Борис Цеханович - Хлеб с порохом
– Борис Геннадьевич, из Алхазурово лесом пришел знакомый и сообщил моему односельчанину, что вчера от авиабомбы полностью погибла его семья. Как раз водителя фургона. У меня к вам просьба – договоритесь с начальником блокпоста у Алхазурово, чтобы его с машиной пропустили туда.
– Почему именно с машиной?
– По нашим законам надо хоронить до захода солнца. Если ехать через Старые Атаги, потом по трассе Грозный – Баку и в горы, то получается крюк в сто пятьдесят километров, да еще проверки на блокпостах сколько времени отнимут – не успеет. А через Алхазурово он через час будет на месте.
Я задумался: связываться с этим делом мне очень не хотелось, не хотелось ехать на блокпост 166-й бригады и договариваться о пропуске машины. Не исключал я и того, что чеченцы, вполне возможно, использовали меня втемную в своей игре, и мне это тоже очень не нравилось.
Я подошел к водителю, он вчера угонял машину от нас, и Рамзан представил его мне: имя я не запомнил, только фамилию – Музаев. Водитель был внешне спокоен, но вчера, когда я его видел, и сегодня – это были два разных человека. Его лицо, и так худое, за ночь осунулось еще больше, красные глаза лихорадочно блестели, а руки жили своей беспокойной жизнью: то и дело застегивали и расстегивали пуговицы на рубашке, непрерывно поправляли брючный ремень, а то вздымались к голове и теребили волосы. По моей команде он открыл фургон, и я, убедившись, что там ничего нет, тщательно осмотрел в угрюмом молчании и всю машину. Ничего не обнаружив, я повернулся к Музаеву:
– Как это произошло?
Чеченец поднял руку к горлу и с силой помял его, как будто хотел прочистить, несколько раз хрипло кашлянул и отвернул лицо от меня, но я успел увидеть скатившиеся из глаз слезы. Я не торопил, а справившись с собой, он хриплым голосом рассказал:
– Вчера днем над деревней пролетел один– единственный ваш самолет и скинул всего одну бомбу, которая попала в дом моего брата. Там жила и моя семья, которую я завтра хотел перевезти сюда. Полностью погибла семья брата, брат, моя жена и пятеро моих детей. Пришел из Алхазурово знакомый, рассказал, что никто не может решиться собрать все, что осталось от моих. Просят, чтобы я сам пришел и соскреб их со стен. – Музаев стиснул зубы и со свистом втянул в себя воздух. – Помогите, товарищ майор, я сейчас бы собрал останки, к вечеру вернулся обратно и похоронил бы их на кладбище.
Я тяжело вздохнул. Придется помочь.
– Ладно, поехали. Только сразу же хочу предупредить: попробую договориться, но если начальник поста упрется, то я давить на него не стану. Все-таки он офицер другой части.
Я на своем БРДМ, сзади голубой фургон, через полчаса подъехали к блокпосту 166-й бригады, который расположился в пятистах метрах от окраины Алхазурово и перекрывал дорогу. Представившись старшему лейтенанту комендантом соседней деревни, я в нескольких словах объяснил ситуацию и попросил пропустить машину через его пост. Начальник поста внимательно посмотрел на меня, потом на стоявших в отдалении Рамзана и Музаева.
– Нет, пропускать никого не буду.
Я сделал еще одну попытку нажать на старлея и добился лишь частичного решения вопроса: он согласен пропустить чеченца, но без машины. На большее он не шел. Пожав плечами, я отошел к чеченцам:
– Начальник поста согласен пропустить, но без машины.
Музаев сверкнул глазами, а Рамзан возмущенно всплеснул руками.
– Борис Геннадьевич, я пойду поговорю с ним тоже, – Рамзан решительно направился к старшему поста и, возбужденно размахивая руками, начал его уговаривать.
Некоторое время я наблюдал за ними, потом повернулся к Музаеву:
– Когда похоронишь, в лес уйдешь – мстить?
Чеченец тяжело вздохнул и с тоской произнес:
– А что мне остается делать?
Через пять минут вернулся Рамзан и сокрушенно развел руками:
– Только пешком, машину не пропускает.
– Ладно, – Музаев принял решение, – я пойду так. В деревне возьму машину и к вечеру вернусь обратно. Ты, Рамзан, машину отгони и могилы подготовь. Спасибо, командир, что не отказался мне помочь.
Музаев повернулся и подошел к старшему лейтенанту. Я знаком остановил Рамзана, а сам поспешно подошел к офицеру и чеченцу, чтобы, если у Музаева сейчас сдадут нервы, не допустить конфликта.
– Сынок, – чеченец вперил взгляд в офицера, – многое хочется тебе сказать, но ты не поймешь сейчас, может быть, поймешь, когда будешь постарше. Скажу только одно – не дай Бог тебе такого горя, как у меня.
Музаев махнул рукой и повернулся ко мне:
– Спасибо, товарищ майор, вас и ваших я не трону, – он развернулся и понуро побрел в сторону деревни.
Дождавшись, когда он скроется среди домов, мы развернули машины и поехали в сторону Лаха-Варанды.
В штабе, куда я приехал после того, как расстался с Рамзаном, царило оживление: из пункта постоянной дислокации позвонили и сказали, что через два дня вылетает борт с заменой для офицеров и прапорщиков полка – всего около ста восьмидесяти человек. Все бегали и суетились, подписывали акты списания и другие необходимые документы для передачи подразделений. На все это я смотрел спокойно и слегка свысока, так как уже знал, что заменщика мне не нашли, и когда найдут, тоже неизвестно. Прокрутившись целый день в штабе и в подразделениях обеспечения, я совершенно забыл про Музаева и вспомнил, только когда возвращался к себе после совещания, увидев на кладбище напротив мечети толпу чеченцев человек в сорок, которые опускали в могилу останки семьи Музаева. Сам он стоял среди громко причитающих женщин и, комкая в руках фуражку, смотрел на то, что осталось от близких. Услышав звук двигателя, все обернулись и стали недобрыми глазами смотреть на меня, сидящего на броне БРДМ, женщины прекратили причитать и тоже уставились на меня мокрыми и дикими глазами. Если бы взгляды могли убивать или зажигать, то не проехал бы живым и десяти метров, а так я словно плыл по воздуху, не чувствуя под собой машину, под этими ненавидящими взглядами, которые буквально пронзали меня, и только скрывшись за деревьями, смог перевести дыхание.
Вечером с докладом пришел Рамзан:
– Борис Геннадьевич, в деревню вместе с Музаевым приехали около ста человек, а основная масса жителей прибывает завтра к обеду. Это те, кто могут самостоятельно прибыть. Кто победнее, тех будем за счет деревни перевозить, и здесь нужна ваша помощь. Машины у нас есть, но вот с бензином проблемы. Нельзя ли через вас как-нибудь решить этот вопрос?
– Я завтра попытаюсь решить этот вопрос, но мне интересно знать, каким маршрутом прибудут жители и сколько их прибудет. Да и сколько нужно бензина, чтобы перевезти остальных людей?
– Нам на первый день нужно литров сто двадцать, а потом каждый день на нужды деревни по сорок литров. А приезжать люди будут со стороны Чишков. Есть договоренность о пропуске завтра до полутора тысяч человек. Да, кстати, хозяина машины, которую вы передали нам, мы вычислили. Музаев, когда сегодня был в Алхазурово, уже задал ему неприятные вопросы, почему его машина оказалась в нашей деревне, нагруженная чужими вещами.
– Слушай, Рамзан, раз о Музаеве разговор зашел, он свою месть на моих ребят не перенесет? В лес ведь он однозначно уйдет.
Рамзан пододвинулся ко мне:
– Борис Геннадьевич, с Музаевым я разговаривал, и не только я. Он сказал, что вреда своим уходом для деревни не принесет. И уйдет в отряд, который действует в другом районе. В принципе, наверно, для вас не секрет, что боевики вычисляют всеми способами фамилии и адреса летчиков. Платят любые деньги за любую информацию про них и больше всех их ненавидят.
Мы помолчали, а потом я спросил:
– Ну, а к нам как вы относитесь? Тоже, наверно, ненавидите?
Рамзан помолчал, посмотрел на меня и на весело суетящихся в отдалении замполита и техника. Они полчаса тому назад приехали из Грозного и привезли солидную сумму денег за сданные фисташки, а тут узнали, что послезавтра им приходит замена.
– Борис Геннадьевич, ведь эти летуны летят на очень большой высоте и кидают оттуда бомбы, ничем не рискуя, их ведь невозможно достать. Вот и с семьей Музаева: если бы самолет прилетел и отбомбился по деревне, даже если бы много было жертв среди селян, совершенно по-другому мирные жители все это бы восприняли. А так пролетел мимо и бросил одну бомбу: так, походя. У нас это ни у кого в голове не укладывается. Никто не может понять, зачем было на мирную деревню одну бомбу кидать? Ну, а что вы? Вы, как и боевики, рискуете, можно сказать, воюете по-честному: или они вас, или вы их. Поэтому к вам и нормальное отношение.
– Ладно, Рамзан, давай по делу поговорим. Раз у тебя основная часть жителей прибывает, то давай завтра же в шестнадцать часов проведем митинг у школы, где ты меня представишь и я, как комендант деревни, доведу свои требования, чтобы потом у нас не было друг к другу претензий.
Решив еще несколько насущных вопросов, мы разошлись.
