Алексей Котрунцев - Последний грех
— А! Ну, ее! К завтрему очухается. Давай еще.
Пить Макс больше не хотел. Но шибанув по мозгам, водка, как стружку, сняла скованность и позволила общаться на равных — на языке дна. И для продолжения диалога нужно было пить еще.
— Карпыч! Ты чего, ети твою мать, реально меня не помнишь?!
— Вот те — крест!
— Да ну, бля. Не помнишь, как по клиентам возил?!
— Ну, что-то помню. Но тебя, чего-то не припоминаю.
Макс недобро улыбнулся: «Вот чертила. Ничего. Освежим тебе память».
— Слушай, а Туфтяя ты помнишь?!
— Туфтяя?! Это, который нам картошку возил?
— Ну, и пацанов заодно.
— Так он уж покойник давно.
— Как?
— А вот так. Подрезали Туфтяя.
— И давно?
— А я помню?! Года три-четыре назад. А, может, десять. Хрен его разберет. — Карпыч вставил в рот сигарету и закурил. — Я, почему это запомнил? Хозяин тогда злой был, орал на меня, почему он жратву пацанам не везет. Я на базу. Там и узнал, что Туфтяя ножичком почикали. Его менты так и нашли: в каблучке за баранкой сидел, а в боку — пика. Бедолага остыл уже.
— Да, дела. Ну, а ты-то?! Ты-то, как здесь оказался?
Карпыч опустил голову, вздохнул и вдруг скорчился в плаксивой гримасе. Так и не ответив, он закрыл лицо ладонями, будто прячась за ними, и несколько секунд сидел, не шелохнувшись. Гость кашлянул. Бродяга оторвал ладони и посмотрел скорбным взглядом. Взглядом человека, в одночасье потерявшим все.
— Как оказался?! А вот так! Поимели меня, почти как вас — щенков. А потом — на помойку!
Макс цинично ухмыльнулся: «Про щенков, это ты зря». Но прерывать порыв пьяного откровения было рано.
— Погоди, уволили что-ли тебя?
Вопроса Карпыч не слышал — начав играть роль, прерываться он был не намерен.
— Шесть лет уже в этом дурдоме. Вон с Маней, — грязный палец ткнул в сторону пьяной подруги, — с утра насобираем бутылок и в скупку. Или металла, если повезет. А вечером хлебнешь ее родимую, и забываешься. Только так и выживаем.
— А чего случилось-то?! У тебя ж дом был, хозяйство?!
— Был! — Карпыч втянул дым и зажмурился. — Что ты думаешь, я сам, по доброй воле сюда переехал?! Дом мой какая-то сука подожгла! Ночью! Два месяца по больницам кочевал, одной ногой на том свете! Еле выкарабкался. Да только из одного казенного дома чуть в другой не попал.
— Что так?
— А вот так! Я ведь не один погорел. В доме… пять пацанов было. Сечешь?!
— Ну?!
— Вот они-то и сгорели! Живьем! Их сразу-то не нашли, а потом, когда головешки стали разбирать, там кости обгоревшие и вылезли. Я только в сознанку пришел, а у меня в палате уже следак сидит. Что за пацаны? Откуда? Я еще не пойму — на каком свете нахожусь, а тут мне такие вопросы. В общем, тогда я сказать ничего не смог, а потом меня Хозяин навестил. Сказал, чтобы я ментам говорил, что ничего не помню. В общем, отмазал. Устроил все так, будто левые беспризорники залезли в дом и подожгли. Херня, конечно, полная. Только кому оно надо — разбираться-то? Замяли дело.
— Дорого встало?
— Не знаю, без меня все решили.
— А потом?
— Что потом?! Вышел я из больнички, — Карпыч вздохнул и вытер слезу, — и все! Амба полная! Не поверишь, никого. Ни дома, ни Марка, ни Хозяина! Ни одна сука не встретила, не помогла. Мне ж инвалидность дали, второй группы. Я ноги еле передвигал. Вышел, сразу на вокзал, на электричку. Приехал, а там одни головешки.
Теперь Карпыч переигрывал. Скривив губы, почти рыдал. Еще немного и, фонтан горьких слез мог затопить грязный пол хибары.
— Карпыч, а ты того… не пиздишь мне тут?! — Гость вытащил из пачки сигарету. — Что-то не верится, что тебя так вот — одного, на произвол судьбы.
— Ты что, молокосос, не веришь?! — От возмущения, Карпыч даже привстал. Глаза его налились кровью, а пальцы непроизвольно сжались. — Не веришь, да? Думаешь, я сам все похерил?! И потом сюда?!
— Сядь! — Взгляда Макс не отвел. — На Маню свою орать будешь! Если даже и так, сам-то не пробовал их найти?
Отповедь подействовала отрезвляюще. Старик сник, сел и, кивнув на пачку, тихо спросил:
— Можно?
— Бери.
Он взял, торчавшую сигарету и бережно вставил ее в рот. Закурил и уставился в пол.
— Так что — не нашел?
— Долгая история.
— А ты начни.
— Искал я концы. Искал. Даже на прием к этому козлу Альберту хотел попасть. Только ни хрена не вышло!
— Видел я его недавно.
— Вилы ему в бок! Что толку?! До него не добраться, да и кто я ему?! — Карпыч досадливо махнул рукой. — Столько лет прошло.
Бродяга опять готов был разрыдаться. Втянул дым, шмыгнул носом и посмотрел назад.
— А, ведь, я … Я и сейчас их всех могу уделать!
Бомж вытер слезы и презрительно ухмыльнулся.
— Да ну! Никак вилы наточил?
— Смеешься? Смеешься, дурак, а не знаешь, что Карпыч за базар свой отвечает.
— И что же ты можешь?!
— Сейчас покажу.
Пошатываясь, Карпыч прошел в угол хибары и нагнулся к куче сваленной ветоши. Тряпки полетели в разные стороны и, вскоре Макс увидел серо-желтую поверхность старой тумбочки. Он уже был готов к тому, что Карпыч вытащит из нее никак не меньше гранатомета, но бродяга достал только коробку. Обыкновенную жестяную коробку из-под печенья.
— Вот, смотри!
Загремев тонкой жестью, коробка приземлилась прямо перед Максом.
— Что это?!
— А ты открой и увидишь. — Карпыч выглядел довольным.
Открывать ее самому Максу не хотелось. В коробке, действительно, мог быть сюрприз. Приятный или нет — было неизвестно.
— Ты сам лучше.
— Да не боись, не взорвется.
Карпыч осклабился и, не дождавшись гостя, взял коробку. Откинув жестяную крышку, он запустил внутрь пятерню и вытащил фотографии. Черно-белые, неаккуратной стопкой они полетели на стол.
На верхнем снимке Макс увидел Ленчика. Сжатые детские пальцы, выпирающие ребра, ягодицы. Сверху мужской торс. Лицо Ленчика искажала гримаса. Боли или отчаянья, понять было сложно.
— Узнаешь?!
— Откуда это у тебя?
Карпыч торжествующе улыбался.
— Узнаешь или нет?
— Ленчик. Из второй спальни — Макс взял в руки несколько снимков. — Так откуда?
— Оттуда! Ты смотри, смотри, может, и себя найдешь. А то все — хиханьки-хаханьки.
Макс медленно перебирал снимки. На всех фотографиях было двое — мужчина и мальчик. Хотя нет — иногда попадалось два мальчика. Кого-то из них он помнил, кого-то никогда не видел, но сомнений в их принадлежности к касте подвальных рабов не было никаких. Все снимки были сделаны в подвале.
— Я спрашиваю, где ты это взял?
— Где взял — где взял?! — Карпыч наливал в стакан водку. — У себя! На пепелище нашел, под головешками. Все сгорело, а они уцелели. В коробке лежали, родненькие.
— Я спрашиваю, откуда они вообще могли появиться?
— А ты сам подумай.
— Не знаю.
— Не знаешь — а я тебе скажу. В комнате, где вы с клиентами оставались, Хозяин камеру спрятал. Вернее, он приказал, а я спрятал. У него и видео там имелось. Только пленки, наверное, погорели, а вот фотки уцелели. Все снималось. Все! — Карпыч торжествующе выставил указательный палец. — Поэтому, у него и связи везде были — если что, клиента этими карточками на кукан! А люди там, сам понимаешь, птицы высокого полета были. Да видать, последний раз не на того напал.
Макс швырнул снимки обратно. На фотографиях его не было, но вглядываться в страдания себе подобных было выше сил. Пуская табачный дым, Карпыч щурился и улыбался. Это был его час. Макс опустил взгляд. Пьяная самодовольная рожа вызывала раздражение. Даже больше — дикую ненависть. Подогретая водкой, сейчас она легко могла выплеснуться через край, но… Макс глубоко вздохнул: «Спокойно. Карпыч еще не сказал главного».
— Что, не нравятся карточки-то?! — Старик рассмеялся. Пунцово-красный, он приподнялся над столом и крикнул Максу в лицо. — Вот и мне не нравится, что я тут, как скотина, загибаюсь, а они — суки жируют!
От бомжа сейчас в нем была только внешность. Внутренне преобразившись, Карпыч чувствовал в себе силу и уверенность. Он самодовольно смотрел на гостя, курил и ждал его реакции.
— Что же ты думаешь — им понравится?! — Карпыч поднял к верху глаза. — Нет, сукины дети, и вам не понравится! Это ж бомба! Компромат! Карпыч для них кто?! Дерьмо?! Хорошо, пусть Карпыч — дерьмо! Только об одном забыли, господа хорошие. Если вы человека в дерьмо окунули, так он и вас им вымажет. Будьте уверены! Всех — с головы до ног! Журналюгам только свистни, с руками эти фотки оторвут.
«Или с головой, — мысленно добавил Макс. — Но я, пожалуй, буду первым!»
— Карпыч, а тебе не жалко?!
— Что?! — Старик недоуменно уставился на гостя. — Что не жалко?! Их что-ли?! Козлов этих гребанных?!
Еще надеясь на его просветление, Макс отрицательно покачал головой.
— А кого?! — Бродяга затушил сигарету. — Или ты про дом?! Жалко, Юра.
