Виктор Доценко - Король Крыс
«Компромат хорош уже тем, что при желании его можно накопать на кого угодно, даже на самого Господа Бога».
Но прошла неделя, а от Петрова не было никаких известий, и это сильно беспокоило Фалалеева. Он несколько раз звонил бывшему комитетчику и на мобильный, и домой, но телефоны упрямо молчали. Кактус даже не поленился съездить к Вадиму Андреевичу на Новочеремушкинскую улицу, где тот обитал, но дверь ему никто не открыл.
Все это наводило на тревожные мысли.
Возможно, Максим, человек, несомненно, проницательный и опытный, заметив слежку, ликвидировал соглядатая.
А может быть, и похуже: собрав компромат, Петров посчитал выгодным для себя передать документы и видеозаписи не ему, Кактусу, а самому объекту слежки!
Фалалеев заметно нервничал, и нервозность эта передавалась людям его окружения. Теперь он, нисколько не стесняясь, повышал голос и на бригадиров, дававших еженедельный отчет о проделанной работе, и даже на Шмаля, которому доверял гораздо больше других.
Послушай, Васек, — сказал ему как‑то Артемьев, — никак в толк не возьму: какая собака тебя укусила? Все ништяк: капуста на нас дождем падает, врагов на Москве почти никаких не осталось, менты не лютуют. А ты психуешь, дергаешься.
Беседа проходила в загородном коттедже Кактуса на Рублевском шоссе.
Все вроде бы путем, — продолжал Шмаль и, закурив, бросил пустую сигаретную пачку в стоявшую на полу китайскую вазу эпохи династии Мин. Антикварная вещь, тянувшая на пятьдесят штук баксов, заменяла Кактусу пепельницу.
Да ничего ты не понимаешь. Это одна видимость, что ништяк. А на самом деле хреново все, — возразил хозяин виллы и, взяв мобильный телефон, набрал номер. Приложил трубку к уху, послушал, торопливо нажал «отбой» и мрачно пробормотал: — И куда же этот сучонок запропастился? Столько времени не звонит.
Ты о Петрухе? — догадался Шмаль.
А то о ком же еще? Я уже и пацанов к нему посылал, и сам поздно вечером ездил.
Окна не горят, будто он вообще не бывает дома.
На физиономии Артемьева нарисовался неподдельный интерес.
Вот как? А когда ты его в последний раз видел?
Тогда же, когда и ты. Когда я ему Лютого заказывал.
Так ведь ты ж ему целых полтора месяца дал. Или что‑то вроде того. Забыл? — напомнил Шмаль. — Может, уехал куда. По делам.
Да куда он уехать мог?! — в сердцах воскликнул Кактус. — Я ведь ему за что деньги платил? Чтобы он Лютого пас. А Нечаев теперь в Москве и ехать вроде бы никуда не собирается. И концы все тоже тут. — Фалалеев немного помолчал, а затем добавил сумрачно: — Знаешь, чего я боюсь?
Чего?
Боюсь как бы Петруха на его сторону не переметнулся, вот чего!
То есть? — не понял тот.
Ну, накопал он, например, на него что‑нибудь такое. Дикри… дестри… — пытался выговорить он трудное для себя слово.
Дискредитирующее, — подсказал Шмаль, втайне гордясь своим интеллектом.
Вот–вот. — Фалалеев хотел было повторить мудреное слово, но в последний момент раздумал, заменив на более понятное: — Что- то типа такого позорного, косячного. И решил Лютому это продать.
Так ведь ты ему и аванс дал! Как сейчас помню — двадцать косарей баксов.
Думаешь, Лютый не может нам масть перебить? Или у него ста косарей баксов не будет? — резонно предположил Кактус. — Представляешь, если эта сука Петруха Нечаеву продался. Что тогда Максим со мной сделает? Да и с тобой, кстати говоря, тоже, — добавил он.
А я‑то тут при чем? — заметно забеспокоился Шмаль.
А при том, что ты присутствовал при той беседе, а Лютому об этом не рассказал, — мстительно напомнил Фалалеев. — Или забыл уже?
Лишь теперь до Артемьева дошло, зачем Кактус сделал из него сообщника: круговая порука — самый действенный способ намертво привязать человека к себе.
Да не суетись ты, — попытался успокоить приятеля Шмаль. — Нарисуется Петруха, никуда не денется. Да и сдавать нас Лютому у него резона нет.
Поднявшись с глубокого кожаного кресла, Кактус нервно заходил по комнате.
Боюсь, неспроста все это, ох, неспроста. Куда он пропал, а? Почему до сих пор не появился? Почему его все время дома нет? Дай Бог, чтобы Максим его просто завалил, дай Бог. А если Лютый расколол его и только после этого завалил?
На лице Артемьева отразилось уныние.
И что же теперь?
Я вот что думаю, — вздохнул Фалалеев, — надо бы наших пацанов собрать, какие в авторитете. И честно обо всем перебазарить с ними.
Например?
Ну, предъяв к Лютому у нас и без компромата Петрухи хватает. — Кактус вновь плюхнулся в кресло, на его жирном лбу обозначились рельефные складки. — Смотри: во–первых, те непонятные мужики в камуфляже, которые нас от покушения отбили, — раз. Во вторых, исчезновение Петрова. А обставить надо так: мол, мы попросили этого долбаного комитетчика аккуратненько так пробить, что это за люди нас выручили. А вдруг это не Максим ментов купил, а они его, а? Ну, Петруха, значит, начал работать, а потом, мол, неожиданно исчез. Кому это выгодно? Ясно кому.
В последней фразе явственно прочитывалось: сейчас карьера, а то и жизнь Кактуса и Шмаля зависят лишь от того, кто первый бросит тень на конкурента. Фалалеев на Нечаева или Нечаев на Фалалеева.
И когда ты это думаешь сделать?
Чего тянуть? Давай‑ка я сейчас всех и соберу. — Кактус вновь потянулся к мобильному. — Но сначала подумаем, с кем можно этот рамс перетереть.
С Сытым?
Раз. — Фалалеев принялся загибать татуированные пальцы. — С Кудрявым, Прохором, Соловьем.
Соловей со своей бригадой в Томск поехал, с тамошними барыгами разбираться, — напомнил Шмаль. — Может, Виста позвать?
Как и предвидел Прокурор, коньковские пошли с сабуровскими на мировую, в отличие от очаковского Силантия, который по–прежнему продолжал бессмысленную войну.
Нет, Виста не стоит — человек‑то он новый, может не понять. Потом как‑нибудь с ним перебазарим, отдельно. Ну, с Богом, — вздохнул Кактус и принялся названивать компаньонам.
Максим Нечаев, как уже говорилось, отличался редкой проницательностью, его вообще трудно было обмануть. Как бы ни улыбался ему собеседник, как бы ни заискивал, ни лебезил, ни льстил — Лютый всегда видел его насквозь. От Нечаева не могла ускользнуть даже малейшая фальшь в интонациях, в жестах и, особенно, в мимике. Но Максим никогда не высказывал своих соображений в открытую, хотя мнение о каждом, с кем доводилось встречаться, имел свое собственное. И мнение это, как он неоднократно убеждался, целиком соответствовало действительности.
В последнее время Лютый заметил: Фалалеев здорово изменился к нему. Нет, внешне все было прекрасно: при виде старшого на лице Кактуса играла подобострастная улыбка, но улыбка эта напоминала хищный оскал. Более того, теперь в интонациях порученца проскальзывали слишком уж льстивые и заискивающие нотки, движения сделались чересчур вкрадчивыми, позвоночник — по–лакейски выгнутым, и все это не могло не настораживать.
Поразмыслив о причинах, Максим пришел к единственно правильному выводу: Кактус метит в лидеры, но, оставаясь в тени его, Лютого, вынужден довольствоваться относительно второстепенной ролью. Несомненно одно: этот человек — хитрый, коварный, лукавый и изворотливый. Он использует малейший шанс, чтобы, свалив лидера и создателя сабуровских, самому стать во главе группировки.
А такой шанс у Кактуса уже был.
Нечаев сам понимал, что слова о СОБРе, который он якобы купил для охраны и который сорвал недавнее покушение, прозвучали не слишком убедительно. По всем уголовным законам Фалалеев и Артемьев имели полное право потребовать более детальных объяснений, но Кактус, ограничившись лишь несмелой просьбой познакомиться с милиционера- ми–спасителями, подозрительно быстро отстал с вопросами.
Это было не похоже на Фалалеева — не таким уж он был доверчивым.
Так что опасения Лютого имели под собой основания: Кактус не успокоился, Кактус наверняка начал самостоятельное расследование, Кактус плетет нити интриг, Кактус попытается использовать ту историю с собровцами в своих интересах. Скорее всего, он уже нанял кого‑нибудь для поиска информации, способной серьезно скомпрометировать лидера в глазах сабуровской братвы.
А уж если человек, которого порученец подыскал для сбора информации, раскопал кое- какие факты биографии Нечаева — служба во Втором главном управлении КГБ, работа в так называемом «тринадцатом отделе», — провала никак не избежать. Фалалеев поспешит обвинить лидера в ссученности, и Максиму крыть будет нечем. Тут не помогут ни старые заслуги, ни былой авторитет.
Тогда Лютого тихо и незаметно уберут, а потом «король крыс», с таким трудом созданный, полностью выйдет из‑под контроля.
Надо было что‑то делать, и делать немедленно.
О том, чтобы поделиться своими сомнениями с Прокурором, и речи быть не могло: полная автономность Нечаева была одним из главных условий внедрения. Да и что толку от руководителя КР?! Одно дело — помочь отбиться от наседавших бандитов, а другое — разрешить трения внутри группировки.
