Егор Овчаренков - Последний бросок на запад
— Пушки! — радостно прокатилось по позициям сербов. — Наши!..
Но это было слишком громко сказано. Несколько четников выкатили одно-единственное безоткатное орудие, стоявшее до этого замаскированным в кустах, но это было хоть что-то.
— А ты боялся! — подмигнул Чернышеву Дима.
Танки приближались, гул нарастал, и смелости от этого ни у кого не прибавлялось.
Когда до танков оставалось не больше двухсот метров, в окопах сербов и наемников совсем прекратились разговоры, наступила тревожная тишина, в которой был отчетливо слышен только зловещий гул машин.
Позиции обороняющихся находились на возвышенности, что несколько усложняло задачу атакующих, но это только прибавляло им решимости.
Кто-то не выдержал и дал автоматную очередь в сторону танков. Раздалась команда Стойковича — и заговорила пушка. Она успела сделать только два выстрела, и оба неточные.
Ответ не заставил себя долго ждать — сразу несколько танков ненадолго остановились и их пушки выпустили облака белого дыма. На защитных позициях раздались взрывы.
Один из снарядов взорвался метрах в двадцати от Емельянова, и у того от взрыва заложило уши. Несколько минут он вообще ничего не слышал, кроме режущего звона. Потом до него постепенно стали доноситься звуки боя — дробный перестук автоматов й тяжелое уханье танковой артиллерии.
Прямым попаданием хорватского снаряда единственное орудие сербов было уничтожено. Ряды защитников таяли на глазах. Те, кто не бросился бежать, или отстреливались, или были уже убиты.
Емельянов и Чернышев вели ожесточенную пальбу по пехотинцам. Но танки остановить было нечем — пулеметы и минометы молчали. Рядом снова раздался взрыв. На том месте, где только что лежал казак Егор, осталась лишь дымящаяся воронка.
— Эх, Егор, Егор! — пробормотал Емельянов.
Хорваты подошли уже совсем близко. Надо было спасаться. Емельянов вскочил и побежал в сторону леса — там танкам было посложнее маневрировать. На бегу он прокричал:
— Вадим! Ты где?
— Здесь я, здесь…
Вадим бежал следом.
Хорваты, подбадривая себя яростными криками, преследовали сербов: косили их очередями из автоматов, танковых пулеметов, давили гусеницами машин. Отступающие беспорядочно отстреливались.
— Помогите! — раздалось где-то рядом в месиве земли и снега.
К Дмитрию протягивал руки сербский воин, с которым он жил и сражался бок о бок уже несколько месяцев. Теперь от четника осталась только половина тела. Все, что было ниже пояса, оторвало взрывом, и непонятно, как только этот человек оставался еще жив.
Несчастный хватал землю руками и пытался ползти, руки срывались, и он утыкался головой в землю. Потом снова упорно приподнимал голову и что-то хрипел — на губах пузырилась кровавая пена…
Помочь этому человеку было невозможно, но и забыть это зрелище тоже было невозможно. Война показывала свой самый жестокий и страшный оскал. Емельянов почувствовал, что его охватывает настоящая паника. Нужно было думать только о спасении.
Он споткнулся и свалился в воронку от взрыва. Что-то тяжелое придавило его сверху. Он с трудом догадался, что это также смертельно испуганный Вадим Чернышев. Омоновец поднялся быстрее и, оттолкнувшись ногой от головы Димы, бросился бежать дальше. Тот выплюнул набившуюся в рот землю. И тоже хотел кинуться следом спасать свою жизнь.
Но тут рычание вражеского танка раздалось совсем рядом. Дима обернулся. Рядом свистели пули, рвались снаряды, но он, здоровый мужик, профессиональный воин, был жив и вооружен. Он понял, что просто не имеет права паниковать и трусить, когда еще что-то может. Пришло странное спокойствие, стало даже как-то тише, словно бой ушел в сторону.
Прямо на него полз танк, за которым в дыму мелькали фигуры хорватских пехотинцев. Емельянов вытащил из подсумка две гранаты и поднялся во весь рост.
— Ложись! — заорал где-то за спиной Чернышев.
Емельянов ждал. Танк неумолимо приближался. Оттуда не стреляли, видимо, решив, что этот рослый серб сошел с ума и на него не стоит тратить патронов, достаточно раздавить гусеницами.
Когда осталось метров пять — семь, Дима упал на землю, успев метнуть в танк две фанаты. После этого он схватил автомат и приготовился отстреливаться до последнего патрона.
Когда пыль, поднятая взрывом, осела, Емельянов увидел, что танк крутится на месте, — одна гусеница была сорвана и, как огромная змея, извивалась, вздымая землю.
Кто-то из хорватских пехотинцев оказался в опасной близости от подбитого танка и попал под гусеницу. Под, дикие вопли человека боевая машина, прежде чем остановиться, разорвала его на части — руки и ноги, внутренности и голова были превращены в кровавое месиво.
Здесь, в небольшом перелеске, в непосредственной близости танков больше не было. Емельянов открыл огонь одиночными, стараясь стрелять поточнее. Стрельба была слышна повсюду: значит, не все еще было потеряно, значит, сопротивление сербов продолжалось и все могло измениться в их пользу.
Хорваты тоже несли потери. Трупы их пехотинцев в зеленой форме или белых маскировочных куртках, трупы танкистов виднелись там и тут.’ Неподалеку горел еще один танк. К небу поднимались жирные черные клубы дыма.
Рядом кто-то громко ругался по-русски и стрелял, стрелял, стрелял. Был ли это Чернышев, Дмитрий не успел понять. Потому что атака хорватов возобновилась с новой силой. Видимо, на другом фланге все было кончено и у католиков появилась возможность перебросить сюда людей и технику.
Впереди взревел мотором танк. Метрах в десяти левее от Дмитрия взметнулся, круша деревья, взрыв, и прямо к воронке, где залег русский наемник, подкатилась человеческая голова в каске.
Через минуту кто-то из сербских смельчаков приблизился к этому танку и бросил связку фанат, точно угодив в двигатель. Взрыв разворотил броню. Еще один Т-72 прекратил свое движение.
Но следом из дыма вылезло черное отверстие другого ствола. Оно смотрело прямо на Емельянова.
Тот решил сменить позицию. Рванулся в сторону и успел сделать только пять-шесть шагов, как неведомая сила подняла его в воздух и отшвырнула к толстой сосне.
Пушечный снаряд разорвался рядом, но осколки пощадили русского наемника. Его отбросило взрывной волной.
Дмитрий лежал на спине, раскинув руки. Сломанная ключица неестественно выпирала из-под кожи.
Чернышев увидел, что его старый товарищ лежит без движения, и даже перекрестился. Пока не стало совсем поздно, рижанин повернулся и побежал зигзагами туда, где лес был гуще.
Очнулся Емельянов от резкой боли.
Смуглокожий небритый хорват пинал его ногой в бок, точно определив, что этот враг еще жив и должен встать.
Емельянов вскрикнул от боли, и хорват, что-то весело воскликнув, продолжил экзекуцию.
— Ах ты, сучара, — скрипя зубами, процедил Емельянов — и тут же получил сильнейший удар по сломанным когда-то ребрам, после чего снова потерял сознание.
Очнулся он, правда, быстро. Хорват не уставал его бить, и новая боль привела Диму в чувство. Он, собрав последние силы, перехватил ногу садиста и своей ногой что было сил ударил того в пах.
Теперь уже ругался усташ. Он скорчился, присел на корточки и, схватившись за причинное место, со злобой что-то прохрипел.
Его взгляд не предвещал ничего хорошего, поэтому Дима решил ударить снова, однако сломанная ключица напомнила о себе такой резкой болью, что силы вновь покинули Емельянова и он, на этот раз надолго, потерял сознание…
Емельянов пришел в себя от какой-то качки. Он проморгался и осмотрелся. Мимо медленно проплывало заснеженное поле битвы. Емельянова тащили на носилках — неизвестно кто, неизвестно куда. Носилки мерно покачивались из стороны в сторону, и от этого кружилась голова.
Емельянов попытался приподняться, но у него ничего не получилось — безмерная слабость опутала все тело, не давая даже возможности пошевелиться.
Если его несли свои, сербы, — это хорошо. А если хорваты?.. Непонятно, почему не пристрелили. Значит, взяли в плен. А что будет там?
Дима был достаточно наслышан об издевательствах, которым подвергались пленники как одной, так и другой воюющей стороны.
Носилки остановились, приподнялись, и раненого просто выкатили в холодный металлический кузов грузовика. Дмитрий застонал от боли. Кто-то помог ему сесть. Это оказался Кабанчик. В машине сидели на полу еще несколько пленных сербов, а двое вооруженных хорватских солдат — на скамейках.
— Ты не ранен? — спросил Кабанчика Емельянов.
Серб отрицательно покачал головой. Он только показал на голову, на которой из-под волос выпирала здоровенная шишка. Оказалось, что на него упало дерево, в которое попал снаряд.
Сидевшие в машине хорваты держали пленных под прицелом. Дима видел, что их автоматы сняты с предохранителей.
![Айзек Азимов - Последний вопрос [Последняя проблема]](/uploads/posts/books/55996/55996.jpg)
