Михаил Нестеров - Оперативное вторжение
* * *
Слон занял позицию справа от выхода и напротив командира. Сейчас оба спецназовца виделись как в зеркальном отражении: приняли одинаковую позу — стоя на колене и подняв стволы «калашей» вверх, глядя друг на друга. Различие было только в облачении: у Мамонтова не было головного убора, и он буквально по-черному светил вымазанной «сажей» и бритой наголо головой, стянутой полоской ткани.
Еще одна короткая пауза, во время которой Слон бегло оглядел театр боевых действий — «вешалку», с которой все и начинается.
Ильин поднял руку до плеча и указал направление, адресуя этот жест товарищам: «Мы пошли». Следующий знак Гадкому Утенку: «Занимай мое место».
Тройка спецназовцев двинулась одновременно: Слон — разворачиваясь вправо, Чила — влево. И рассредоточились в разных направлениях, поводя стволами автоматов. Гадкий Утенок, косолапя, устремился к выходу по прямой.
На этом этаже стоял странный акустический фон, словно глубоко род землей проходила рабочая ветка метро, а вагоны были открытого типа, как вагонетки; сотни пассажиров ведут оживленный разговор, разом ахают, когда ненадежные вагоны бросает на поворотах... То слева от магазина, пройдя длинный путь по лестничным маршам и коридорам этажа, с площади доносился мерный звук работающих автомашин и такой же монотонный гул кондиционеров, установленных на двухуровневом выходе. Здесь же затухал и звук шагов террористов; но, казалось, не теряя силы, в полной мере прослушивался многоголосый шепот заложников. Призывающий, призрачный, пугающий своей настойчивостью, он все же казался неживым, каким-то замогильным. Он призывал с какой-то предостерегающей настойчивостью...
Наверное, на себе это ощутили и последних два бойца, покинувших складское помещение: Гений и Лилипут. Они обменялись взглядами, в которых отразился холодок: брр...
Театр боевых действий не отпугивал и не манил, он давил, и этим жестким нажимом повелевал оставаться на месте.
Целая череда противоестественных ощущений, которым не было объяснения. Все новое, незнакомое, пугающее, сравнимое разве что с первым вторжением в «зеленку», эту общую территорию, которая не выдает ни своих, ни чужих, лишь наказывает за любой неосторожный шаг, за самонадеянность и лихачество.
Целый мир.
...Ильин под прикрытием Слона и Гадкого Утенка знакомился с очередной частью этажа, которую назвал «техничкой». Широкая дверь магазина была распахнута настежь. Справа от нее — три киоска: аптечный, продуктовый и, судя по безделушкам на витрине, ларек с бижутерией и прочим бесполезным хламом.
Прямо — платный туалет, оборудованный на входе кабинкой билетера и парой турникетов. Что находилось левее него, можно было определить по светящимся указателям: КАМЕРА ХРАНЕНИЯ — 2-й ЗАЛ и БУФЕТ — 3-й ЗАЛ. «Погребок» находился в четвертом.
Но два главных указателя, исходящие желтовато-зеленым светом, надолго приковали внимание командира группы: ВЫХОД В ЗАЛ ОЖИДАНИЯ И К КАССАМ и ВЫХОД В ГОРОД.
Выглянув из-за угла, слева Ильин увидел подсвечиваемый лампами дневного освещения проход и словно нарисованные при таком свете ступени, занявшие все пространство: ВЫХОД В ЗАЛ ОЖИДАНИЯ.
Определив направление, Чила вернулся к товарищам. Глянул на разбитую витрину... Закинув автомат за спину, взял с полки бутылку водки. «Боевые сто граммов», — пронеслось в голове.
— Не хмеля ради, а ощущения традиций для. По глоточку, пацаны, за сплочение.
Сделав глоток, Чила передал бутылку Слону. Тот дальше — Гадкому Утенку. Последним поддержал традицию Гений. Но он едва не выронил бутылку, когда совсем рядом — ему показалось, что в десяти шагах — раздался громкий пистолетный выстрел.
29
Кемаль наморщился. Непредвиденная ситуация с упрямым приемщиком выглядела сначала комической. Но постепенно эта бестолковщина стала раздражать командира диверсионной группы. «Вот они там развлекаются», — раздувал он ноздри. Чтобы звуки перестрелки не приняли в штабе за расстрел заложников, Кемаль вынужденно предупредил штаб по громкой связи:
— Пока мы никого не расстреливаем. Это выкуривают приемщика, который первым открыл огонь.
Кемалю показалось, что эти слова он произнес не на русском и даже не на чеченском, а на каком-то другом, незнакомом языке. Словно читал с листа транскрипцию и не вникал в смысл несуразной абракадабры. Наверное, потому что прятал за этим определением конфуз, как если бы скрывал изо всех сил зубную боль.
Удушливый дым от очага возгорания в камерах хранения, который нагнали в зал кондиционеры на нижнем этаже, до сей поры стоял в горле. И ничем эту пасть, которая лестничными маршами разверзалась в середине зала, не заткнешь. Была бы возможность подорвать перекрытия прохода, Кемаль сделал бы это, не колеблясь. Но в отличие от рукавов-выходов, ведущих на перрон, проход был широким, выдержанным согласно технологическим нормам: шириной в три метра и постоянной высотой в два и три десятых. Главная же причина крылась в другом: этот проход являлся единственным путем отступления.
Вслед за первым хлопком пистолетного выстрела Кемаль тупо ожидал второго. Играл в какую-то глупую угадайку. Угадал. Психованный приемщик, выйдя, наверное, на огневой рубеж, произвел очередной выстрел. «Теперь заткнется минут на двадцать...» Это о приемщике. А Юсуф Умаров должен, нет — обязан ответить автоматной очередью. Вот она — семь или восемь пуль выпустил, кретин! Кемаль тихо порадовался, что не слышит снизу криков типа: «Сдавайся! Ты — молодец! Мы не тронем тебя». Это уже не конфуз, а черт знает что... Хотя такое в боевой практике Кемаля случалось дважды. Один раз все закончилось трагически. Окруженный боевиками лейтенант-спецназовец крикнул в ответ, что сдается. Когда боевики подошли, он подорвал и их и себя гранатой. И вообще таких примеров, начиная с 1994-го, Кемаль мог припомнить не один десяток.
Ну что там?.. Кемаль понял, что начинает прислушиваться, что центр основных событий невероятным образом сместился, скатился на самую периферию. И сам Кемаль попал в сумеречную зону и с перекошенным центром тяжести в ноющей голове.
С другой стороны, присутствие пары бойцов в непосредственной близости от выхода на площадь была необходимой. Собственно, выход контролировался напрямую из центрального корпуса, незамеченным оттуда выйти и войти было невозможно. Минимум пять человек следили в этом направлении, включая пару снайперов. То место у них было как под микроскопом — ни одна блоха не проскочит.
Юсуфом овладела бессильная злоба. Боясь навлечь гнев всевышнего, он мечтал хоть на короткое время стать, как он, бесплотным и просочиться сквозь толстые стены отделения приема и выдачи багажа. Порвать ту паскуду, которая забаррикадировалась там, и снова стать человеком — из плоти и крови.
Чаще всего именно пустяк заставляет раздувать ноздри, это он разжигает внутри ярость и застит глаза пеленой детской обиды. Вот она, любимая игрушка, но ручонки не достают, а мать на крики не обращает внимания, думает, что дитя просто-напросто обкакалось, ну и черт с ним.
Одна за другой перед глазами узбека проплывали кровавые картины. Он врывается в зал, держа за волосы отсеченную голову приемщика, и пинает ее в середину толпы заложников. Но одной головы мало. Он чует неладное и радуется этому безумному чувству. Возвращается. У приемщика отросла новая голова. Он отрубает ее, несет за волосы, пинает. И так несколько раз.
— Не психуй, — посоветовал ему напарник Владимир Юнусов.
Юсуф ожег «метиса» свирепым взглядом и угрожающе прошептал:
— Тебя никто не спрашивает!
Он был готов сорваться и на командира, если тот снова выйдет на связь. «Почему именно мне достался этот пост?» — по-военному и все так же озлобленно размышлял узбек. Потом задал себе ДРУ" гой вопрос, почему он здесь, а не в Узбекистане, рядом со своим старшим братом, который сколотил бригаду и скупал за гроши квартиры у русских. Семьдесят баксов за двухкомнатную квартиру, и пошли все вон отсюда. Завтра цена станет иной — тридцать пять. Послезавтра выгонят бесплатно. Такой же террор, против таких же неверных, которые и в Африке неверные. И настроение совсем другое: ленивое, даже праздное, приносящее полное удовлетворение. Оскорбительный пинок под зад одному, другому: «Пошли вон отсюда!» Запомнилась одна женщина, которой не хватило денег на оплату багажа. Она стояла в дверях вагона и плакала, глядя на вещи, брошенные на перроне. Поезд еще не тронулся, как местная толпа буквально раздербанила багаж. Юсуф сравнил это с национальным корейским блюдом: у карпа быстрым движением ножа вырезают печень и бросают на сковородку. А он, беззвучно открывая рот, смотрит, как она жарится.
Что было применимо и к этой дурацкой ситуации. Жжет изнутри, а ничего поделать нельзя. Хоть кричи, хоть в полном молчании шлепай губами.
И гранатой со слезоточивым газом не воспользуешься: Кемаль разразился диким криком, когда его достал обычный дым, что говорить о пылеобразном «си-эс»... Применение спецсредств против своих.
![Хью Пентикост - Убить,чтобы остаться [Город слухов. Дом на горе. Уберегите ее от злого глаза. Убить, чтобы остаться]](/uploads/posts/books/160154/160154.jpg)
