Владимир Першанин - Самоходка по прозвищу «Сука». Прямой наводкой по врагу!
Здесь не было сильных боев. Но война напоминала о себе постоянно. В одном месте неровной цепочкой шли полузасыпанные окопы. В 41 году еще не было принято возводить сплошные линии траншей. Стоял сожженный и проржавевший до основания танк БТ-5 с сорванной башней. Еще один легкий танк, видимо, укрывался от бомбежки и сгорел в узкой промоине.
Талая вода занесла его наполовину землей, башенный люк откинут. Тягостное впечатление произвела братская могила. Когда-то на вершине холма стоял деревянный памятник – пирамида с жестяной звездой.
Он был раздавлен танковыми гусеницами. Могилу в спешке выкопали неглубокую. Под тяжестью немецких танков она осела. Ямы, вырытые гусеницами, углубили хищники, разорвав мертвые тела. Павел проводил взглядом пожелтевшие кости и черепа, обрывки военной формы.
Десантники на броне – молодые ребята с автоматами, что-то оживленно обсуждавшие, замолчали, провожая глазами останки бойцов сорок первого года.
– Похоронили бы, что ли, – сказал кто-то. Остальные промолчали. С правого фланга, минуя промоины и бугры, примчался мотоцикл. Сержант-разведчик доложил, что километрах в трех впереди речка.
– Неширокая, метров в пятнадцать. Два хутора на той стороне.
– Мосты имеются?
– Напротив одного дощатый мосток, телегу только выдержит. Другой хутор за поворотом. Туда второй мотоцикл поехал. Немцев не видно.
Шли по высохшей за жаркое южное лето степи. Речка оказалась илистая, глубиной метра полтора.
– Пройдешь? – спросил Мищенко у старшины, командира плавающего танка.
Тот спрыгнул вниз, осмотрел берег, шагнул в ил, и, кое-как вытянув сапоги, покачал головой:
– Не пройдем, товарищ старший лейтенант.
– Что, плавать разучился?
– Ил глубокий. Завязнем.
– Эх, моряки!
– Надо галечную отмель искать или песок.
– Спасибо, что просветил.
Двинулись вдоль извилистой речушки под прикрытием редких тополей и кустов ивняка. Вскоре увидели поднимавшийся над хутором дым, а следом появился второй мотоцикл. Разведчики доложили, что немцы жгут дома. Стучали редкие выстрелы, короткие очереди.
– Жителей выгнали, по дороге уходят. А стреляют в сараи да по чердакам. На всякий случай.
Действительно, за хутором тянулась на запад кучка жителей с узлами, ручными тележками. Одну телегу, наполненную барахлом, тянула корова. Видимо, лошадей забрали завоеватели.
– Сколько там немцев?
– Два мотоцикла и грузовик. Скорее всего, отделение.
– Брод не видели?
Этот экипаж оказался более шустрым. Проверили в нескольких местах берег и, кажется, нашли подходящее место.
– Галька, мелкие камни, следы от колес. Хуторские там переправляются. Глубину измерить не успели, фрицы из пулемета огонь открыли. Вот, коляску в двух местах продырявили.
Долго не раздумывали. Велико было желание спасти хутор. И хотя в бой без необходимости вступать не разрешали (главное – разведка), но здесь проходила единственная дорога.
– Двинем, Паша?
Впервые обратился широколицый, губастый старший лейтенант Мищенко к Карелину по имени.
– Двинем, – коротко кивнул Павел.
Быстро обсудили план действий. Мотоциклы не пройдут, будут прикрывать переправу, а затем их перекатят на руках. Первым пойдет плавающий танк Т-40. За ним все три самоходки. Если какая из «сушек» застрянет, то танк вытянет ее на буксире.
– Сил хватит?
– Хватит, – кивнул старшина. – Мотор новый, восемьдесят пять лошадей.
При этих словах Хижняк неопределенно покачал головой.
– Сомневаешься? – спросил Мищенко.
– Может не вытянуть. У Т-40 вес всего пять тонн, а у нас вместе со снарядами и запасными баками не меньше одиннадцати наберется. Ладно, попробуем на среднем ходу, без рывков. Должны пройти.
Брод перемахнули в общем успешно. Но гул моторов в хуторе уже услышали. Ударил один, за ним второй пулемет. Но это был скорее сигнал, чем реальная оборона.
Грузовик «Шкода» уже выскочил из-за домов. По нему ударили из орудий. Осколки изорвали в клочья тент, выбили щепки из дощатого кузова. Шофер, бывалый солдат, крутнулся, уходя от очередного снаряда, дал газ, увеличив скорость километров до шестидесяти.
Может быть, и ушел, нырнув за амбар из кирпича-сырца, а дальше нырнул бы в переулок, где скрылся бы за домами и деревьями. Но помешал танк Т-40, давно устаревший, скорее напоминавший танкетку. Броня с палец толщиной, даже пушки нет. Зато быстрый на ходу и вооружен крупнокалиберным пулеметом ДШК (способным вести огонь и по самолетам), а также обычным «Дегтяревым».
Старшина гнал свою машину наперерез и хотя по скорости уступал «Шкоде», врезал по задним колесам точно. От попаданий тяжелых пуль ДШК полетели дымящиеся клочки резины. Чешский добротный грузовик, осев на задний мост, вилял, выигрывая последние метры до переулка. Не успел. Очередь ударила по кабине. Загремела жесть, разлетались в разные стороны стекла вместе с брызгами крови из головы водителя.
Фельдфебель, сидевший рядом, выскочил, покатился по траве. Из кузова прыгали солдаты особой команды. Они принадлежали к войскам СС, хотя как и остальные солдаты вермахта, носили серо-голубую форму. Лишь «молнии» на петлицах определяли их принадлежность к ведомству Гиммлера.
Впрочем, не только это. Наиболее подготовленные, прошедшие в свое время особый отбор, они стали символом жестокости и хорошо помогли германской армии восстановить против себя население.
Украину немцы щадили. Не зря даже создали из украинцев эсэсовскую дивизию «Галичина» и батальон СС с поэтическим названием «Нахтигаль» («Соловей»). К украинцам, как и прибалтам, отношение было особым, почти доверительным.
Не зря в моем родном городе Сталинграде, на оккупированной половине, поддерживал новый порядок батальон украинской полиции. На совесть, говорят, работали, азартнее, чем сами немцы. Вытаскивали по приказу из укрытий и подвалов спрятавшихся евреев, не успевших переправиться через Волгу. Тщательно обыскивали, вспарывая подкладки и швы. Найденные золотые вещички сдавали неохотно, но и присваивать боялись – надо сдавать в пользу Рейха.
Зато набивали чувалы барахлом, начиная от женских плюшевых жакетов и кончая детскими штанишками. Собирали посуду получше, тюфяки, зеркала и прочее, что подворачивалось под руку. Жены и снохи везли это богатство на Украину (не пропадать же!), специально повозки за добычей гнали.
А евреев стреляли в песчаных оврагах, где легко засыпать трупы. Так же умело разыскивали окруженцев или раненых бойцов. Если немец мог отвести пленного на сборный пункт (для отправки в лагерь), то от украинских полицаев пощады не ждали.
Стреляли или резали широкими немецкими штыками. Смотря по настроению. Отрабатывали горох со свининой, кофе с сахаром, пайковую водку.
Но в сентябре сорок третьего, когда вермахт отступал, действовало железное правило: жечь и уничтожить все за собой. Создавались специальные команды эсэсовцев. И не принимались в зачет заслуги «щирых» дядек с белыми повязками.
Вот с такой командой столкнулась группа капитана Свирского. И эсэсовцы, кроме обычной жестокости, умели постоять за себя, зная, что пощады им не будет. Надежда только на свое оружие.
Т-40, вырвавшись вперед, гнал, чтобы добить грузовик, перехватить мотоциклы. Смахнул еще одной очередью бегущего эсэсовца. Но с тяжелого мотоцикла «цундапп» бил ему в борт пулемет МГ-42, выпуская два десятка пуль в секунду.
Большинство из них плющились, рикошетили, но несколько бронебойных просадили тонкую броню, что-то повредили в карбюраторном, легко воспламеняющемся двигателе. Оба танкиста были вынуждены прекратить огонь и срочно гасить дымившийся двигатель.
Фельдфебель и один из уцелевших солдат открыли огонь по десантникам. Заставили их залечь, кого-то убили, ранили и побежали к мотоциклу, который прикрывал их пулеметными очередями. Их догонял огнеметчик с массивным ранцем за спиной.
Десантники, прижимаясь к амбару, сумели подстрелить огнеметчика (бак не взорвался) и достать пулями еще одного эсэсовца, который свалился с коляски набирающего ход мотоцикла. «Шкоду» сгоряча забросали гранатами. Запоздало сообразив насчет трофеев, полезли в горящий кузов и, обжигаясь, стали выкидывать, что попалось под руки. Несколько мешков, солдатские ранцы, пару гусей со свернутыми шеями, что-то еще по мелочи.
Самоходки прочесывали хутор, настороженно ожидая засады. Возле одного из горящих домов увидели убитого мужчину лет пятидесяти, возле которого плакала жена. Двое подростков выгоняли из горящего двора овец и домашнюю птицу.
Хутор из семи-восьми домов и множества хозяйственных построек сжечь целиком немцы не успели. Горели всего два дома. Засады поблизости не обнаружили. Саня Зацепин, выскочив на окраину хутора, увидел два «цундаппа», уходящих по извилистой пыльной дороге. Отодвинув наводчика (в училище Зацепин считался хорошим стрелком), младший лейтенант выпустил вслед снаряд. Попасть в удаляющиеся на полном ходу мотоциклы было непросто.
