Владимир Гриньков - Ментовские оборотни
Он даже вздохнул, ужаснувшись, видимо, собственным мыслям.
– Я видел развалины монастыря, – сказал я.
– Развалины… Да, – произнес Арсений Арсеньевич печально.
Он выглядел удрученным.
– Хотя сама графиня вряд ли думала о том, что она делает нечто особенное, – сказал Дворжецкий. – Скорее, это была ее внутренняя потребность. Тот счастливый случай, когда что-то делаешь вроде бы для себя, а на самом деле одариваешь пользой всех.
– Я слышал, что со смертью графини связана какая-то тайна.
– Не то чтобы тайна, – ответил Дворжецкий. – Я бы назвал это обрамляющими факт смерти неприятностями, каковых графиня своей безупречной жизнью никак не заслуживала. Для людей достойных предполагается смерть тихая до незаметности и самим человеком неосознаваемая – во сне, в своей постели, тихо отойти, не оставив врагов в прошлом, в будущем обретая рай. А ее кончина оказалась ужасной. Не в своей постели, а в заросшем пруду, и никто не знает наверняка, что там такое случилось и при каких обстоятельствах приняла смерть Наталья Александровна. Сама ли она оступилась, ведь лет она уже была преклонных, малейшее головокружение могло стать роковым. Или все же были у нее недоброжелатели, хотя я не могу поверить в то, что кто-то был способен ненавидеть ее до смертоубийства.
– А граф Ростопчин?
– О, вы действительно серьезно осведомлены о предмете разговора, – мягко улыбнулся Арсений Арсеньевич.
Улыбка не была веселой. Он только обозначил ею свою приязнь и одобрение.
– Смерть Ростопчина – это еще одно обстоятельство из тех, кои так несправедливо сопровождают посмертную судьбу графини Воронцовой, – сказал Дворжецкий. – Получается, что невольно эта достойная женщина стала виновницей гибели графа. Ведь он покончил с собой из-за ужасных и абсолютно беспочвенных слухов, связывающих его имя с гибелью графини Воронцовой, как говорили.
– А он, вы думаете, был невиновен?
– Ну разумеется! – воскликнул Дворжецкий. – Граф был милейший человек, беззаветно любящий Наталью Александровну! Он знал ее еще по Петербургу, а когда она поселилась у стен монастыря, граф вскорости оставил службу при дворе и выкупил имение по соседству с графиней. Причем переплатил он за покупку как минимум вдвое, поскольку продажа этого имения не предполагалась, и графу немалых усилий стоило уговорить прежних владельцев, что было нелегко. В конце концов предложения Ростопчина достигли таких щедрот, что уже, видимо, невозможно было перед ними устоять. Но это была единственная настойчивость, к тому же не обращенная графом на Наталью Александровну лично. Нигде и никаких свидетельств нет о том, чтобы Ростопчин настойчиво добивался руки графини или причинял ей какие-то другие неудобства. Его любовь была трепетной, оберегающей и удаленной. Не предлагать себя, но ежесекундно быть готовым к помощи. Это благородство благородных. И уж о том, чтобы он стал виновником смерти графини, не может быть и речи.
– А застрелился почему? Из-за слухов?
– На самом деле, я думаю, что нет.
– Нет? – удивился я.
– Есть у меня предположение, что мы идем на поводу людской молвы, которая бывает зла и несправедлива. Благородные чистые люди и люди мелкие, недостойные, – это разные миры, которые почти не пересекаются и практически не понимают друг друга, будто говорят на разных языках.
Я даже вздрогнул от неожиданности, потому что собеседник озвучил мои собственные мысли, пришедшие мне в голову совсем недавно.
– Графиня Воронцова, скорбя о безвременно покинувшем ее муже, удаляется в свое имение, а в свете говорят, что она тронулась умом и схоронила себя заживо, – продолжал Арсений Арсеньевич. – Безответно любящий Ростопчин отправляется следом за графиней, чтобы в трудные для нее времена быть рядом с нею, а все вокруг обсуждают только фантастическую стоимость купленного им имения и строят догадки о том, проявит ли к нему Наталья Александровна благосклонность или помучает сначала для приличия. А после случилась эта загадочная смерть, и кто-то уже понес по салонам слух о якобы имевшем место бурном объяснении Воронцовой и Ростопчина, после которого графиню обнаружили утопленной. И продолжается эта черная молва, не оставляя никого в покое. Граф застрелился, и сразу пошел этот недостойный зуд – ага, шельмец, не вынес позора, а мы же сразу говорили, что дело там нечисто. Они человека мерили своей мерой, а мера у людей недостойных всегда по ним самим и скроена, она жульническая у них. Я думаю, что не от позора это все произошло, до Ростопчина эти гадкие слухи не доходили, быть может. А ушел он из жизни потому, что смысла в жизни больше не было. Его любовь, его драгоценная Наталья Александровна, ради одной которой он и жил, его оставила. И более уже незачем было продлевать свое физическое существование. Он не мыслил себя без нее. И ушел за нею следом, чтобы скорее снова с нею встретиться. Ведь господь все видит и не позволит существовать им разлученными там, за порогом жизни. Это как сейчас, знаете – любимая уехала далеко-далеко, в другой город, даже в другую страну, и любящий человек садится в самолет и летит за нею следом, чтобы там, далеко, снова соединиться. Вот что-то такое, я думаю, было. Хлебнул граф Ростопчин горюшка в своем Горюшкине…
Я изумленно воззрился на Дворжецкого.
– Это имение его так называлось – Горюшкино, – пояснил Арсений Арсеньевич. – То самое, которое он по соседству с Воронцовой прикупил. Говорящее название, прямо пророческим оно для графа оказалось.
– Да, – пробормотал я, все еще пребывая в растерянности. – Мистика какая-то, не иначе. А ведь там, вы знаете, легенды про призраков рассказывают.
Дворжецкий посмотрел непонимающе.
– На том месте, где когда-то было имение графини Воронцовой, бродит ее призрак, – сказал я.
– Призраки бродят везде, где когда-то жили люди, – спокойно отвечал Дворжецкий. – И чем старее дом, и чем он запущенней, чем труднее проглядывается в прошлом судьба его прежних обитателей – тем больше рассказывают о нем невероятных историй.
Я понял, что в призраков он не верит.
– Я раньше тоже думал, что это все байки, – признался я. – И что призраков не бывает.
– А сейчас поверили? – спросил Дворжецкий.
В его вопросе не угадывалось ни насмешки, ни надменности. Он всего лишь задал свой вопрос, ничего более, и теперь вежливо ожидал ответа собеседника.
– Я не могу сказать, что верю, – ответил я. – Но я ее видел.
– Графиню?
– Да.
Вот тут он посмотрел на меня с сомнением.
– И не я один видел, в том-то все и дело. Можно над этим, конечно, посмеяться, но оттого, что посмеешься, проблема не исчезнет и ясности тоже не добавится. Если делать вид, что чего-то не существует, хотя на самом деле это есть, оно ведь не исчезнет. Правильно?
– Да, – ответил Дворжецкий твердо.
– И если женщина в белом бродит по ночам вокруг старого графского пруда, должна же быть для этого какая-то причина!
– Ее видели у пруда?
– Да! Вы мне не верите?
– Какие у меня могут быть основания не верить вам, Евгений Иванович? – спокойно отвечал Дворжецкий, и я видел, что он был искренен в эту минуту.
Похоже, что не верить мне сейчас было для него противоестественным. Потому что не поверить означало признать во мне или глупца, или лжеца, а подобное благородному Арсению Арсеньевичу не могло и в голову прийти.
– Я никогда в своей жизни не сталкивался с призраками, – честно признался он. – Но, насколько я могу вспомнить примеры из прочитанного либо услышанного, как правило, говорят о призраках людей, которые когда-то в прошлом либо покончили с собой, либо были умерщвлены злодейским либо каким-то таинственным способом.
Он сделал паузу и потом добавил:
– Либо они исчезли бесследно.
– Вот этот вариант, с бесследным исчезновением, к графине Воронцовой не подходит, – сказал я. – А все остальное – про самоубийство и таинственную смерть – это как раз про нее.
– А мужчины рядом с женщиной в белом не было?
– Какого мужчины? – растерялся я.
– Так ведь граф Ростопчин покончил жизнь самоубийством, – ответил Арсений Арсеньевич, обдавая меня холодом своих серо-голубых глаз. – И если далее в этом направлении рассуждать – так он с графиней где-то рядом должен быть.
* * *Мы с Деминым отправились в Воронцово разными машинами и с разницей в тридцать минут. Мы не были знакомы, не подозревали о существовании друг друга, и нас даже видеть вместе не должны были – так мы с ним условились. Он направлялся к Жоржу, я – в дом Светланы, которая осталась ночевать в Москве, а мне передала ключи от своего жилища в Воронцове.
Я загнал свою машину на территорию Светкиной чащобы, тщательно запер ворота и прямиком направился туда, где не так давно мы поздней ночью обнаружили вырытую яму.
Не было ямы. В сгущающемся под еловыми лапами сумраке топорщился из земли легко узнаваемый могильный холмик. Я почти не удивился и не так уж сильно испугался. Потому что это была ожидаемая неожиданность. Если призраки взялись за тебя всерьез, оставь надежду на то, что они скоро от тебя отцепятся. Будут преследовать до тех пор, пока не добьются своего. Знать бы еще, чего они добиваются и что мы такое сделать должны, чтобы они оставили нас в покое.
