Лев Пучков - Рекруты удачи
— Скажи еще, шакал, — ловя взглядом каждое наше движение, прошептал мальчишка. — Скажи!
— Колонну возле вас подкараулили… — тщательно подбирая слова, продолжил я. — Шарипу Мадугову, вашему аксакалу, взрывчатку подложили. Это были чужие люди, не ваши. Это не ваши… «Зачистка» была, никого не обидели. То есть не получилось у них поссорить вас с нами. Мы пока в мире… После этого они на вас напали. Вас ведь не на КПП остановили, а за поворотом. Наверняка были в масках…
— Это был русский, — по пунцовой щеке мальчишки поползла слезинка. — Такой, как ты…
— Я не знаю, были это ваши или наши… — Тут нельзя было пережимать, следовало подчеркнуть искренность намерений. — А может быть, и те и другие вместе — такое в последнее время часто бывает. Но факт, что своего они добились. Новые кровники, новый отряд… Ты не думал, почему именно на вас напали? Ведь многие другие сельчане тоже выезжали. А на вас напали, потому что знают — пять сыновей, все хорошие воины. Отличные воины! Если кто и сможет организовать отряд, так это только бывший офицер Саламбек. Господи, какие вы простые! Неужели сами не могли догадаться?
— Щакал… — неуверенно пробормотал Умар. — Ты один умный, да?
— Мы не шакалы, Умар. — Я чуть прибавил твердости — следовало поскорее выводить себя из разряда ничтожеств и становиться с собеседником на одну линию, время поджимало. — Мы мужчины и воины, как и твой брат Саламбек. Да, мы воюем, но не с детьми и женщинами — это недостойно настоящих мужчин! Мы воюем честно и хотим, чтобы все это быстрее кончилось. А сейчас мы ищем этих шакалов, которые подставили ваше село и напали на твою семью. И уже вышли на их след. Ты понимаешь значение слова «подставили»?
— Я не баран… — Палец на красной кнопке засомневался и сполз на корпус. — Спина ко мне повернис. Все повернис! Оружие на пол, сам лажис давай. Давай, давай!
Так, уже полегче! Сейчас надо быстро закрепить успех, пока еще есть время…
— Твой брат не станет с нами разговаривать, — печально возразил я. — Он просто убьет нас. А мы — единственная ваша надежда. Дай нам уйти, Умар. Если мы умрем, вы никогда не узнаете, кто же на самом деле…
— Я сказал — спина! — В голосе Умара вновь возникло напряжение, палец вернулся на красную кнопку. — Я сказал — на пол оружие!
— Хорошо, мы сделаем все, как ты скажешь. — Я повернулся спиной к кровати и аккуратно положил оружие на пол — Иванов с Васей повторили мой маневр. — Только я тебя прошу — выключи пульт. Не дай бог, нажмешь ненароком…
— Тэпэр сам лажис!
— Сначала — пульт. — Выравнивание позиций уже было бессмысленным — мы явно проигрывали, это я так, по инерции. — Будь мужчиной, делай все как обещал. Мы ляжем, но ты выключи пульт.
— Я мужчина! Сказал — сдэлал. Лажис!
Мы легли, только Вася расположился чуть хитрее остальных, боком к кровати, головой к окну. Пульт опять пискнул — в этот раз более приятно для слуха. Или просто так показалось. «Мужчина» ничего такого не обещал, но в горячке противостояния просто не обратил на это внимания. А вообще, сейчас это не имело никакого значения. Мы, ребята, попали по самое не горюй!
— Пульт дезактивирован! — голосом саперного робота продекламировал Вася. — Можно!
«К чему это он?» — не успел я удивиться странной фразе разведчика, как вдруг…
Дзинь тресь-трах!!! — окно брызнуло во все стороны блескучим снопом осколков и фрагментов порушенной рамы, и хулигански плюнуло в комнату неким бугристым клубом камуфляжного окраса.
Я рефлекторно втянул голову в плечи и краем глаза отметил: клуб пушечным ядром просвистел над кроватью и рухнул в угол.
И оказалось, что это Женя Петрушин. А в руках у него… Угадайте с трех раз — что? В руках у него был пульт!!!
— Это сильно, — уважительно сказал Вася Крюков, поднимаясь с пола и беря свой «вал». — Окно высоко, значит, старт с плеч товарища, неустойчиво, без разбега совсем. Пульт маленький, выхватить в полете очень сложно. Это… это как в прыжке натянуть призер на дряблый член… Или на бегу. В общем, это сильно… Или это случайно?
— Не-а, не случайно. Просто тренироваться побольше надо, — окровавленный Петрушин выдернул из щеки особо крупный осколок, сунул пульт в карман и распорядился. — Серый — «ствол»!
— Щакалы! — Лицо обезоруженного Умара исказила плаксивая гримаса. — Щщака-а-аллы-ы!!!
Над порушенным окном возникла рука с «валом». Забрав оружие, Петрушин буркнул:
— Все, уматываем. У нас там все очень сложно…..и, кивнув на мальчишку, деловито добавил:
— Пристрелить гаденыша?
— Вел себя как мужчина, пусть живет, — покачал головой Иванов. — И насколько у нас там сложно?
— Все убьет!!! — взрыднул Умар, размазывая слезы здоровой рукой. — Саламбек башка ррэзат будит!!!
— Сложно до упора. — Петрушин хмыкнул. — На въезде в село присели четверо гранатометчиков, их мы видели. «КамАЗы» пошли в обход, сейчас заблокируют основной выезд. Остальная публика разделилась на две части и перебежками перемещается по окраинам к выездам из переулков. Наверняка тоже есть гранатометы. Так что можно занимать круговую оборону — две минуты уже ничего не решают…
— Ты хочешь сказать, что мы в капкане?
— Он хочет сказать, что мы в жопе, — конкретизировал Вася Крюков. — Да, Жека?
— Жень, возьми пацана. — Меня вдруг озарила идея. — Ты у нас самый здоровый…
— Бессмысленно, — нахмурился Иванов. — Если брат заминировал дом, прекрасно зная, что Умар тоже может погибнуть…
— Доверьтесь мне, Петрович. — Я постарался придать своему голосу уверенности, хотя сам здорово сомневался в правильности своей бредовой идеи. — Я по дороге поясню… Женя, получается, въезд свободен?
— Ага, свободен. — Петрушин легко взвалил на плечо слабо упирающегося мальчишку и направился к выходу. — Добро пожаловать под залп из четырех гранатометов!
— Шакалы!!! Бараны!!! — Наш худосочный пленник извивался как червяк и норовил лягнуть кого-нибудь ногой. — Все башка ррэзат будит! Все!!!
— Не ори, будь мужчиной, — на ходу бросил я. — К вечеру у тебя начнется гангрена, и ты сдохнешь, как собака. Твои кровники будут на радостях пить вино и жрать чепилгаш. А мы тебя в нормальный госпиталь положим, там тебя прооперируют и через неделю отпустят. Мсти тогда сколько влезет…
***
Спустя пару минут наш «бардак» уже потихоньку набирал скорость, неохотно разгоняясь вверх по улице. Мы все притаились под броней, ощетинившись стволами через бойницы, а камикадзе Петрушин сидел наверху, прямо на башне, крепко прижав к себе раненого мальчишку, и тихо матерился.
— Как сейчас влупят по нам с четырех стволов! — горячо дыша мне в ухо, крикнул полковник, пересиливая рев двигателя. — Гляди, Костя, если ты ошибся в расчетах, гореть тебе в аду!
— Вместе с вами, полковник, — пробормотал я. — Вместе с вами…
Расчет мой был прост, но пребывал несколько в стороне от железной военной логики и основывался по большей части на зыбких житейских аргументах. Да, Саламбек заминировал дом, заранее предполагая, что в случае вторжения его младший брат погибнет вместе с врагами. Случись это — он поплакал бы на могилке, объявил брата шахидом и поклялся бы отомстить грязным свиньям, вторгшимся в его дом. Здесь все верно…
Но! Одно дело, когда твой брат погиб при вторжении захватчиков… и совсем другое — собственноручно убить его. Смотреть через прицел на беспомощного мальчишку, выдавливать слабину спускового крючка и думать, думать, решать сложнейшую дилемму…
Кроме того, в засадной группе Саламбека могло и не быть. Ведь они наверняка успели пообщаться с главой администрации и ждали, что мы рванем вниз по улице. Так вот, если Саламбек не сидит в засаде и среди четырех гранатометчиков нет типа с явной патологией… вряд ли у кого из них подымется рука стрелять по «бардаку», на котором едет брат их командира! Тем более что им придется действовать в режиме жесткого цейтнота и на ходу принимать столь суровое и ответственное решение.
И если я недаром ем свой хлеб и кое-что соображаю в особенностях человечьих душ, скорее всего хлопцы растерянно опустят свои грозные «стволы»…
— Последний дом! — Саня Жук прибавил газу и автоматически зажмурился. — Ну, спаси господи…
Беспрепятственно проскочив околицу, «бардак» наш вырулил на дорогу и припустил на всех парах прочь от враждебного села.
— Все! — заорал сверху Петрушин. — Спецназ акбар, хлопцы — аривидерчи!
Я высунул голову в люк: позади нас, на дороге, топтались четверо мужиков, что-то злобно орали и потрясали бесполезными теперь гранатометами. Вид у чеченских воинов был скорбно-озадаченный и отчасти подопущенный.
Во мне вдруг как будто рассыпался какой-то стержень, душа обмякла и возжелала восторженного щенячьего воя и диких криков вперемешку со слезами радости. Унимая неожиданный порыв, я нагнулся к также желавшему выглянуть наружу лейтенанту Сереге и спросил первое, что в голову пришло:
