Андрей Загорцев - Боевое кредо
Девки, немедленно заткнувшись и сделав лошадиные лица, тут же открыли дверь.
– Катерина Ивановна, тут все хорошо, я девочек проверила. Мы вспоминаем сегодняшний случай на фабрике, – залебезила Пенкина.
– Тише надо, девочки, тише… А ну-ка, откиньте одеяла от кроватей, вы там мальчиков не прячете?!
Пенкина, сделав надменный вид, откинула покрывала. Ясен пень, под кроватями не было никого, мы ж в шкафу сидим.
Катька хмыкнула и мощным движением распахнула дверки моего шкафа. Я даже не успел подумать: «Капец!»
Но, странное дело, из-за платьев и лиф… короче, какой-то штуки, упавшей мне на «башню», мою физию «классуха» не узрела.
– Пусто, – резюмировала Катька и, захлопнув дверку, тут же открыла второй шкаф.
Ну, а там сидел Пехота и смачно лизал мороженое, бешено вертя языком и улыбаясь «классухе». Ради антуража полного дебила он повязал косынку на голову, на манер старенькой бабки.
– Пихо-о-о-отин, – возопила Катька, – что ты тут у девочек в шкафу делаешь, негодяй, бесстыдник!
– Мороженое лижу, ум-м-м, – отвечал Пехота, обворожительно улыбаясь и пытаясь разгладить языком брови.
– Пшел вон, негодяй! – Катька вытащила за шиворот Пехоту и начала выкидывать его за дверь.
– Белые розы, белые розы, беззащитны шипы, – пропел Пехота и, не снимая косынки, стартанул по-спринтерски в коридор.
– Стоять, скотина, – заорала Катька и мощным рывком последовала за ним, подобрав подол халата.
– Ну, вы, козы, охренели! Я им тут про сладостно помечтать на того чувака, который в «Робин Гуде» играл, а тут Пехота в шкафу весь в мороженом, он же все слыша-а-а-л ааа, ууу… трубно завыла Пенкина. Ленка с Зинкой снова заржали. Я, уставши сидеть в шкафу, вылез, снимая лиф… ну, какую-то штуку с головы.
– Пенкина… э-э… ночная фея, потом нашим спортсменам фотку дашь, а то они Сабринку уже всяко-разно замечтали.
– Ой, капе-е-е-ец, – сказала Пенкина и упала в натуральный обморок.
Потом, чуток попозже, когда кончились разборки «классухи» с извращенцем Пехотой, я спросил его:
– Слышь, чо ты там в шкафу пел?
– Осел ты, ни фига не шаришь! Это ж самый модняк – «Ласковый май»…
Мы с Федосом заржали как кони, и Саня, не замечая сам за собой, смачно выматерился. От восторга.
– Минус сутки с меня, – тут же вставил «радюга» и хмыкнул. Федосов одобрительно махнул рукой и снова полез под плащ-палатку что-то шифровать.
Зеленый так и не проснулся. В поселке почему-то хором залаяли собаки. Наверное, тоже выражали одобрение. Я достал из скрутки таблетку сухого спирта, из мелких камушков соорудил «таганок» и принялся кипятить во фляжке чай. Завтра наверняка будет денек не из легких. Хорошо, что мы в подгруппе обеспечения. Впоследствии оказалось, не очень-то и хорошо. Даже совсем не хорошо. Но это, как говорится, к делу не относится. В наушнике продолжал завывать Шатунов, напоминая о безразвратно прошедшей школьной юности.
Бу а не зио
Мотыль, открывая квартиру, чувствовал, как глухо бьется в груди сердце. Нет, не от бега, бегал Женя – дай бог каждому; скорее всего, от неясной тревоги и смутного чувства надвигающейся беды.
А в квартире царила умиротворенная и непринужденная обстановка. Два бывших сослуживца старшины первой статьи Евгения Мотыля сидели на кухне за большой бутылью молодого вина и в голос орали друг на друга.
– Мля, идиот ты!!! Пехота – это царица полей, училище у меня О-Б-Щ-Е-В-О-Й-С-К-О-В-О-Е, – пытался говорить внятно и раздельно заплетающимся языком нынешний курсант и бывший матрос-водолаз по кличке Брейк.
– Да «сапог» ты, натуральный «портяночник», ты и на пункт из «сапогов» пришел, – корил Брейка Степан Падайлист.
Из-за оригинальности фамилии кличка у Степы была тоже оргинальная – Качок. Кличку эту ему еще на «срочке» придумал Брейк, склонный ко всяким литературным излишествам и фантазиям. В первый раз, когда Брейк услышал фамилию Степана, он высказал вслух аллегорическую рифму: «Степан Падайлист – ярый онанист!» Падайлист был младшим матросом по призыву и, скуксившись, промолчал. В конце концов кличка много раз трансформировалась и превратилась в «Хохла – велосипедиста – старого фашиста – заядлого культуриста», а для удобства произношения – просто в «Качок».
– Ко-о-ок! – заорали бывшие матросы, узрев Мотыля. – Где ты носишься, мы чо, на дискотеку идем или как, тут же выпускные в школах, девчонки нарядные с букетами бегают, на танцульки попрут обязательно.
– Остыньте, вы, дутен пулы, – нелицеприятно и по-молдавански выругался Мотыль. – Румыны в городе, вам валить надо, особенно тебе, Брейк.
– Хорошенькое дело, валить… вы меня сдернули, сколько у меня нервов потрачено, чтобы раньше с училища свалить, вас не интересовало; Димку Болева так и не встретили, в Одессу не съездили, и тут валить? – начал возмущаться Брейк.
– Протрезвляйтесь, – коротко отрезал Мотыль. – Дело серьезнее некуда, в городе уже стрелять начали.
Брейк и Падайлист открыли рты и недоуменно вылупились на Мотыля. Покидать гостеприимные Бендеры, до которых добирались с таким трудом, так рано не хотелось.
Степан поплелся в ванную под холодный душ, Брейк начал собирать свои шмотки, проклиная всех на свете – и своих сослуживцев, и молдавского президента Снегура, и самого себя, так просто купившегося на эту авантюру.
План Мотыля был прост – добраться до окраин, где жил его двоюродный брат, у которого в гараже стоял женин «жигуленок», и на видавшей виды «шестерке» отвезти Брейка до украинского Луганска, откуда он уже спокойно мог уехать до своего Ростова.
– Ой-й-й, мляя, – хрипел Падайлист, держась за простреленный бок и царапая пальцами подъездную стену. Брейк, поддерживающий Степана, подхватил того под мышки и потащил вверх по лестничному пролету. Дотащил и посадил под распределительным щитом. Подбежал к одной из дверей на площадке и с силой ударил ногой.
– Бу а не зио, мля, открывайте, а то дверь снесу! Ну, чо там еще, вари ведери епт, откройте, вашу мать.
Дверь тихонько открылась, и в нос Брейку уперся ствол какой-то длиннющей огнестрельной бандуры.
– Не ори, – прохрипели из-за двери, – отойди подаль. Чо за дохляк с тобой, сам кто?
– Да русский я, не местный, это друг мой, на румын попали, пересидеть где-нибудь или хотя бы перевязаться, нас корешок местный найти должен.
– Затаскивай быстрее, чем его зацепило-то? В каком районе?
Брейк схватил под мышки Степана и затащил в коридор квартиры. Невысокий сухонький мужичонка в голубом десантном тельнике и штанах от маскхалата отодвинулся в сторону и, пока Брейк тащил дальше Степана по коридору, выскочил на площадку и осмотрелся. В руках он держал какую-то здоровенную винтовку с оптическим прицелом. Брейк мельком взглянул на мужика, удивленно хмыкнул: «Надо же, откуда у него «мосинка» снайперская?»
Мужик захлопнул дверь, потом закрыл вторую, защелкнул несколько запоров и помог затащить бесчувственного Качка на кухню. Тяжеленного Степана взвалили на стол, стоявший посередине.
– Снимай шмотье с него, я сейчас бинты притащу, – коротко бросил мужичок и скрылся в комнатах.
Степан хрипло дышал и, не открывая глаз, постанывал. Брейк осторожно снял джинсовую куртку, всю пропитавшуюся кровью; футболку пришлось срезать кухонным остро заточенным ножом. Пришел хозяин, не церемонясь, перевернул раненого на бок, осмотрел входное и выходное отверстия, раскрутил пузырек, капнул на кусок ваты чем-то противно пахнущим и резко зашипевшим, начал обрабатывать края.
– Семь шестьдесят два лупануло, ребра сломало, вскользь прошло; вроде ничего не задело… На кого нарвались морячки?
– Да какие мы морячки, – попытался отмазаться Брейк, державший Степана за плечи.
– Татуха у него якорная с парашютами – видать, на дембель себе соображал. Морпехи, что ли?
– Да типа того…
– Ну, я – сухопутный десантник, в местном батальоне служил. Наш комбат Кастет тоже с бывших морячков, до Афгана на Тихоокеанском где-то рубил, сейчас в крепости в национальной гвардии комбатствует. Меня Василием кличут, я прапор бывший. Считай, повезло, что на меня нарвались, – ответил хозяин и, закончив обрабатывать рану, начал споро и со знанием дела перевязывать раненого.
– Нас возле универмага, такого большого, «Весна» вроде как, перехватили – то ли румыны, то ли молдаване, я так и не понял. Как начали по нам палить, хрен его знает зачем. Вон Степку ранило… Второй наш, Женька, там остался – показал рукой, куда бежать, а сам как сквозь землю провалился. Он так и сказал: найдете в том доме прапора Червоноокого… ну, и погоняло у этого прапора, блин. Где теперь его искать? Ты не знаешь, что за кадр? Мотя вроде на этот подъезд показывал.
Василий хмыкнул и покачал головой:
– Значит, возле «Примавары» втюхались… А Червоноокий – это не «погоняло», это фамилия. И между прочим, моя!
