Андрей Воронин - Однажды преступив закон…
Чертов Комар между тем не спешил. Он все еще возился с заевшей “молнией” джинсов, словно нарочно тянул время. Сека уже открыл рот, чтобы поторопить его, но тут ему почудилось, что за спиной у него кто-то стоит. Он понятия не имел, что заставило его насторожиться. Не было ни звука, ни шороха, ни дуновения сквозняка – ничего, что могло бы послужить сигналом тревоги, но корешки волос на выбритом черепе Секи зашевелились и встали дыбом, а по спине поползли мурашки. Секунду спустя смутное беспокойство превратилось в твердую уверенность, и Сека уже готов был резко обернуться, выставив перед собой револьвер, но тут на его шею обрушился страшный удар. Сека отлетел к стене, с треском ударившись о нее головой, и затих на полу, раскинувшись поперек узенькой прихожей.
Глава 12
Зуев открыл глаза и обнаружил, что сидит за рулем своего “Москвича”, уронив голову на грудь и сложив на животе руки. Шея у него затекла от неудобной позы, и, когда Олег Андреевич с трудом поднял голову, ему показалось, что шейные позвонки захрустели, как сухой хворост, а сухожилия издали протестующий скрип. “Смазать, – ни к селу ни к городу подумал он. – Нужно смазать, пока совсем не заржавело…"
Он бессознательным жестом поправил съехавшие на сторону очки и повел затекшими плечами, мало-помалу приходя в себя. Его состояние напоминало жестокое похмелье, вот только привкуса алкоголя во рту почему-то не ощущалось. Голова раскалывалась, гортань пересохла, и каждая клеточка тела тупо ныла, словно он всю ночь разгружал вагоны со щебнем, как в золотые студенческие времена. За окном машины стояли серенькие октябрьские сумерки, в салоне было холодно и сыро, а запотевшее лобовое стекло снаружи сплошь покрылось капельками дождя.
Несколько минут Зуев сидел неподвижно, тупо глядя в забрызганное дождем боковое окошко и пытаясь сообразить, утро сейчас или вечер. Часы на приборной панели показывали начало девятого, и через некоторое время до него дошло, что во второй половине октября темнеет рано, что-то около пяти, и, значит, сейчас не вечер, а дождливое пасмурное утро. Олег Андреевич озадаченно потер ладонью шершавую от проступившей щетины щеку. У него не было ни малейшего представления о том, где он провел ночь и большую часть предыдущего дня. Воспоминания об этом промежутке времени каким-то образом начисто испарились, оставив после себя лишь мутный неприятный осадок. По неизвестной причине Зуеву совсем не хотелось выяснять, чем он занимался на протяжении целых суток, полностью выпавших из его памяти.
Налетевший откуда-то ветер осыпал машину целым водопадом желтых березовых листьев. Несколько золотистых кругляшей прилипло к мокрому лобовому стеклу, и, глядя на них, Зуев наконец осознал, что его машина почему-то стоит на едва заметной среди жухлой осенней травы лесной дороге. По обеим сторонам дороги шумел смешанный лес, а на обочине метрах в пяти от машины Зуев заметил торчком вкопанное в землю полусгнившее бревно с отесанной под конус верхушкой и какими-то выведенными масляной краской цифрами на боку – межевой знак, обозначавший границы участков. Это был не парк, а именно лес, что автоматически рождало кучу новых вопросов, искать ответы на которые у Олега Андреевича не было ни малейшего желания.
"А отвечать придется, – с неудовольствием подумал он. – Жена, наверное, совсем с ума сошла, все больницы обзвонила, все морги, милицию на ноги подняла… Она мне устроит допрос с пристрастием, это уж как пить дать.
Повод-то какой! Пропал на целые сутки, дома не ночевал, и ни слуху ни духу! Что же со мной было-то? Неужели обчистили? Тогда почему машину не забрали? Странно как-то…"
Он вдруг почувствовал, что его вот-вот вырвет, и, поспешно распахнув дверцу, свесил голову вниз. Его тут же вывернуло наизнанку, но на землю стекла только тонкая струйка желудочного сока – Олег Андреевич ничего не ел на протяжении суток, и его протестующему желудку было нечего извергнуть наружу. Несмотря на это, голода Зуев не ощущал. Одна мысль о еде вызвала у него новый приступ тошноты, и он с минуту висел в неудобной позе, придерживаясь за дверную ручку и чувствуя, как редкие капли дождя приятно холодят шею.
«Точно, ограбили, – подумал он, возвращаясь в нормальное положение и со стуком захлопывая дверцу. – Отравили чем-то и вытащили бабки…»
Непослушной рукой он залез во внутренний карман куртки и нащупал бумажник. Ему снова подумалось, что грабители были какие-то странные. С их точки зрения было бы гораздо проще отобрать у него бумажник, часы и выкинуть его из машины на полном ходу. Вместо этого они оставили при нем и часы, и бумажник, и автомобиль.
К его удивлению, бумажник не был пустым. Помимо мелочи, которую он успел заработать за вчерашнее утро, там обнаружилось пять стодолларовых купюр – новеньких, недавно отпечатанных, хрустящих, как накрахмаленные простыни. Вид денег почему-то совсем не обрадовал Олега Андреевича – напротив, в напыщенно поджатых губах президента Франклина ему чудились холодная насмешка и скрытая угроза, а шелест новеньких купюр напоминал шипение змеи.
С другой стороны, он испытал некоторое облегчение. По крайней мере, пятьсот долларов существенно упростят объяснение с супругой. Можно будет рассказать ей жуткую историю о том, как он весь день и всю ночь катал по окрестностям бандитов, которые в конце концов расплатились с ним по-королевски щедро и отпустили восвояси. Деньги помогут жене успокоиться и поверить в эту байку, в которой, в принципе, не было ничего невозможного. Почему бы и нет? А может, так оно и было?
Олег Андреевич вздохнул. Что-то подсказывало ему, что все не так просто, но память упорно отказывалась оживлять подробности минувших суток. Зуев затолкал бумажник на место и зачем-то провел дрожащими ладонями вдоль тела. Правая ладонь нащупала в боковом кармане куртки что-то твердое, угловатое, и Олег Андреевич испуганно замер. Что это может быть?
Существовал один-единственный способ ответить на этот вопрос, и Олег Андреевич после недолгих колебаний воспользовался им. Его ладонь осторожно, словно опасаясь укуса, скользнула в карман. Пальцы сомкнулись на холодной рубчатой рукояти, и Олег Андреевич понял, что у него в кармане, еще раньше, чем его взгляд уперся в вороненое железо пистолета. Вытравленные на стали готические буквы складывались в смутно знакомое слово. “Вальтер”, – прочел Зуев и тихонько застонал. Ему вдруг вспомнилась “Бриллиантовая рука”: жена тычет в нос полумертвому с похмелья мужу пачку денег и пистолет. “Откуда?” – “Оттуда”. Н-да…
Память вдруг проснулась, ожила и принялась со скоростью взбесившегося диапроектора выбрасывать на поверхность сознания картинки минувших суток – одну омерзительнее другой. В течение нескольких секунд Зуев вспомнил все до мельчайших подробностей: своего странного пассажира, укол в шею, распятого на стене, изрезанного, окровавленного, дико кричащего человека, свой ужас и голос своего пассажира, раз за разом повторяющий: “Ты – пес. Ты – раб… Обещание, данное неверному, ничего не стоит… Ты – раб. Убьешь Валиева – получишь много денег…"
Ужас вернулся, вцепившись в сердце ледяными когтями. Олег Андреевич понимал, что теперь с этим страхом ему предстоит жить до самой смерти. Убить Валиева было просто немыслимо. Обещание, данное неверному.., ну и так далее. Мозг Зуева лихорадочно метался в поисках выхода, которого не было. Обратиться в милицию? Что ж, возможно, это на какое-то время оттянет неизбежный конец, но время отсрочки будет исчисляться днями, а может быть, и минутами. Разве не говорил сам Валиев, что милиция давно опустила руки перед нашествием кавказских бригад? И потом, кто ему поверит? Вот деньги, а вот пистолет, и неизвестно, сколько трупов уже числится за этим стволом. Кое-кто может безумно обрадоваться возможности повесить все эти трупы на шею Олега Андреевича.
Выход был один – бежать. Бежать прочь из Москвы, скрыться, исчезнуть… Зуев поморщился. Легко сказать – бежать. Бросить квартиру просто, сложнее ее потом найти. Жена и слушать его не захочет, не говоря уже о детях. В угрозу собственной жизни она поверит только тогда, когда будет уже поздно.
«Ну и черт с ней, – с внезапным ожесточением подумал Зуев. – Черт с ними со всеми. Посмотрим, как они проживут без меня – никчемного, бесполезного и нищего. Пусть поищут себе другого кормильца, раз я их не устраиваю. Вот заведу сейчас машину и рвану куда глаза глядят. Жене позвоню откуда-нибудь – скажу, чтобы не искала и ни в коем случае не обращалась в милицию. Потом, когда все как-нибудь утрясется, можно будет вернуться. А можно и не возвращаться. Чего я там не видал? А чеченцы найдут себе кого-нибудь другого. Пистолет выброшу в первую же речку… Семье они ничего не сделают – какой смысл, если меня нет?»
Он зашарил по карманам в поисках сигареты. В левом кармане куртки лежало еще что-то, чего раньше там не было. Поначалу несведущий в устройстве стрелкового оружия Зуев решил, что это запасная обойма к пистолету, но в кармане оказалась трубка сотового телефона. Олег Андреевич тупо уставился на нее, думая о том, что сейчас, с пистолетом в одной руке и трубкой мобильника в другой, он должен выглядеть как карикатура на “нового русского”. Доллары, оружие, телефон – все это начинало смахивать на бред, но Зуев знал, что никаким бредом тут, увы, даже не пахнет. Словно в подтверждение его мрачных мыслей, телефон вдруг ожил, издав мелодичную трель.
