Петр Катериничев - Огонь на поражение
Таким образом, если Организация действует активно — а она именно так и действует, — ее функционеры не могут не засветиться… Но дать профессионалам из ГРУ или ФСК задание «разработать» кого-то из своего ближнего окружения, к тому же прикрытого сотрудниками Главного управления охраны РФ или даже Службы безопасности Президента, — такое задание может дать только сам Президент.
И если он этого не делает, значит…
«Как вам не стыдно дурачить людей…»
«Сначала было стыдно, а потом привык…»
Все мои версии — чушь собачья!
Все просто и конструктивно. Принцип автомата Калашникова.
Остается лишь собраться с духом и сформулировать… Стук в дверь кажется грохотом в тишине пустого дома. Жесткий и настойчивый.
Тихо сползаю с кресла на пол, поворачиваю барабан кольта так, что выхолощенный патрон становится последним… тьфу, крайним…
Взвожу курок.
Глава 19
Тихонько отмыкаю дверь, чуть толкаю ее наружу и замираю за косяком.
Несуразный старичок в длинном полушубке, допотопной клетчатой кепке с опущенными «ушами» и валенках с калошами озадаченно переминается с ноги на ногу на крыльце. Чуть подал длинный костяк вперед, лицо попало в полоску света — бородка клинышком, как у всесоюзного старосты Калинина, очки в старомодной металлической оправе…
Старичок деликатно кашлянул, снова примял валенками снег, протянул блеющим полушепотом:
— Константи-и-и-н Георгиевич… Вы дома?.. Хлипкий вид дедушки меня не умиляет. Знавал я, и совсем недавно, одного «безобидного» старичка разбойничка, так тот «одуванчик» едва не пристрелил меня из моего же собственного нагана.
Спас, можно сказать, старинный офицерский предрассудок насчет стрелкового оружия. Сейчас же у меня в стволе вполне полновесная пуля, «машинка» вычищена самолично и осечек не даст. Успокаивают лишь три обстоятельства: кольт все еще в моей руке и упускать его не собираюсь; старичок интеллигентной наружности без приглашения не заходит, вытягивает шею, стремясь заглянуть в комнату, и впечатления бойца группы захвата не производит; на снегу от соседнего дома до моего крыльца только одна цепочка следов — от его безразмерных калош. И ночь — снежная и спокойная, ни шороха.
Старичок еще раз корректно стучит в притолоку.
— Константин Георгиевич?.. — Голос встревоженный. Мне становится неловко: заставляю старика ждать на крыльце, а может, у него — несчастье какое?..
— Заходите, пожалуйста!
Моя неожиданно материализовавшаяся в проеме двери фигура вызывает у него озадаченность.
— А Константин Георгиевич?..
— Он в отъезде, Я его племянник. Олег Владимирович. Да заходите же.
Успеваю еще раз окинуть взглядом окрестности; пусто,тихо, темно.
Старичок входит. Запираю дверь.
— Да-да. Я вас припоминаю… Вы бывали у Константина Георгиевича весной. В марте, кажется?
— Точно так. У вас прекрасная память.
— Слава Богу, слава Богу… Вы знаете, в мои годы это не так уж часто и встретишь. Ну да я ведь историк…
Помогаю дедушке вылезти из тулупа, он оставляет калоши в прихожей, проходит в комнату.
— Чайку?
— Да-да, спасибо. И — ради Бога, извините, что в столь неурочное время…
Ну да — старческая бессонница, к тому же по ночам я работаю. Посмотрел — огонек вроде светится, полагал, Константин Георгиевич еще не ложился, решил, зайду…
Надеюсь, не помешал отдыхать?
— Нет. Я тоже работал. А вы писатель?
— Сейчас, пожалуй, уже да… Вот ведь, поспешил откреститься от склероза, а не представился… — Старичок приосанился, церемонно подал узкую сухую ладошку:
— Борис Абрамович Шапиро, историк и… э-э-э… литератор. И давнишний сосед Константина Георгиевича по даче. Года эдак с пятьдесят восьмого.
— Очень приятно. Читал ваши сочинения. Еще будучи студентом.
— Так вы тоже историк?
— В какой-то степени. Закончил исторический МГУ.
— Ну как же, альма матер… Для многих, молодой человек, для многих… Вы работаете?
— Индивидуально. Переводчиком.
— У какой-то персоны? Или по заказам?
— Литературным.
— Ну да, ну да… Сказывается влияние Константина Георгиевича. Вы в Москве живете?
— Да.
— И давно?
— Достаточно.
— И как теперь заработки у переводчиков?
— Да разве ж это заработки? — Поняв, что на каждый мой ответ у Бориса Абрамовича зреет новый вопрос, отвечаю на этот раз «по-еврейски»: вопросом на вопрос.
— Да, да, да… Я вам вот что скажу: понятие заработка вообще исчезло из обихода в нынешнее время. Слова-то какие, вы только вслушайтесь: «обернуть», «обуть», «прокрутить», «выбить»… Старинное «нажить» кажется полным анахронизмом. Да и что наживать — когда вместо денег «бабки» да «баксы».
Подействовало.
Завариваю чай. Для этого взял с полки старинный китайский фарфоровый чайник, едва не смахнув стоящий рядом литого стекла кубок — с вензелем и гербом.
Ополаскиваю кипятком из электрического самовара, завариваю, накрываю полотенцем, нарезаю хлеб и колбасу.
— …и знаете, кто купил константиновский рубль с аукциона в Лондоне?
Естественно, россиянин, какой-то сибиряк! А вы говорите — заработки!.. Какой ученый или писатель может заработать сто тысяч долларов? А тем более потратить на коллекционную монету? Собственно, я знаю очень и очень серьезных московских коллекционеров, но и они… — Тема денег для Бориса Абрамовича неисчерпаема. Это естественно: я вспоминаю, что читанные мною монографии Шапиро как раз посвящены монетарной системе Киевской и Московской Руси.
В другое время поговорил бы с дедушкой с огромным удовольствием, но только не сейчас.
— …у вас работает?
— Что, простите?
— Я про приемник. Он работает?
— Да.
— С вашего позволения… Не знаю, стариковская ли это слабость — интересоваться политикой, или — общечеловеческая, но как историк считаю происходящие сейчас события крайне важными. Крайне! — Старичок смотрит на меня воинственно, с вызовом.
Кто бы спорил, только не я!
— Как раз передавали важное сообщение по Чечне, а .мой приемник — у меня, знаете ли; «Балтика», еще на лампах, — отказал! Я посмотрел — у Константина Георгиевича свет, ну и — не удержался… За событиями я стараюсь следить, как историк, весьма пристально… Весьма. А вы?
— Когда как…
Разливаю чай по стаканам в подстаканниках. Включаю приемник.
«…Как. мы уже сообщали, во исполнение Указа Президента России о разоружении незаконных вооруженных формирований на территории Чечни и для обеспечения конституционных прав граждан этой республики, входящей в Российскую Федерацию, в нее введены спецподразделения МВД и части МО России».
«…Член Президентского совета Б. назвал ввод в Чечню Вооруженных Сил России опасной ошибкой. Он заявил, что властями России игнорируются законы, обычаи, традиции этой мусульманской страны. Начинающееся военное противостояние может перерасти в затяжную кровопролитную кавказскую войну…»
"…Источник, близкий к кругам официального Грозного, заявил: «Можно разгромить армию, но нельзя победить народ. Чеченцы готовы сражаться за свою независимость до последнего человека…»
«…и о погоде. Ожидается усиление снегопада в Москве и области, на дорогах возможны заносы. ГАИ столицы предупреждает водитилей об усилении опасности аварий и катастроф…»
— Ну, что скажете, молодой человек?
— А я — пешеход. Автомобиля не имею. И дорогу перехожу строго на зеленый сигнал светофора.
— М-да… Вы знаете, что меня удивляет? В свое время нынешний Президент легко уступил Украине земли Новороссии, Крым, а Казахстану — пять исконных российских губерний, переданных административно еще Хрущевым «под освоение целины»… А теперь развел такой сыр-бор из-за маленькой Чечни… Помните у Салтыкова Михаила Евграфовича, «Медведь на воеводстве»? Спит Топтыгин, чует, по туше его кто-то прыгает, и думает: беспременно это должен быть внутренний супостат! Сгреб грубияна в лапу да, не рассмотревши с похмелья, взял и съел.
Борис Абрамович смотрит на меня требовательно-вопрошающе, а я — храню молчание. Ибо сильно опасаюсь быть втянутым в бесконечный историко-литературный спор «О природе вещей». Со времен Лукреция Кара вопрос так и завис и требует дискуссий. Сейчас мне не до них.
— А еще — там же, у Салтыкова… "Злодейства крупные и серьезные нередко именуются блестящими и в качестве таковых заносятся на скрижали Истории.
Злодейства же малые и шуточные именуются срамными и не только Историю в заблуждение не вводят, но и от современников не получают похвалы". Блестяще, вы не находите?
Нахожу. Но продолжаю молчать.
Профессор Шапиро разочарован. Недоволен. Рассержен. По его мнению, я, словно нерадивый студент, ухожу от разговора. Это — как с лекции сбежать. Так что по соответствующему экзамену мне — твердый «неуд».
А вообще-то, старик, наверное, очень одинок. В иное .время с удовольствием составил бы ему компанию, но не теперь.
