Кирилл Казанцев - Рукопожатный изверг
Вечером — домой. А там загримированная до неузнаваемости проститутка Маринка, изображающая из себя инвалида-колясочника. Каменский ее накормит, поинтересуется, как та день провела. Ну, а перед сном они сядут телевизор смотреть. Рафаэль Рудольфович со своими ребятами заснимет, как притворяющийся уставшим судья закемарит перед «ящиком», а Маринка его пледом накроет, чуть ли не колыбельную на ухо споет, доброй ночи пожелает и укатит спать. Телевизионщики сворачиваются и покидают квартиру. И как только дверь за ними захлопывается, Алексей Иванович подпрыгивает с дивана, идет к бару, наливает полный стакан виски со словами «как меня это зае…» и выпивает залпом.
Закрыв за съемочной группой дверь. Маринка поднялась с инвалидного кресла и направилась в ванную. Сняла парик, смыла с лица грим, посмотрелась в зеркало и довольно улыбнулась.
— Кажется, я начинаю входить в образ. Скоро и всей этой штукатурки не понадобится. Все-таки я прирожденная актриса, — похвалила она сама себя, вышла в коридор и направилась в гостиную.
Угрюмый Каменский сидел за столом и неспешно потягивал виски Johnnie Walker. Когда к нему подсела Маринка, он даже не посмотрел в ее сторону.
— Лешенька, может, хватит дуться? — пролепетала женщина.
Но судья молчал. По его недовольному выражению лица было видно, что никакая компания ему сейчас не нужна и он хочет побыть наедине с самим собой.
— Ну, Лешка, — просящим голосом затянула проститутка.
— Что ты от меня хочешь? — неожиданно взорвался главный герой «Судейских будней». — Чтобы я тебя простил? Даже не мечтай. А знаешь, почему я тебя до сих пор терплю? Потому что ты снимаешься со мной в одном шоу. Но, как только оно закончится, ноги твоей здесь не будет.
— И ты даже не оценишь мой поступок? — с вызовом произнесла Маринка.
— Какой такой поступок? — удивился судья.
— А то, что я Маркизика не похоронила, а в таксидермический центр отдала, чтобы из него чучело сделали. Будет смотреться как живой. Мне, между прочим, гарантию дали, что пять лет ни одна шерстинка у него не вылезет. В гостиной поставишь. Можно даже глаза ему светящиеся заказать. Вот так, — похвасталась проститутка.
Каменский едва не подавился кубиком льда.
— Что? — выкрикнул он. — Чучельникам Маркизика отдала? Да ты с ума сошла. Чтобы завтра немедленно его оттуда забрала и похоронила на кладбище для домашних животных. Ты меня слышишь?
Похоронила, а не заморозила, — хватался за голову судья. — Это ж надо до такого додуматься. Ну и дура! — с этими словами он выбрался из-за стола, накинул старомодный светло-коричневый пиджак с кожаными нашивками, достал мобилу и набрал номер. — Подгоняй машину к подъезду!
— Ты куда. Лешенька? — захлопала ресницами проститутка.
— Во-первых, перестань называть меня Лешенькой. А во-вторых, не твое собачье дело, — Каменский громко хлопнул дверью.
Поникшая Маринка потянулась к початой бутылке виски. Но в последний момент отдернула руку.
— Нет, не стоит из-за козлов напиваться, — твердо решила она. — Надо будет обязательно Лоре позвонить и совета у нее спросить, что мне дальше делать. Она мудрая женщина, плохого не посоветует.
У подъезда Каменского уже поджидал черный «Мерседес». Судья торопливо забрался на заднее сиденье и скомандовал своему личному шоферу ехать за город. Называть адрес не стал. Ведь водитель и так знал, что если шеф выбирается из дому на ночь глядя, то только ради встречи с одним влиятельным человеком, проживающим не где-нибудь, а в элитном подмосковном коттеджном поселке, облюбованном крупными чиновниками и звездами шоу-бизнеса.
Через час автомобиль свернул с трассы, прокатил с километр по узкой заасфальтированной дороге и замер у ворот роскошного особняка. Наведайся сюда Алексей Иванович в первый раз, его долго мурыжила бы охрана, прежде чем пропустить внутрь. Но так как в последнее время он был здесь частым гостем и его «Мерседес» уже успел примелькаться секьюрити, все прошло быстро. Хмурый охранник спешно открыл ворота и сообщил по рации, что визитер прибыл…
…Не доезжая каких-то пятисот метров до роскошного особняка, на обочине дороги затормозил микроавтобус серебристого цвета. Забрызганные грязью борта, запыленное лобовое стекло. Плотно задернутые шторки на окнах. На крыше компактная антенна, похожая на перевернутый детский зонтик.
— …Подключаемся, — ухмыльнулся рыжеволосый парень и защелкал клавишами, поглядывая при этом в монитор компьютера.
— Ну. Артем, и где изображение? — глядя в темный экран, нетерпеливо спросил Макарский.
— Обождите. Рафаэль Рудольфович, сейчас появится, — успокоил его парень.
— Он у нас настоящий гений, — похлопал по плечу своего коллегу оператор Иван. — Такие вещи вытворял. Вот снимали мы как-то одно шоу, наподобие «Дома-2». Так Артем умудрился одной бабе незаметно в заколку камеру установить…
— Тише, — не дал договорить ему маститый режиссер. — Картинка появилась.
На широкоформатном экране возник роскошный интерьер особняка: резная мебель, мраморный пол, картины известных художников на стенах. При этом изображение все время плясало. И это явно не понравилось Макарскому.
— А с этим ничего нельзя поделать? — пробурчал он.
— К сожалению. Рафаэль Рудольфович, это не от меня зависит, — отозвался Иван.
— Как не от тебя? Ты же ему эту свою миниатюрную видеокамеру в верхнюю пуговицу пиджака вмонтировал, — возразил режиссер.
— Не виноват же я, что он пиджак не застегнул, да при этом еще и руками размахивает. Вот и трясется картинка. Когда же он его застегнет или сядет, то изображение стабилизируется, — объяснил рыжеволосый.
— Ладно, работай. В конце концов, наше дело снять, а с качеством пускай другие разб… — Макарский вдруг смолк, поняв, что сболтнул лишнего.
Артем и Иван переглянулись. Последний набрался смелости и произнес:
— Это, конечно, не мое дело. Но кто эти другие, на кого мы работаем во внеурочное время, подсматривая за ничего не подозревающим судьей?
— Я не понял, — набычился режиссер, — Ты что, недоволен теми бабками, которые я тебе за это плачу?
— Да нет, меня все устраивает, — мгновенно осекся Иван, поняв, что и впрямь полез не в свое дело.
— Ну, тогда помалкивай, — бросил Рафаэль Рудольфович и уставился в экран.
На мониторе «крупняком» появился хозяин особняка — министр юстиции Владимир Михайлович Зайцев: отъетая ряха, нос картошкой, раскрасневшиеся щеки. Он властно смотрел на Каменского и даже не подозревал, что в этот момент его снимают скрытой камерой.
— Ни фига себе, — присвистнул Артем.
— Да это же… — округлил глаза Иван.
— Т-с-с, — напрягся удивленный не меньше своих подчиненных режиссер, — Он что-то говорит. Погромче сделай.
Рыжеволосый покрутил на микшерском пульте колесико с надписью «Volume». В салоне микроавтобуса воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуком из динамиков, которые ретранслировали диалог между министром и судьей:
— …Что-то ты. Алексей Иванович, неважно выглядишь. Случилось чего?
— Устал я. Владимир Михайлович, целый день под прицелом видеокамер находиться. Отдохнуть хочется.
— Это для дела надо. Ты уж потерпи.
— Я понимаю. И все же.
— Ладно, чего это мы с тобой в холле топчемся. Давай ко мне в кабинет, там и о делах поговорим.
— Что-то жарко тут у вас.
— Так ты не стесняйся, снимай свой пиджак и чувствуй себя как дома.
Картинка на экране вновь заплясала, в кадр попали налакированные туфли, а потом видеотрансляция превратилась в стоп-кадр.
— Звук пиши, черт, — выругался режиссер. — Микрофон-то при нем остался.
Какое-то время можно было слышать, как шагают по мраморной лестнице двое мужчин. Но вскоре исчез и звук. Артем тут же застучал по клавишам, пытаясь вернуть сигнал — тщетно.
— А это еще что такое? — занервничал Макарский, понимая, что Дугин будет, мягко говоря, недоволен, предоставь он ему сделанную запись в нынешнем виде — никакой конкретики, лишь один треп. — Где изображение? Давай выводи на монитор.
— Думаю, уже не получится, — разочаровал рыжеволосый парень режиссера. — Скорее всего, у него в кабинете какая-то глушилка стоит или стены специальные.
— Что значит специальные? — недоумевал Рафаэль Рудольфович.
— Ну, которые любой сигнал через себя не пропускают. Вот мы и не можем пробиться, — пространно разъяснил Артем.
— Есть такие… — подтвердил Иван и тут же добавил: — Стены…
— Да ну вас, — Макарский плюхнулся на кресло, достал носовой платок, вытер вспотевший лоб и тихо, лишь для себя, проговорил: — И что мне теперь Павлу Игнатьевичу говорить? Мол, стены помешали? Тьфу, ты. — А уж затем громко сказал: — Поехали. Нечего нам больше здесь торчать!
Серебристый микроавтобус с антенной на крыше тронулся с места, развернулся на узкой дороге и покатил прочь от роскошного особняка, в котором тем временем за закрытыми дверями кабинета обсуждали дела насущные министр и судья. Первый в основном слушал и лишь иногда уточнял те или иные моменты. А вот второй все говорил и говорил.
