Владимир Першанин - Я – бронебойщик. Истребители танков
Шмырёву целиться было удобнее, он пристроился на боковом выступе оврага. Родион выстрелил в «штугу» раз и другой. Я разглядел подходящее место в нескольких шагах. Мы со Скворцовым перетащили туда ружье, и я выпустил в немецкую машину два оставшихся заряда.
– Пашка, давай обойму с усиленными пулями.
На секунду повернул голову к Родиону. Щуплый бронебойщик (как его взяли в учебный полк!) сосредоточенно припал к прицелу.
– Готово! – загоняя обойму с пулями БС-41, крикнул помощник. – Можно…
Его голос заглушил раскатистый, бьющий по ушам грохот. Я отчетливо видел происходящее. Земляной выступ, на котором примостились со своим ружьем Родька Шмырёв и его помощник, вдруг стал разлетаться на большие и мелкие куски земли.
Откуда-то изнутри выбился фонтан дыма, взлетело согнутое ружье, большой кусок дерна и самое страшное – верхняя половинка туловища моего товарища Родиона Шмырёва. Голова, вздернутые руки и грудная клетка с разорванной в клочья гимнастеркой. Нижняя часть тела куда-то исчезла. Мелькнула в дыму и тоже исчезла верхняя половина тела.
Меня словно передернуло током. Я застыл, не чувствуя, как увесистый комок земли ударил по каске и сорвал ее. Потом услышал тяжелый шлепок. Понял, что это упало на землю подброшенное взрывом туловище Родиона. Звякая, катилась по траве моя каска.
Я поймал взгляд белобрысого Паши Скворцова. Он не видел эту страшную картину, вжавшись в землю. Сейчас он испуганно звал меня:
– Андрей… Товарищ старший сержант! Вы слышите?
Я не был контужен или ранен. Снаряд взорвался метрах в пятнадцати, лишь толкнув меня угасающей взрывной волной. И все же мне требовалось прийти в себя. В мозгах продолжало крутиться страшное зрелище, реальность которого я еще до конца осознавал.
– Стреляй сам, Пашка.
– Сейчас… я сейчас.
Помощник выпустил пять усиленных пуль с металлокерамическим сердечником, а мы заработали в ответ еще один снаряд, который с визгом прошел над головами. К нам подбежал Антон Бондарь с помощником:
– Там Родьку Шмыренка… на куски. И второй номер весь исковерканный.
Скворцов, видимо, пробил не слишком толстую броню «штуги». Двигатель дымил, она пятилась, продолжая стрелять. К нам поднялся батальонный комиссар Малкин, единственный, кроме нас, оставшийся в овраге. Рота вела бой на окраине хутора.
Комиссар держал в руке наган и оглядывался на обвалившийся уступ, где лежали два разорванных тела.
– Коробов, стреляйте в танк. Вы не ранены?
– Нет, не ранен.
Я приходил в себя. Навел ствол в уползающую «штугу», раза три выстрелил, но самоходка скрылась за деревьями.
Бежали тесной кучкой: комиссар, мы с Пашей Скворцовым и Антон Бондарь со своим вторым номером. Наверное, так было легче после увиденного, быть всем вместе.
Добежали до дома, который был командным или наблюдательным пунктом. Лейтенант Евсеев сидел на крыльце и что-то объяснял Филиппу Черникову.
Бой в этом месте закончился совсем недавно. Только что перевязали раненых. Двоих тяжелых погрузили на самодельные носилки и понесли к дороге.
– Должны же тылы подтянуться, а с ними санрота, – рассуждал один из санитаров. – У ребят грудина и живот пробиты. Хирург срочно нужен.
За ними цепочкой потянулись раненые, которые могли ходить самостоятельно. Я прикинул и убедился, что от первого взвода осталось в строю немногим больше половины людей.
– А ты что хотел? – вздохнул Черников. – Под пулеметным огнем наступали. Да и здесь хорошая драка получилась. Офицер оборону возглавлял, стреляли будь здоров.
Перед наступлением прислали нового командира взвода, младшего лейтенанта, а дед Черников снова стал заместителем. Но младшего лейтенанта полчаса назад убили, и Филипп Авдеевич в который раз исполнял обязанности взводного.
Непотопляемый ветеран сегодня едва не попал под раздачу. Шея и голова были перемотаны бинтом с проступающими пятнами крови. Еще одна повязка виднелась сквозь порванную гимнастерку на левом предплечье.
– Живы-здоровы, товарищ комиссар? – спросил Евсеев.
– Ничего. Водички бы мне.
– Сейчас принесут.
– Там двоих бронебойщиков снарядом с танка разорвало, – сообщил комиссар, хотя об этом все уже знали.
– Это не танк был, – с досадой поправил его Евсеев. – Самоходка, или «штуга» по-ихнему. Пушка сильная, 75 миллиметров. Сюда, в хутор, приползла. Словила она от вас пулю, двигатель сильно дымит.
Припав к фляжке, Малкин жадно пил воду. Грамотный у нас комиссар. Все своими глазами видел, а танк от самоходки не отличит. Сейчас он потерял свой бравый вид. Гимнастерка и брюки облеплены землей, видно, уползал подальше от летящих снарядов.
Я рассказал, как погибли Родион Шмырёв и его помощник. Евсеев рассеянно кивнул. У него на плечах была рота, которая понесла немалые потери, а основная задача была еще не выполнена.
Немцы отступили на другой край хутора и упорно оборонялись. Две гаубицы калибра 105 миллиметров, о которых предупреждали танкисты, стреляли редко. Обе стороны сблизились, и тяжелые орудия были бесполезны.
Зато вели огонь пулеметы и непрерывно сыпались мины 50-миллиметровых минометов.
– Слышь, Андрюха, ты приходи в себя, – сворачивая цигарку, сказал Черников. – Убили товарища, тяжело, конечно. Но у тебя люди, их за собой вести надо.
– Родьку на куски разорвало, прямо у меня на глазах. А в Челябинске жена-невеста осталась. Только вчера письмо ей написал. Получит конверт, порадуется, а он уже мертвый.
– Взводного срезали, – перевел разговор Черников. – Под пулеметную очередь угодил. Я успел отскочить, а тут мина. В голову и руку три осколка словил.
– Самоходка, наверное, к гаубицам присоединилась, – сказал Евсеев. – Там у них вроде опорный пункт образовался. Надо добивать и к комбату продвигаться. Там тоже не слишком весело дела идут. Одну пушку минометами разбили. Вторая с половинным расчетом.
– А наши минометы? – спросил Малкин.
– Хлопают иногда. Поначалу почти весь боезапас сгоряча выпустили, а сейчас стрелять нечем. Ладно, пошли.
У завалинки я увидел пленного немца. Светловолосого, чем-то похожего на Пашу Скворцова. Он сидел со связанными руками. Под глазом расплылся синяк, губы разбиты. Он сплевывал кровь, глядя себе под ноги.
– Офицерик. Кажись, лейтенант, – сказал Евсеев. – Пригодится. Пусть пока под охраной побудет. Гранатой его оглушило, подумали, что мертвый, а то бы штыками ребята в горячке припороли.
Немцев из дома выкуривали гранатами. Входная дверь висела на одной петле, рамы и стекла повылетали. Еще три немецких трупа лежали прямо под окнами. Все трое были издырявлены осколками и пулями, карманы вывернуты.
Бой шел то утихая, то разгораясь. Расчет «максима» вел огонь по окопу, откуда огрызался очередями немецкий пулемет. Из-за плетня и зарослей смородины хлопали винтовочные выстрелы, стучали автоматы. На утоптанной траве лежали два убитых красноармейца.
– Выкуривайте их быстрее, – сказал Евсеев, обращаясь к сержанту, командиру отделения.
Закопченный, с автоматом в руке, тот кивнул в ответ.
– Наши с тыла обходят. Пулемет башку не даст поднять. Попробуем гранатами забросать.
На другом конце хутора, куда подошли мы вместе со взводом Черникова, шла частая стрельба. Второй и третий взводы обложили полукольцом траншею и орудийные капониры. Из укрытий били два пулемета, изредка вылетали мины.
Из-за обвалившегося дома выкатилось уже знакомое нам штурмовое орудие. Дважды выстрелило из пушки и, прикрываясь пулеметным огнем, снова ушло в укрытие.
Я увидел Егора Гнатенко. Подбежали вместе с Пашей к нему, установили свое самозарядное ружье. Окоп был неглубокий и тесный. С тыльной стороны лежал убитый напарник Егора. Дно окопа было усеяно стреляными гильзами от ружья и мелкими, автоматными.
– Пулеметчиков из подвала выкуривали, – отрывисто рассказывал сержант. – Потом фрицы в контратаку пошли, пришлось отбиваться. Гляжу, Сашка дергается и голову поднять пытается. Я его перевернул, а он глаза открыл, губами шевельнул – и умер. Пуля голову и каску насквозь пробила.
– Расчет Родиона целиком накрылся, – сообщил я. – Прямое попадание снаряда. Самоходка их уделала.
– Вы ее повредили маленько. Экипаж в двигателе копался. Потом выползла. Снаряды точно кладет, а я ее никак не возьму. Пули рикошетят. И пулеметы толком прицелиться не дают.
– У тебя патроны усиленные остались?
– Откуда? Их всего пять штук было, – ответил Егор. – Простых и то не больше десятка.
– Ладно, веди огонь отсюда. Мы с Пашкой обойдем сад, попробуем с пригорка «штугу» достать.
Я доложил Евсееву, что зайдем с фланга. В лоб самоходку трудно взять.
– Броня, видать, утолщенная, да еще гусеничных звеньев понавешали.
– Там, на бугорке, наши окопались с ручным пулеметом. А самоходку, если пулями не возьмете, придется гранатами взрывать. Садит из пушки крепко, не дает продвигаться.
