Сергей Зверев - Должок кровью красен
И только теперь ощутил в себе беглец настоящую злобу.
Вскинул он обрез, прицелился в мента… Но в самый последний момент решил Иван – не будет он его убивать. Грянул выстрел – и милиционер, за плечо схватившись, медленно на спину завалился.
А двое, которые по-пластунски ползли, уже совсем рядом с контейнером. Один за ржавым кузовом спрятался, другой рядом, в лощине, укрылся. Не достать их из обреза никак… Зато менты контейнер из своих укрытий видят отлично. Понимают, заразы, что не высунуться Ивану из ржавого ящика, потому как сразу же срежут его из «макаровых». Мудрено промахнуться – всего лишь каких-то пятнадцать метров милиционеров от контейнера отделяет. Так что придется Ивану сидеть, носу не высовывая. И тут пришла Зарубину в голову мысль. Озорная, конечно, ребяческая, но, если подумать, – единственно правильная в таком положении. Спасительная.
Взял Зарубин гранату в правую руку, обрез – в левую и, ружье над головой поднимая, крикнул:
– Сдаюсь!
Не поверили менты.
– Оружие брось, чтобы мы видели!
Осторожно Иван из своего укрытия поднялся. Руку с обрезом над головой держит.
– Бросай как можно дальше!
Послушался Зарубин – полетел обрез в кусты бурьяна.
– А теперь выходи.
Вышел Иван из-за контейнера. Правую руку с зажатой гранатой как бы невзначай за металлическим углом спрятал. И менты, осмелев, из укрытия своего вылезли.
Старшина амбалистый, пистолет на Зарубина направляя, сержанту истерично кричит:
– В наручники его!
Пока сержант наручники от пояса своего отстегивал, пока старшина советы ему давал, понял Иван – пришла пора действовать. Вырвал мгновенно колечко с чекой, бросил Зарубин гранату прямо меж старшиной и сержантом.
– Ложись, граната! – кричит.
То ли не заметили милиционеры, чем именно в них преступник шуганул, то ли не поверили ему, решив, что не граната это вовсе, а опять бутылка «Столичной», как на Дмитриевом Посаде, но не проявили они должной бдительности. Даже на корточки не присели.
А Иван тут же наземь и рухнул. И тут полыхнул взрыв. Тряхнуло землю, обдало Зарубина жаром, и эхо взрыва, отразившись от кромки леса, в сыром воздухе растворилось…
9
В свой первый вечер на воле Кирюхе больше всего хотелось выпить. Чего уж там – столько времени в подвале просидел и только один раз водки отведал. Да разве те посиделки с Янчевским пьянкой назвать можно? Пол-литра водовки на двоих – онанизм души это, а не пьянка! Кстати, об онанизме: занятие это Кирюхе по подвалу настолько надоело, что бабы ему хотелось не меньше, чем выпивки.
Деньги, кстати, были и на пьянку, и на бабу. В кошельке, у Янчевского найденном, обнаружил татуированный малолетка несметные, с его точки зрения, сокровища: почти двадцать три тысячи рублей. Да за такие деньги…
Правда, оставалось неясным, где именно Кириллу пьянству да блуду предаваться. В гостиницу только с документами пускают. А документов у Кирюхи, естественно, нет. Да и не больно в гостиницу хочется: любой мент, на лохмотья да татуировки юноши взглянув, сразу же его в спецприемник сдаст.
А потому остается у малолетки единственный выход: идти в один знакомый подвал, где приятель-бомж обитает, по кличке Валера-Баклажан.
Дождался Кирюха темноты, чтобы на улицах с чемоданчиком да с видеокамерой не светиться, да в район Дмитриева Посада двинулся. Дошел до хатенки о трех окнах, лицом помрачнел.
Но в хатенку заходить не решился – видать, что-то серьезное юношу от такого поступка удерживает. За гастрономом – ряд двухэтажек. Под той, что ближе к дороге, и расположен тот самый подвал Баклажанов.
Накупил Кирилл бухла, курева да закуси нехитрой и – к Валерику. Удивился бомж его появлению:
– Сколько лет, сколько зим! Гляжу я и глазам своим не могу поверить…
– Ослеп, что ли?
– Да нет. Слышал я, будто бы ты в бега подался.
– На зоне парился, – Кирилл отвечает, напоказ свои наколки демонстрируя.
– Где, где?
– Да в спецПТУ я был. Был, да сплыл. Слышь, Валер, у тебя пару дней перекантоваться можно?
– Домой не хочешь?
– Хочу, кто ж не хочет! Да перед мамкой мне стыдно. Столько времени о себе знать не давал! Ты… Того, если кого из моих увидешь, не говори, что я у тебя. Дня три-четыре отсижусь – и в Москву подамся. Ладно, Баклажан, давай выпьем. Праздник теперь у меня.
Хотел было бомж что-то важное гостю сообщить, но, водку увидев, сразу же все позабыл.
– Наливаешь, что ли?
– А то!
Выпили, закусили.
После первых двухсот граммов Кирюха, телесным зудом снедаемый, и говорит:
– Слышь, Валера, ты бабу мне привести можешь?
– Какую еще бабу? – Баклажан вопросом малолетки удивлен несказанно.
– Как это какую?! С дыркой между ног и чтобы волосы вокруг!
Хмыкнул Баклажан.
– Кирюха, Кирюха… Вырос-то как, а?! Я-то тебя еще таким пацаном помню! – и, ладонь под стол опустив, изобразил наглядно, каким маленьким он собутыльника помнит.
– Так сможешь или как?
– Или как, – бомж отвечает.
– Сколько?
– А какая тебе нужна?
– Ну, чтобы не очень старая, до двадцати пяти лет.
– Сколько дашь?
Прикинул малолетка, сколько времени он без женской ласки в сыром подвале сидел, и решил – хрен с ними, с деньгами! Гулять так гулять!
– Три тысячи. И тебе за наводку столько же.
Затряслись у бомжа руки.
– Да за такие деньги… Сейчас сбегаю. Я мигом, сынок!
– Ты мне в отцы-то не набивайся. – Кирилл пробасил. – Давай, Валера, одна нога тут, другая – там. Чтобы на счете «три»…
Убежал Баклажан бабу искать, а Кирилл, на продавленный диван усевшись, подумал: пока бомж телку приведет, неплохо бы посмотреть, что там на дисках, которые в чемоданчике покойного Владимира Ивановича лежат? Может, порнуха какая?
Хорошо было бы – посмотрит Кирюха фильмец, возбудится, а тут, глядишь, Баклажан с телкой подгребет…
Вставил Кирилл первый попавшийся диск в видеокамеру, с кнопками разобрался, «пуск» нажал и в окуляр смотрит.
Минуту смотрит, вторую, третью… Никак увиденному поверить не может. А ведь действительно – порнуха… Но необычная. Смотрит Кирилл сюжетец нехитрый и ощущает, как подкатывается к горлу тугой ком блевотины…
Нет, просто невероятно – чтобы два взрослых мужика по доброй-то воле такими вот гадостями занимались! Тьфу, мерзость какая! И, что самое удивительное, педерастов этих Кирюха отлично знает. Во всяком случае, одного: молодой наглоглазый мужик, у которого отсасывают, – тот самый водитель «Кадиллака», который пятнадцатого августа самого Кирилла на Залинию возил – бочки с краской поджигать, во дворе Дома культуры стоявшие! Да и второй – в очках золотых, мелким барашком завитый – тоже малолетке известен. Заочно, правда. Кирюха его на фотографии видел – ну, когда покойный Владимир Иванович снимок заказчика поджога демонстрировал.
Просмотрел Кирилл порнуху до конца, затем решил на папочки загадочные взглянуть. Одну пролистал, вторую, третью.
И решил Кирюха…
Глава 13
1
Сидит Петр Владимирович в роскошном кабинете своего офиса, смотрит впереди себя немигающе и слышит – где-то далеко-далеко звучат-переливаются хрустальные колокольчики. Вслушивается Хомуталин в небесный звон и не может ни взгляд свой на чем-то одном сфокусировать, ни звон этот жуткий от себя отогнать…
Только что стало известно ему о смерти Янчевского.
Позвонил господин депутат милицейскому майору Коноплеву, а того в кабинете не оказалось – на место преступления, оказывается, спешно выехал.
Сколько Хомуталин в оцепенении сидел – сам не помнит.
Поднялся наконец с кресла, к бару подошел, первую попавшуюся под руку бутыль схватив, скрутил пробку зубами и припал к горлышку жадно… Бутыль-то, оказывается, с водкой оказалась. Удивительно, но водка на пользу пошла. Проклятый звон прекратился, взгляд осмысленным сделался, трезвость мышления постепенно вернулась. И вопросы, которые Хомуталин сам себе задал, были вполне резонны. Во-первых: кто и за что мог убить Янчевского? А во-вторых: от смерти чекиста сам Петр Владимирович выиграет или проиграет?
Первый вопрос Хомуталин благоразумно решил на потом отложить. Вот вернется Коноплев, поделится тайнами следствия – тогда что-то да прояснится. А вот со вторым вопросом сложнее…
С одной стороны, смерть товарища подполковника Петру Владимировичу как маслом по сердцу. Тяжело в постоянном ужасе разоблачения жить. Но, с другой стороны, куда делись те сорок чемоданов с компроматом, которыми его Янчевский все время шантажировал? А вот этот вопрос Петру Владимировичу как серпом по яйцам. Если лежат они где-нибудь в тайнике мертвым грузом – то пусть и дальше лежат; поводов для беспокойства нет. А если тем чемоданам кто-нибудь ноги приделал? А если убийство как раз из-за этих проклятых чемоданов и произошло?
