Сергей Зверев - Венесуэльский заговор
– В парламенте – разброд и шатание, – сообщил Арисменде, – оппозиция, как и следовало ожидать, пришла в возбуждение…
– Хорошо хоть, что не в половое, – ухмыльнулся команданте, никогда не терявший чувства юмора.
Батяня, не сдержавшись, хрюкнул от смеха и, спохватившись, с серьезным видом задымил еще сильнее.
– Так вот, они распускают слухи один похлеще другого. О смерти, о… сумасшествии, – Арисменде положил на стол пачку газет, – здесь можно кое-что из этого прочитать.
– Ну, к слухам мне не привыкать, – махнул рукой президент, – если бы я собирал все слухи, что ходят обо мне, то можно было бы издать толстенный том, причем не один. И ты знаешь, майор, – повернулся он к Лаврову, – люди бы во всем мире просто зачитывались!
Батяня взял несколько газет. Они пестрели бросающимися в глаза огромными заголовками: «Команданте в сумасшедшем доме», «Венесуэла погружается в хаос», «Таинственная гибель президента»…
– Оперативно у вас здесь они реагируют, – вернул майор газеты на место.
Читать было нечего – и так все понятно.
– А ты думал! У нас ушами хлопать не приходится, – ухмыльнулся команданте, – враз сожрут.
Странная на первый взгляд ситуация, когда президент не только был доволен слухами всех мастей о самом себе, но и являлся их инициатором, объяснялась предельно просто. Дезинформируя собственный народ и вечно недовольную всем оппозицию, Уго желал проверить «на вшивость» свое окружение и политиков. Момент, когда он не только едва не потерял власть, но и чуть было не расстался с жизнью, команданте, как опытный политик, хотел использовать на полную катушку. Он всегда умел извлекать максимальную пользу из самого тяжелого положения. Так вот, все выглядело так – кто сейчас поднимет голову, с теми потом на законных основаниях можно будет и расправиться, как с заговорщиками. Момент просто идеальный, и другого такого может не представиться. Заодно политик «номер один» хотел убедиться в бесконечной народной любви, эффектно появившись в прямом эфире…
Этот ход для тех, кто находится у руля власти, отнюдь не нов. В мировой истории можно найти немало подобных примеров. Чего стоил, к примеру, «эксперимент» одного из средневековых индийских князей, когда тот вот этак «отбросил коньки», имитировав собственную кончину. Подозревая, что многие из его ближайшего окружения относятся к нему, мягко говоря, без особой любви, восточный властитель решил проверить это на практике. Появившись среди живых и уже поделивших власть своих бывших примерных подданных, князь устроил жесточайший террор, избавившись от предателей…
– Ну что ж, с этим понятно, – кивнул команданте, – я вот тут подумал об этой девушке – лейтенанте Кабрере. Я просто восхищен ее поступком. Такая храбрость делает честь любому мужчине, а здесь – хрупкая девушка. Вы как считаете, полковник?
– О чем это вы, господин президент? – удивленно поднял брови Арисменде.
– Ну как же, – теперь пришел черед удивиться команданте, – ведь это же она привела вас к нам! Такой поступок нужно вознаградить по достоинству. Храбрость – черта великолепная, но без признания она не сверкает всеми красками.
Батяня с интересом вслушивался в беседу начальника и подчиненного. Прямо напротив него на стене висел огромный портрет Боливара – пожалуй, единственное, на чем можно было остановить взгляд. На картине национальный герой был изображен на каком-то высоком холме, с которого открывался вид на большой город, находившийся внизу, в долине. Взор Боливара был устремлен вдаль, к новым победам и свершениям.
– Видимо, я чего-то не понимаю, господин президент, – пожал плечами полковник, – ведь лейтенант ничего мне о вас и о русском майоре не говорила.
– Как не говорила?
– Да, именно так…
– А каким же образом вы нас отыскали? – подал голос Лавров.
– Просто беспилотный самолет-разведчик засек, что в этом квадрате начался бой, вот и выслали десант, – пояснил начальник охраны.
– А где лейтенант сейчас? – спросил команданте, поправляя воротник сорочки.
– Да там же, на местности. Она в составе группы десантников. С ее помощью они пытаются установить место, где Мендоза держит пленников – русского инженера и вашего пилота. Мы готовим операцию по их освобождению, вылет назначен через полчаса, – сообщил офицер.
– Господин президент, – крутнулся в кресле Батяня, – я прошу вашего разрешения также участвовать в операции. Как-никак речь идет и об освобождении моего соотечественника, да и вообще я считаю, что смогу оказаться полезным.
– Ну, я вижу, майор, что тебя все равно не удержишь, – усмехнулся команданте, – да ты и вправду двужильный? Не успел вернуться к нормальной жизни после одной передряги, а уж снова рвешься в бой. Ты как, Диего, не против участия русского гостя?
– Ничего против не имею, – сказал полковник, – скорее даже наоборот.
– В таком случае и я даю свое согласие, – заключил президент.
Глава 32
– Об этом и речи быть не может! – твердо сказал Маурильо, побледнев от гнева.
– Да послушайте, – уныло протянул Пушкарев, – я ведь не склоняю вас ни к чему такому. Я просто говорю о том, что следует все обсудить, обмозговать. Отказаться никогда не поздно.
Он обвел глазами пещеру, в которой они томились. Особо разглядывать здесь, конечно, было нечего, тем более что за время сидения инженер, казалось, изучил все до мельчайших подробностей. Пространство было донельзя ограниченным. Единственным местом, где чувствовался простор, являлся «балкон», но и там ничего хорошего для себя там Пушкарев не видел. Пропасть его продолжала пугать, особенно в свете последних событий.
«А если нас туда сбросят? – думал он. – Просто кинут живьем вниз?»
Погибнуть таким образом ему казалось гораздо худшим вариантом, чем от пули. Впрочем, и то, и другое трудно было считать привлекательным вариантом…
– А почему бы, в конце концов, не заявить то, о чем нас просят, – протянул он, вопросительно взглянув на сокамерника, пытаясь взять его долговременной осадой.
– Просят! – презрительно фыркнул пилот. – Скажи еще, что умоляют.
Капитан сплюнул на пол, красноречиво выражая то, что он думал обо всем этом.
– Может, я не очень точно выразился, – пожал плечами инженер, – но дело в другом. Тут ведь смысл очень простой…
– Я тебе говорю, русский, – повысил голос капитан, в упор глядя на конформиста, – или ты закроешь свой рот, или это сделаю я.
– Да ты пойми, они ведь нас поубивают. Понимаешь ты – убьют! И никто здесь и следа не найдет, даже если очень постарается.
– Нет, нет и еще раз нет! – пилот пошевелился, болезненно охнув.
– Что, очень болит?
– Ничего…
– В любом случае у нас есть оправдание, – продолжал обработку коллеги инженер.
– О чем это ты?
– Ну как это о чем? Все, что мы сказали, было промолвлено под дулами автоматов и никакой силы не имеет. Так что, как бы ни сложилась ситуация, нам можно не опасаться, – развивала свои идеи «жертва бандитов». – Выиграют заговорщики – мы в безопасности. Удержится у власти президент – и здесь можно выкрутиться. Под угрозой смерти мы вынуждены были произнести эту клевету… Подвергшиеся голоду, насилию, под угрозой чудовищных пыток люди сдались: Какой с них может быть спрос? А иначе нас просто расстреляют, и тут уж геройство теряет всякий смысл.
– Это же будет заявлено на весь мир. Понимаешь ты, шкура, что это услышат все?
– Ну и что? – так же начинал повышать голос Пушкарев. – А по-твоему, будет лучше, если нас никто и никогда больше не услышит и не увидит? Ты же сам видишь, что церемониться с нами никто не будет.
– Умей быть готовым умереть как мужчина! – раздельно произнес Маурильо.
– Ничего интересного я в этом не вижу! – лицо инженера приобрело багровый оттенок. – Может, ты в своем геройстве видишь много смысла, но у меня совсем другое мнение. Я вообще человек гражданский, понимаешь ты это или нет? Это вы играете в ваши игры. А я здесь ни при чем. Я жить хочу! Я сюда приехал с мирными целями. Я – представитель завода и выполняю свою работу. А подставлять свою голову я не намерен, нет!
Пилот, играя желваками, откинул голову к стене. Его переполняла ярость от того, что он ничего не может поделать, к тому же рядом с ним находился этот нытик, готовый на все ради того, чтобы выжить. Да, в экстремальных ситуациях люди проявляются на все сто. Один расползается, словно гнилая рубашка, по всем швам, а другой становится еще более упорным, как кремень.
Габриель Маурильо был солдатом в полном понимании этого слова. Он дал присягу и не собирался ее нарушать. Сама мысль о том, чтобы поддаться чувству страха и стать послушным исполнителем чужой воли, вызывала у него отвращение. К президенту офицер питал самые светлые чувства. Габриель вырос в маленьком прибрежном городке, в бедных кварталах, и с самого детства узнал, что такое нужда. Кем ему только ни приходилось быть! Дворником, разносчиком, грузчиком… И вот наконец он стал офицером. Выйдя из самых низов, ему было прекрасно понятны все те изменения, которые начались с приходом к власти Уго. Он видел, как меняется Венесуэла. Это была его власть, и продавать ее он был не намерен.
