Лев Пучков - Наша личная война
– Доживём, – уверенно пробормотал Аюб. – Мы с тобой всех их переживём, верь мне. Да, если будут убивать – разбуди…
И буквально через минуту тихонько захрапел, грея мне ухо горячим дыханием. Что за человек? После всего, что мы увидели, посреди этого ужасного ущелья, в кромешной тьме – он, видите ли, почивать изволит! Может, у него нервная система атрофирована?
Я за всю ночь глаз не сомкнула. Какой тут сон? Словно сердясь на наше неурочное присутствие, жутко завывал ветер, швыряя в машину мелкими камешками, подхваченными со дна ущелья. Салон, словно живой, слегка раскачивался от порывов этого злого господина ущелий, рессоры тихо поскрипывали, будто жаловались на скверные условия ночлега. И всё время мне казалось, что я слышу чьи-то шаги. Как будто кто-то подкрадывался к нам, желая прикончить и положить в пещеру к тем, кто уже умер.
Да, если в такую ночь остаться здесь на улице, к утру запросто можно замёрзнуть. Я три раза вставала, включала двигатель и запускала печку – несмотря на ватное одеяло и тёплого Аюба под боком, было ужасно холодно.
– Ты чего? – сонно бормотал Аюб.
– Печка.
– Угу. Молодец…
И продолжал дрыхнуть дальше. Мне бы такие нервы…
Под утро, едва светать стало, Аюб взгромоздился на меня и начал своё чёрное дело. Я вяло возмутилась и даже попыталась сопротивляться, но это было бесполезно – он был упорен, как танк. Никаких приятных ощущений я не получила, у меня болела душа, я была зажата и не смогла расслабиться. А этот похотливый кот, как ни странно, получил огромное удовольствие: под конец не на шутку разохался, вошёл в такт и раскачал машину так, что я уже стала беспокоиться за судьбу рессор.
– Дикарь, – буркнула я, когда всё кончилось. – Я немытая, чего полез-то?
– Зачем тебе мыться? – удивился Аюб. – Ты чиста, как слеза младенца.
– Уж не думаешь ли ты, что теперь будешь забавляться со мной каждый день?
– А ты что-то имеешь против?
– Я тебя пристрелю, сын индюка!
– Перед тем как стрелять, скажи мне – чтобы я успел в последний раз лечь с тобой. После этого я с удовольствием умру от твоей руки, звезда моя.
Точно, дикарь. Неисправимый…
Глава 8
Костя Воронцов
22—23 декабря, Ханкала – Толстой-Юрт.
…МИЛЫМ ДАМАМ
Бесчинства крайней плоти
Имели жёсткий график,
Как принято на флоте,
Дело было в шесть часов.
Ах как же нам, ребятам,
Девчатам всем потрафить,
Как же сделать, чтоб их попкам
Всем было хорошо…
Ниже – в скобках: «На мотив „Хорошие девчата“».
Ещё ниже – в скобках: «Как-то показать, что девчат больше, чем ребят. Ну, раза в три, допустим. Показать, что им (ребятам) трудно, но они стараются, потому что так воспитаны Родиной. А где это, в каком месте так? У нас тута везде мужики, баб мало. Думать…»
Потом – три здоровенных знака вопроса и опять скобки: «Рифма – зашибись. Но флот?! У нас тута нету флота. Неактуально получается. Надо что-то придумать. Может, на морпехов концы бросить? Морпехи у нас есть. Но это флот или где? Если флот, почему в горах? Спросить у Жеки, он с ними три раза дралса».
Далее – опять стихи:
…ПРЕКРАСНОЙ ЛЕДИ
Впендюрил я тебе при свете дня,
Завыла ты, как древняя химера,
И понял я, что трюндель у меня
Отнюдь не среднего размера…
В скобках: «Химера – оно воет или где? И вообще, кто оно? Спросить у Кости. „Отнюдь“ – вместе или нет? Спросить у Серёги».
Снова стих:
…НЕЗНАКОМКЕ
Если вас поставить раком
И зажать соски в тиски
И впендюрить с ходу в ср…ку,
Вы загнётесь от тоски…
В скобках – глобальные сомнения и ряд предположений: «…А это точно моё? Кажется, что-то похожее где-то слыхал. Или стиль одинаковый с кем-то? Смотреть у классиков… Теперь: может, „сраку“ как-то по-другому замаскировать? Что-то не фонтан, бросается в глаза. Костя скажет – не литературно. Может так: ср…аку? Или так: с…раку? Блин, два слога всего, неудобно. И так и так – бросается. А если пару букв выкинуть – не поймут, что это такое. Да, впендюрить – „и“ или „е“? Спросить Серёгу…»
Всем привет, это я, доктор Воронцов. Сегодня у нас отгул. Иванов полетел в Моздок «товар» сдавать, остальные предоставлены себе. Я выспался впервые за много недель, сходил к артиллеристам в баню – их химики как раз по субботам дэдэашку (машина такая для дегазации, с двумя секциями, можно париться) топят, вшей гоняют. Теперь вот от безделья маюсь. Глебыч со вчерашнего вечера расслабляется у своих, Серёга в госпитале, Лиза взяла видак и ушла к связисткам – у них видак сломан. Петрушин с Васей ушли в седьмой отряд, там соревнования по рукопашке. Я на «хозяйстве», командую Подгузными. Прогулялся в модуль к Петрушину, смотрю – форма лежит. Они на соревнования в спортивных костюмах пошли. Я от нечего делать вытащил Васин толстенный блокнот, теперь пью чай со сгущем и наслаждаюсь литературными изысками.
Кстати! Отрыл суровую тайну. У Васи под матрацем нашёл четыре книжки – три тощие, с выщипанными страничками, и одну толстенную: Барков, Степанцов, Юра Хой и Д.Х. Чейз (это самая толстая). Видимо, те самые классики. Надо будет как-нибудь потактичнее поинтересоваться, какой мерзавец ему их подарил. И сказать Петрушину, чтобы наступил тому деятелю на голову – пусть больше так не шутит.
Ещё тайна. В юношестве Вася страстно мечтал стать моряком. Но во флот его не взяли из-за маленького роста. Теперь, по-видимому, эта нереализованная мечта тихонько трансформировалась в некий скрытый комплекс. Впрочем, никакого вреда от этого пока нет.
Литературные дела у нас идут полным ходом. Думаете, это я вам вразброс зачитывал, выдержки? Как бы не так! Это цельный монолит из главы № 4, которая имеет сразу четыре рабочих названия:
– «Пришло время любви» (зачёркнуто, курсив: «…неактуально, про войну нету…»);
– «Любовь разведчика» (зачёркнуто, курсив: «…остальным обидно будет – тоже нормальные ведь ребята…»);
– «Военная любовь» (зачёркнуто, курсив: «…какая-то дрянь. Не цепляет…»);
– «Краду любовь я у войны» (зачёркнуто, потом зачёркнутое с боков зачёркнуто – типа, аннулировано зачёркивание, курсив такой: «…А? Могу ведь, б…ля?..»
Есть ещё такое: «Любовная война» стоит по списку третьим, но зачёркнуто трижды, курсив – крайне нецензурное слово и рядом нарисован внушительный фаллос сплошь синего цвета. То ли отношение к проблеме показано, то ли намёк, что это название вообще читать не стоит.
Спешу зарегистрировать факт: у нас не только дела идут полным ходом, но также имеет место мощный творческий прогресс. Вася не ограничился одними стихами, и теперь мы имеем пару страничек сладострастной прозы. Рискую навлечь на себя гнев своего боевого товарища, но не могу удержаться от соблазна. Так что держите – привожу в девственном виде, без ретуши:
«…Они тихо кружились в танге. Он прижимался к ней всем своим мощным, огромным телом атлетического сложения, утопая носом в её выпуклых, белых, жутко пахнущих хорошими нерусскими духами полушариях. Она тихо постанывала в такт их кружаниям.
– О Крюк… Ты самый галантный мужчина, которого я видела на войне! И ты выше меня на целую голову! Ты такой огромный!
– Да, детка, да, – тихо отвечал он, ловя завистливые взгляды пленных „духов“, игравших для них танго. Это был пленный чеченский военный оркестр. Они жили в зиндане три месяца и забыли, что такое женщина (это „духи“ жили, а не Крюк с дамой. Крюк с дамой жили совсем даже зашибись – в блиндаже с печкой)… – Да, детка, да. Но ты не знаешь, что я такой огромный везде! Но ничего, я тебе ещё всё покажу.
– О Крюк… Какая ночь, Крюк!
– Да, ночь… – Крюк нежно обхватил её за корму, там тоже были полушария, но побольше и пониже, они зазывно шевелились в такт их кружаниям. – Знаешь, детка, какая черта в тебе мне больше всего нравится?
– Какая, милый? Моя доброта и скромность?
– Нет, детка! О нет!
– А какая?
– А ты попробуй угадай, детка. И я сразу всё пойму, что у нас там будет.
– Не знаю, Крюк, не знаю, милый. Ты такой загадочный… Так открой же мне тайну! Скажи мне, какая моя черта тебе больше всего нравится?
– Та, которая делит твою жопу на две половины, детка! – нежно сказал Крюк и тихо засмеялся, нежно погладив вот эту самую черту и ощутив всем телом, как эта черта там, под материалом, волнуется.
– Ах, Крюк, какой ты шалун! – Она слегка покраснела лицом, потупила нос вниз, но ответно зашлась в приступе нежного серебристого смеха. – Ах-ах-ах…
Крюк понял, что это такой тайный знак одобрения, и решил форсировать события.
