Михаил Рогожин - Мой нежный убийца
— Кто — мы? — не понял он.
— Я и Ольга. Она уже спит.
— Нашли общий язык? — удивился Лимон.
— Она оказалась замечательной девчонкой.
Влюблена в тебя по уши. Ждет ласки, нежности, красивых слов, ухаживаний — короче, всего, чего ты не способен дать.
Лимон отстранил ее и устало спросил:
— На что ж я способен?
— Любить меня. Это нетяжело и необременительно. — Она снова прильнула к нему.
— Намажь мне чем-нибудь рану, ужасно болит, — попросил Лимон, давая понять, что не собирается обсуждать свои чувства к Ольге.
Она помогла ему раздеться, принесла мази собственного приготовления и стала втирать в затянувшуюся розовыми рубцами рану. Лимон тихо постанывал. Она успокаивала его, целовала в губы и через некоторое время полностью сняла боль. Из благодарности или от усталости Лимон не стал сопротивляться, когда она потащила его в свою спальню. Позволил себя полностью раздеть и покорно улегся на спину. Инга с безумной страстью запрыгнула на постель. Всего нескольких движений хватило, чтобы возбудить его, и она снова почувствовала прежнего, сильного любовника. Ему не пришлось ничего делать самому. Она села на него и забилась в конвульсиях. Ее вопли разносились по всему дому, в то время как Лимон глубоко постанывал.
Только теперь он почувствовал разницу между Ингой и Ольгой. С княгиней он играл первую скрипку, а с Ингой предоставлял это право ей. И трудно было решить, что лучше. Конечно, хорошо быть активным любовником, выкладываться, чтобы доставить наслаждение любимой девушке. Но это возможно только при полном безделии и витаний в мечтах. А когда нервы напряжены и каждый новый день приносит смертельную усталость, поневоле предпочтешь умную, все знающую наперед Ингу.
Ложась с ней в постель, ему не нужно было заботиться о своей потенции, все в ее руках образовывалось наилучшим образом. А с княгиней, особенно после первой неудачной попытки, приходилось каждый раз доказывать свою мужскую состоятельность. А ради чего?
Инга, забыв обо всем на свете, заломила руки за голову и дергала животом, словно исполняла восточный танец. Она впала в транс и полностью отдалась во власть своих ощущений. Лимон забыл про усталость и, опираясь здоровым локтем в матрац, поднимал ее на себе в мучительной жажде финала.
Они оба не заметили, как рядом оказалась Ольга. Она сидела на коленях и с восхищением наблюдала за происходящим.
Когда Инга бессильно соскользнула с Лимона, княгиня потянулась к нему руками, и он вздрогнул от неожиданности.
— Я тоже хочу, — прошептала она.
— Уйди, — пробормотал он.
Но Ольга не желала его слушать. Ее губы нахально хозяйничали, стремясь возбудить его обессиленное тело. С Лимоном подобное происходило впервые. Может быть, в другой раз он и заинтересовался бы неординарностью ситуации, но сейчас, кроме стыда и апатии, ничего не ощущал. Приподнявшись, он с силой оторвал от себя Ольгу.
— Оставь меня, не надо. Так у нас ничего не получится.
Ольга всхлипнула, и из ее глаз потекли слезы.
В их отношения вмешалась Инга, она обняла княгиню и принялась, целуя и лаская ее, утешать. Такое Лимон видел только в порнофильмах. Он встал и поспешно вышел, оставив девушек в замысловато-раскованных позах.
* * *Рано утром раздался телефонный звонок. Лимон взял трубку и сонно спросил:
— Вам Ингу?
— Нет. Мне нужен Лимон. Его беспокоит Димитрис Федорос.
— Я слушаю.
— Думаю, нам следует незамедлительно повидаться.
— Когда?
— Часов в двенадцать предлагаю пообедать вдвоем. На Каланаки есть один пристойный ресторан.
Там нас примут. Попросите Ингу подвезти вас на площадь. Ждите меня в сквере у памятника.
— Ладно, — коротко ответил Лимон.
Он не сомневался, что Федорос проявит к нему интерес, поэтому, посмотрев на часы, решил еще немного поспать.
Завтрак Инга принесла Лимону в постель. Вид у нее был помятый и несколько смущенный. Лимон ел бутерброд с маслом, сыром и джемом. Запивал крепким кофе. Рука и плечо болели меньше.
— А где Ольга? — спросил он.
— Спит в своей спальне.
— Значит, вы теперь подружки?
— Да.
— Решили мне гарем устроить, как арабскому шейху?
— Для приличного гарема слишком мало девушек, — отшутилась Инга.
Лимон отодвинул поднос.
— Учитывая, что у меня полно дел, вы сделали правильный выбор. Надеюсь, ко мне претензий не будет?
— Какие претензии, ведь я тебя люблю, а княгиня думает, что тоже.
Лимон ничего не ответил и отправился в душ.
Ровно в двенадцать Инга подвезла его к скверу на Каланаки. У памятника прохаживался довольно высокий мужчина, с атлетической фигурой и животом в форме арбуза. Но при таком животе он не выглядел толстым. Наоборот, скорее был спортивен.
Походка была энергичной и несколько подпрыгивающей. Лысый череп в шрамах окаймляли совершенно черные волосы. Лицо было типичным для грека. Небольшие глаза оливкового цвета, выразительный нос и непременные усики. Одет он был в синюю рубашку с короткими рукавами и серые брюки. Дорогие, мягкие черные туфли небрежно подчеркивали его высокий социальный уровень.
Он как-то сразу выделил Лимона среди толпы и улыбнулся ему, как старому знакомому.
— Рад видеть!
— Спасибо, — ответил Лимон, пребывая в некотором напряжении.
— Ресторан тут неподалеку. Вон по той улице, немного вниз. Так что пройдемся, — предложил Федорос и энергично направился в указанном направлении.
На ходу он разговаривать не любил, поэтому несколько раз предупредил:
— Сейчас сядем и все обсудим.
Лимон краем глаза заметил, что на некотором удалении по противоположной стороне улицы шли два парня, явно телохранители. Федорос не обращал на них внимания, желая казаться неуязвимым.
Ресторан только открылся, и посетителей в нем еще не было. У входа их встретил улыбающийся метрдотель и проводил к столику в глубине зала.
— Давай нам все, — махнул ему Федорос. — И пару бутылок сухонького. Лучше французского.
Судя по тому, что грек утвердительно кивнул, он понимал по-русски. Федорос заметил удивление Лимона и не замедлил объяснить:
— Это наш парень! Мыкался без дела. Но как только выучил язык, я его сюда пристроил. Ох, ты даже не представляешь, скольким требуется моя помощь. Приезжают сюда без денег, без языка, без профессии. Абсолютно непонятно, на что люди рассчитывают. Тут своих безработных полно. Нет, прут вовсю. А как нахлебаются капитализма, бегут ко мне, умоляют: «Помоги, Димитрис, будешь нам как отец родной». Можно подумать, я их всех лично в Грецию приглашал. Но поворчу, поворчу, а пристраивать пристраиваю. Сердце доброе. Они, естественно, процент мне отстегивают, так ведь и я им места не за спасибо достаю. Здесь чиновники тоже любят взятки. Сам как, надолго или на время?
— Как дела пойдут, — уклончиво ответил Лимон.
Федорос больше вопросов не задавал, потому что официант принес закуски. В центре стола, на большом плоском стеклянном блюде, воцарился фиолетово-розовый осьминог, поджаренный на скаре. Вокруг него горками лежали золотисто-апельсинового цвета огромные королевские креветки.
Каждому на тарелку положили по несколько жареных сардин. Кроме рыбы, на столе появились многочисленные салаты и белые хлебные лепешки — греческая пицца.
Федорос взял из рук официанта бутылку вина и сам разлил по фужерам.
— Ну, со знакомством. Порадовал ты меня своими фокусами. Чуть на большую неприятность не налетели.
Они выпили. Лимон принялся за еду и никак не отреагировал на его слова. Федорос продолжил:
— Насилу уговорил Ходжу отпустить моих ребят. Как же это они сдуру на тебя нарвались? Ты ешь, ешь. Мне ведь про тебя уже кое-что рассказали. С Москвой связался. Там, прямо скажу, осуждают твои методы. Пожилого авторитета грохнул, а молодого сосунка, который вез тебя в аэропорт, отпустил с Богом. От него много лишней информации пошло.
— Значит, знаешь, кто я такой? — не желая обсуждать содеянное, спросил Лимон.
— Я — человек пожилой, мне уже давно пора все знать. В этом — моя сила. Все строится на знании. Когда в Москве я начинал заниматься антиквариатом, народ понятия не имел, что это такое.
Карельскую березу от «птичьего глаза» отличить никто не мог. К булям «маркетри» мясорубки прикручивали. Что ты хочешь, пролетарское государство. Любимая мебель — тумбочки!
Федорос подлил еще вина. Выпили без тоста, глядя в глаза друг другу. Лимона несколько встревожило сообщение из Москвы. Если афинскому мафиози ничего не стоило получить информацию о нем, то уж в уголовном розыске знают все на зубок Вовремя Солон сделал ему немецкий паспорт.
Плохо, что в Афинах его уже знают в лицо, придется сузить круг новых знакомцев. Федорос производил впечатление человека проницательного. Его болтовня — не просто желание покрасоваться. Он исподволь объяснял преимущества работы на него и намекал на шаткость положения Лимона. Поэтому целесообразно было, не вступая в беседу, высиживать молча, пока он не иссякнет.
