никакого значения. «Смету! — самоуверенно решила она. — Растопчу! Как растоптала всех, кто осмеливался вставать у меня на пути!» Но очередным неприятным (чересчур мягко сказано: неприятным) сюрпризом оказалось то, что толстуха совершенно недооценила крысеныша. Тот оказался вооружен до зубов и отлично подготовлен к атаке. На любое действие Светланы Петровны у него всегда был припасен контрудар. Неожиданно девка оказалась сильна. И неуязвима.
И вот тогда пришло осознание, что всё рушится и беды не избежать. И если желаешь уцелеть, то надо смириться с неизбежным и отступать, как говорилось когда-то в сводках с полей войны, на заранее подготовленные позиции. Вот только проблема в том, что таких позиций не существовало. А крысеныш не давал ни единого дня на то, чтобы их подготовить. Давил и давил! Всё знал! Всё предугадывал! И приостановил свое наступление только тогда, когда Светлана Петровна оказалась в больнице.
Появился шанс подготовить побег за границу.
Так разве можно сетовать в таком случае на два микроинфаркта! Уж лучше они, уж лучше уютная одноместная палата со всеми удобствами, чем страшная камера в следственном изоляторе!
И всё-таки, несмотря на удобства, несмотря на добротное четырехразовое питание, несмотря на обходительность медперсонала, стены этой уютной палаты давили. Вернее, давил не отпускающий ни на мгновение депрессняк; давила боязнь того, что девке известно, где сейчас укрывается ее загнанная в угол жертва; давило постоянное ожидание появления следователя прокуратуры; давила полнейшая неизвестность — успеет или не успеет Николай управиться с делами в Испании, подготовить какую-никакую финансовую базу для уже предрешенного побега из России?
Постоянные страхи, депрессия, ощущение безысходности… В пору свихнуться!
Единственное, что хоть ненадолго отвлекало от тяжких мыслей — это общение с Ноной, помещенной в кардиоцентр в один день со Светланой Петровной. С точно таким же диагнозом. В точно такую же, примыкающую к толстухиной, одноместную палату. Они даже были ровесницами. Они даже были коллегами — Светлана представилась педагогом, а Нона когда-то отработала несколько лет в школе преподавателем математики.
Только-только выбравшись из-под капельниц, они быстро сдружились (если можно назвать дружбой те отношения, которые возникают между людьми, оказавшимися на время оторванными от привычной жизни). Они начали заходить друг к другу в гости, распивать вместе чаи, совместно просматривать, а потом обсуждать латиноамериканские мыльные оперы. Нону почти каждый день навещал любящий муж — знойный азербайджанец с одного из питерских рынков. К Светлане два раза в неделю заглядывал Коля, рассказывал о делах в «Простоквашине», о том, как продвигается продажа испанской недвижимости, оставлял продуктовый пакет, набитый гостинцами, и торопливо исчезал, а толстуха начинала с трепетом и нетерпением дожидаться очередного появления единственного человека, с кем были связаны хоть какие-то надежды на благополучный исход неприятностей. Сотовой связью в кардиоцентре пользоваться не разрешали, обсуждать дела по телефону с сестринского поста в присутствии медперсонала (ушки на макушке) Светлана не рисковала. Так что новости «с воли» поступали лишь вместе с Колей.
Перед отлетом в Испанию, где он должен был окончательно уладить дела с продажей недвижимости, Николай навестил Светлану в пятницу, 29-го октября. Как обычно, доложил последние новости, оставил огромный пакет, набитый продуктами и поцеловал на прощание:
— Теперь увидимся только дней через десять. К тому времени все вопросы с твоими коттеджами уже должны быть утрясены. Так что не волнуйся. И не скучай.
— Я буду скучать. И буду ждать. Коля, возвращайся скорее. — Толстуха верила ему безоговорочно. Слепо! Наверное, потому, что (если не считать старичков-родителей в глухой Новгородской губернии), кроме Николая, положиться ей было не на кого.
…Когда Николай ушел и Светлана принялась разбирать пакет со жратвой, к ней в палату заглянула Нона. Доложила с порога:
— Мой черт нерусский тоже сейчас заходил. Посидел пять минут и уже заспешил: «Вах, вах, нэкагды, мылый! Машин с молоком! Фур с памыдорым! — Нона удачно изобразила кавказский акцент. Подошла к столу, на котором толстуха разложила продукты, взяла одну из трех литровых коробок с апельсиновым соком и пожаловалась: — А мой приволок виноградный. Хотя отлично знает, что терпеть его не могу. По-моему, он делает это назло.
— Да брось ты, — махнула мощной ручищей Светлана. — Не придумывай. Мне, например, всё равно, какой пить. Если хочешь, давай поменяемся.
