Стивен Хантер - Я, снайпер
— Вот и я о том же.
— Хорошо, ганни, давай сыграем так, как ты предлагаешь. Закончив, ты вернешься тем же путем, позвонишь мне на сотовый и пойдешь по переулку, а я тебя подберу.
— Все понял.
— Когда ты надеешься освободиться?
— Часам к трем ночи.
— К трем ночи?
— К трем ночи в среду.
— К трем ночи в среду? Сегодня же понедельник!
— Мне нужно тщательно осмотреть дом, погрузиться в жизнь Стронга и Рейли. Я должен выяснить, кем они были, чем занимались, что планировали, почему погибли. За один час этого не узнаешь.
— Только постарайся не попасться.
Боб похлопал по рюкзачку за плечами.
— Инфракрасное снаряжение. Я смогу видеть в полной темноте. Так что света с улицы заметно не будет. А если в доме кто-то появится, я залягу. Меня никто не найдет. Я могу лежать совершенно неподвижно. Вспомню былые навыки. Я тебе позвоню, когда буду готов.
Это была другая Америка, неизвестная Бобу. Он был в Америке морской пехоты Соединенных Штатов, в грязи, в джунглях, на неряшливых, построенных наспех передовых постах, под проливными дождями и под палящим солнцем, а такую Америку видел только по телевизору в комнате отдыха, если там, где он находился, таковая имелась. Но этот дом по-прежнему жил в конце шестидесятых — начале семидесятых; это был замок Камелот, застывший во времени, в той священной эпохе, когда мы были молодыми, зелеными и сильными, а мир переполняли безграничные возможности. Определенно, мистеру и миссис Стронг нравилось любоваться собой; все стены были увешаны десятками их фотографий, а также оставленными на память газетными передовицами с кричащими заголовками: «Взрыв в Пентагоне», «Тысячи демонстрантов запрудили центр города», «Захват административного корпуса университета», «Полиция разгоняет демонстрантов слезоточивым газом», «Два человека убиты во время ограбления банка» и «Знаменитая пара на свободе», а кроме того, листовками, плакатами, противогазами — всем тем, что говорило о реальностях и радостях антивоенного движения.
Целый большой раздел был посвящен дню освобождения. Боб провел лучом инфракрасного фонарика по газетным вырезкам в рамках: знаменитая фотография запечатлела Джека и Митци в прыжке, переполненных счастьем свободы. Это произошло, когда известный радикальный адвокат Милтон Тайгермен поставил Министерству юстиции шах и мат, вынудив снять все обвинения, поскольку методы, которыми на протяжении многих лет пользовались правоохранительные органы, от ФБР до полиции штата Массачусетс, были вопиюще противозаконными. Говоря словами Джека, «виновны как черти, свободны как птицы»; освобождение лишь прибавило паре известности. Свэггер пробежал глазами подборку, включавшую проникнутое горечью интервью с миссис Самюэль Бронковски, матерью четверых детей, вдовой одного из двух охранников банка, убитых грабителями. Все были уверены, что преступление совершили Джек и Митци, однако они стали практически недосягаемы для правосудия, после того как из архива полиции Ньякетта похитили пленку камеры видеонаблюдения, установленной в банке. Таким образом, миссис Бронковски оказалась за кадром, ее горю никто не сочувствовал, ее мужа забыли, экономическое положение осталось неустроенным.
На следующей стене летопись обратилась к большим людям, выдающимся личностям, гигантам. Эти портреты были незнакомы Бобу, но весьма кстати имели подписи, как в зале славы. Здесь были Франц Фанон, Режи Дебре, разумеется, Че Гевара и Фидель, У. Э. Б. Дюбуа, Эмма Голдман, Юджин В. Дебс, Гаврило Принцип[33] и, конечно, Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин и еще несколько крупных коммунистов. Был здесь и дедушка Хо, а также Чжоу, Мао и какая-то женщина по прозвищу Пассионария.[34]
Прибор инфракрасного видения придавал летописи своеобразный зеленоватый оттенок, словно ее порождали очки AN/PVS-7. Боб, как аквалангист, плавал в мутных водах радикальной Америки эпохи с 1969 по 1975 год.
В те дни Джек и Митци были повсюду. Молодые красавцы радикалы с непокорными прядями и локонами и огромными глазами размером с блюдца, эльфы, звезды, харизматичные гномики, приносящие беду. Целая сотня снимков изображала их с мегафоном или громкоговорителем: они обращались к массам, звали за собой. Оба были сексуальными, в подогнанных куртках армейского образца, с волосами, перетянутыми повязками на манер индейцев, в пестрых шарфах, узких джинсах, демонстрирующих стройные тела, высоких ботинках на шнуровке, и везде они находились в первых рядах, с написанными от руки плакатами, подобные средневековым сюзеренам, ведущим в бой рыцарское войско. «Прекратить войну немедленно!», «Прекратить бомбардировки!», «Нет напалму!», «Руки прочь от Вьетнама!», «Верните наших ребят домой!», «Снять запрет на марихуану!», «ЛСД сейчас и навсегда!» Боб подумал о том, что, пока эти люди готовили плакаты, он полз по-пластунски через густые заросли, моля Бога о том, чтобы не наткнуться на мину.
Свэггер постарался найти следы обыска и получил неоднозначные результаты. Да, на замках ящиков письменного стола в кабинете Джека имелись сомнительные царапины. Но это могло быть свидетельством не только отмычки профессионального взломщика, но и неловкого обращения с ключами. На первом этаже действительно оказалось незапертое окно, через которое Боб протиснулся в дом, и на его запоре также были царапины, оставленные стамеской — или неловким мойщиком окон, задевшим раму своим скребком.
Боб выдвинул все ящики, но внутри, помимо припрятанной Джеком порнухи (он оказался почитателем журнала «Пентхаус»), фунта очень приличного гашиша и каких-то лекарств, не оказалось ничего подозрительного. Боб не нашел никаких свидетельств того, что какую-то вещь изъяли. Но что он ожидал увидеть? Пустое место на полке? Промежуток в ряду книг? Боб и сам точно не знал.
Он прошелся по всему кабинету, открывая каждый ящик, перелистывая каждую книгу, безуспешно пробуя разные пароли для входа в компьютер. Компьютером Боб решил детально заняться при свете дня, тогда отсветы монитора не будут заметны с улицы. Он простучал стены, надеясь обнаружить сейф, спрятанный за книжными полками, но никакого сейфа не было.
Ничего, абсолютно ничего, по крайней мере с первого захода.
Боб проверил все очевидные места для устройства тайника, ощупал днища ящиков на наличие остатков изоленты, указывающих на то, что там были закреплены какие-то предметы, заглянул в отсеки для батареек всех кассетных магнитофонов, фотоаппаратов, видеокамер и переносных компьютеров, наконец дотошно — на это потребовалось несколько часов — открыл каждую коробку с компакт-диском, от джаза до классики, от тяжелого рока до песен времен гражданской войны в Испании, и не нашел внутри ничего, кроме компакт-дисков. В ванной Боб перебрал все полотенца и скатерти, сложенные в шкафу, в туалете снял крышку с бачка и посмотрел, не спрятан ли там пакет в водонепроницаемой упаковке, — да, пакет был, но только с травкой, а не с бриллиантами или какой-либо другой контрабандой. Боб порылся в корзинах с грязным бельем и на полках с одеждой, заглянул в кухню, изобилующую заморскими приправами и специями: судя по всему, Митци любила готовить. И снова ничего — только жизнь, прожитая стареющими представителями поколения беби-бума среднего достатка, с выцветшими воспоминаниями о славной борьбе, которая велась давным-давно, когда все мы были молоды и отважны. В каком-то смысле это была контрбиография самого Боба: на каждую демонстрацию, в которой участвовали Джек и Митци, у него было задание в джунглях, на каждого полицейского, с которым они сталкивались, он заваливал парня с АК-47, каждый раз, когда им приходилось спасаться от слезоточивого газа, он спасался от напалма, тяжелых снарядов и тому подобного. Две противоположные стороны одной медали. И вот минули годы, что было, то осталось в прошлом, и кому какое дело, почему этим двум ослам вышибли мозги, кроме него, того, кого они считали военным преступником, психопатом, убивающим детей? Ну не в странном ли мире мы живем?
Боб поднялся наверх и оставшуюся часть ночи провел в спальне, в неторопливых, тщательных поисках, перетряхивая каждый предмет одежды, перелистывая каждый том — а дом был заполнен, заставлен, забит книгами, — высыпая содержимое мусорных корзин и расправляя каждый скомканный клочок бумаги. Ничего необычного — только уничтоженные обрывки профессиональной жизни, напоминания о совещаниях, календари, листки из ежедневника. Один из двоих владел французским, другой — испанским, в доме было полно книг на этих языках, и Боб просмотрел их все, страница за страницей, ища записи, сделанные на полях (многочисленные и бессмысленные) или бумагу между листами. Ничего.
Он проработал все утро. Как только на улице рассвело, он стал передвигаться на четвереньках, чтобы никто не увидел в окне движущиеся тени и не вызвал полицию.
