Юлия Латынина - Саранча
— А Синичкин?
— Полгода болел, а потом на пенсию ушел. Пока он болел, завод до косточек и растащили…
Валерий медленно перемешивал ложкой наваристую уху. Утром он ничего не ел, только выпил стакан сока, но есть почему-то не хотелось, тяжелая мельхиоровая ложка была покрыта неприятными глазками осетрового жира. Голова слегка кружилась. Валерий повернул голову и внезапно увидел, что за ним спокойными немигающими глазами наблюдает Чердынский. Наблюдает не как за собеседником, а как за готовым пациентом.
— Афанасий, не надо рассказывать гадости, — спокойно сказал Гаибов, — если бы Жечков дурак был, он бы на этом месте не удержался.
— А он чудом удержался, — сказал Борщак, — ты не знаешь, а я знаю. Это у меня на глазах было.
Борщак обернулся.
— Жечкову повезло, понимаете? Да, он не дурак, но опыта у него было с гулькин нос. Он, когда к власти пришел, экономикой заниматься не хотел и не мог. Подвели к нему одного человека, Варковского, очень ушлого, опытного и крутого. Номинально Варковский до перестройки бьп инструктором Тарского горкома, но у него были очень хорошие связи среди цеховиков. И вот Жечков назначает Варковского своим первым замом и говорит: «Я буду заниматься политикой, а хозяйством занимайся ты». А в нашей области прибыльных отраслей до «Зари» было две — табак да водка.
И вот в короткий срок Варковский все правильно организовал. Один сделал холдинг табачный, другой водочный, оба под себя подмял. Еще завод был шинный, он кредит получил на техническое перевооружение. Все хорошо, губернатор по заграницам катается, с КГБ в Москве борется, а Варковский здесь хозяйствует. Но есть одна маленькая проблема: учителя зарплат не получают. Приезжает губернатор-демократ, начинает разбираться, как так? Почему не получают? Вон, одних акцизов с табака область на тогдашних двести миллиардов должна иметь. А никаких акцизов нет, потому что под покровительством первого зама губернатора сигареты делают на «Тарянке», а упаковывают их в Брянске, который как пострадавший от Чернобыля от акцизов освобожден.
Стал губернатор разбираться. Варковский к нему приходит и говорит: «Ты в это дело не лезь, если губернатором хочешь быть». А Жечков закусил удила, он видит, чго власть от него ушла, и начинает на всех митингах выступать: «Варковский такой, Варковский сякой…» Митинги по телевизору не показывают, по распоряжению Варковского. Губернатор к себе начальников ФСБ и МВД собирает — помогайте! А те откровенно зубы скалят: пропела ты, демстрекоза, лето красное, и на кой мы будем тебе помогать, если ты в каждом выступлении КГБ порочишь…
Губернатор — в Москву. Приехал в аэропорт, наш, местный, смотрит — возле самолета стоят две черные иномарки. Оттуда выходит золотозубый субъект, представляется как Сыч. Берет оторопевшего губернатора за ручку и советует: ты, мол, насчет Варковского в Москве не очень шурши, а то ведь губернатором не будешь…
Борщак сделал театральную паузу.
— И что в Москве? — спросил нетерпеливо Нес-теренко.
— В Москве? Ничего в Москве. Ни слова в Кремле Жечков не сказал, приехал сюда, как сдутый мячик, все управленцы смеялись: укатали старые хозяйственники молодого демократа.
Борщак помолчал.
— А через месяц Варковского убили.
— Кто?
— Официально — Сыч.
— Что значит — официально?
— Это значит, что все считают, что это сделал Сыч. Не поделили они кучу. И Сыча стали травить, как бешеную собаку. Половину его ребят пересажали, у него начались трудности. Его арестовали, потом выпустили.
— Потом хлопнули, — сказал Валерий.
Борщак стал говорить что-то еще, Валерий сидел, тупо смотря в суп, и вдруг обнаружил, что не слушает Борщака. Чердынский с интересом посмотрел в окно.
— Валерий, — сказал он, — вы никогда альпинизмом на джипах не занимались?
Нестеренко оглянулся.
Ресторан находился на набережной над самой Тарой, и из окна открывался великолепный вид на замерзшую реку с прогалинами ленивой темной воды и широкую лестницу, поднимающуюся от набережной к площади, увенчанной памятником Есенину. По этой-то лестнице, неторопливо и с чувством собственного достоинства, катился серебряномордый вишневый джип. Гуляющий народ рассыпался от джипа в разные стороны. Приданный памятнику милиционер стоял с раскрытым ртом.
Джип скатился на набережную, подвалил к ресторану и исчез из поля зрения обедающих. Спустя мгновение хлопнула входная дверь. Официанты брызнули прочь, цветные бамбуковые палочки, занавешивавшие вход в зал, разлетелись в разные стороны, и на пороге появились трое. Валерий, сидевший спиной ко входу, неторопливо повернулся. Муха за соседним столиком сунул руку под пиджак.
Предводитель троицы шагнул к столику, и на Валерия уставились круглые немигающие глаза со странно суженными зрачками.
— Что, москвич, — сказал человек, — сидишь с барыгами трешь? Не западло тебе с лохами за одним столом?
Кандидат в губернаторы Борщак незаметно подвинулся со стулом, словно хотел смыться с линии огня. Чердынский сидел совершенно бесстрастно. Лицо Гаибова окаменело.
— Ты — Спиридон? — спросил Нестеренко.
— Я-то Спиридон, а ты вот что за хрен в пальто?
— Это ты угрожал Игорю?
— Твой Игорь меня на два лимона подставил! — взорвался Спиридон. — А ты, москвич, не лезь, куда не звали!
— Ты убил Игоря? — негромко спросил Сазан.
— Ты здесь лишний, понял? — сказал Спиридон. — Канай в свою Москву. А эти ребята мне в натуре должны: за Сыча и за то, что лохи, а пищат. Въехал?
— Слушай, Спиридон, давай об этом отдельно перетрем.
— На въезде в город, в двенадцать, у старого пивзавода, — сказал Спиридон.
Нестеренко кивнул. Уголовник повернулся и вышел из зала. Его свита последовала за ним.
Валерий придвинул к себе тарелку с супом, попытался проглотить хоть ложку и закашлялся. Гаибов тоже ничего не ел — угрюмо сидел, уставившись в одну точку, и, видимо, переживал по поводу полученного им титула.
— Валерий Игоревич, вы что ничего не едите? Плохо себя чувствуете?
Вопрос был задан явно неудачно — Валерий мгновенно решил, что сочувственный тон Чердынского относится к завтрашней разборке. Нестеренко встал.
— Суп дурацкий, — резко сказал он, — вот и все. А мне ехать надо.
— Вы бы показались врачам, — спокойно заметил Чердынский, — а то завтра до пивзавода не доедете. Валерий пожал плечами и вышел из зала.
Глава 8
День старшего оперуполномоченного Якова Царькова начался не в столь высоких сферах, как день залетного московского авторитета: Яша не посещал областную администрацию, не слушал прений по бюджету и не кормился в лучшем тарском кабаке, брезгуя осетринным супчиком.
С самого утра он занимался расследованием грабежа, имевшего место в однокомнатной квартире в панельном доме на улице Королева, 6. Расследовать было особенно нечего, так как грабеж, согласно единодушным показаниям хозяйки квартиры и ее дочки, произвели бывший сожитель хозяйки вместе с приятелем: сожитель постучался и попросил денег на выпивку, но встретил решительное непонимание, после чего перешел от пассивных мольб к активным действиям: ворвался в квартиру и утащил новенький телевизор. Дочка наблюдала за разбойными дейсгвиями из ванной, а матушка — с пола, куда ее повергла длань бывшего возлюбленного.
Сожитель отыскался спустя два часа в собственной квартире, где он дрых в окружении трех или четырех нализавшихся товарищей. Соседи по лестничной клетке радостно приветствовали милиционеров, и одна востроносая бабка с богатым церковнославянским словарем заявила, что «Сережка окончательно превратил квартиру в вертеп». Правда, проспавшись, гражданин заявил, что телевизор был куплен на его собственные деньги, и, таким образом, вчера имело место не лишение собственности, а, наоборот, реституция.
— Нинка — сука! Я на нее три года пахал, а она меня голышом на улицу выкинула, — жаловался грабитель
Но шансов оправдаться у него было мало: опера уже предвкушали «галочку» за удачно раскрытый грабеж, клиента свели вниз и повезли в отделение разбираться, прихватив заодно злополучного Борьку, оказавшегося соучастником похищения видеотехники.
Из отделения Царьков отправился раскрывать кражу автомобиля «мерседес». 320-й «мерс» принадлежал начальнице отдела налоговой инспекции, красивой и одинокой тетке лет сорока. Тетка пригласила Яшу пить чай в свою трехкомнатную квартиру с евроремонтом и, видимо, положила на симпатичного опера глаз, так как приглашала заходить еще. Яша налился по самые ушки чаем с красивым творожным тортом, который продавался в соседнем универмаге и стоил ровно четверть заработка Царькова, и сошел вниз в некотором недоумении: почему дама из налоговой инспекции, официальная зарплата которой не превосходила Яшину, имела триста двадцатый «мерс» и квартиру с евроремонтом, а ему, Царькову, никогда не хватало на масло даже с учетом того, что картошку и капусту он привозил из соседнего городка, где при огороде жили его родители?
