Андрей Воронин - Формула смерти
– Федор Филиппович, у водителя всегда есть сигареты и стакан – дорожный набор.
Генерал улыбнулся. Василий протянул ему пачку сигарет и зажигалку. Генерал закурил. Это была первая сигарета за день.
Въезд в дачный поселок оказался закрыт. Водитель трижды коротко просигналил, но сторож не появлялся, лишь огромный лохматый пес неопределенного окраса сидел у будки, беззлобно поглядывая на машину. На правом ухе пса красовался сухой до желтизны репейник.
– Ну и где же его хозяин водку хлещет? – спросил у водителя генерал. Водитель пожал плечами.
– Что, мы его ждать будем, что ли? – водитель вышел из машины, осмотрел замок.
Оказалось, тот висит для проформы, створки ворот обмотаны цепью. Василий легко открыл ворота, сел в машину.
Тут же появился пьяный сторож.
– Куда? – задал он вопрос, разведя руки в стороны, загораживая дорогу.
Пес тотчас подбежал к хозяину и несколько раз тявкнул.
– Ну вот, видишь, закрыто – входи, не хочу, открыто – не пускают.
– Мы к Сергею Борисовичу Комову, – опустив стекло, сказал Потапчук.
То ли его лицо, то ли официальный вид черной «Волги» с антеннами спецсвязи заставили пьяного сторожа сделать шаг в сторону, поклониться машине, словно в ней сидел барин, а он, сторож, являлся крепостным, и указать дорогу правой рукой.
– В такую рань, а уже пьян, – не без зависти пробурчал водитель.
– Вася, поехали, не задерживайся, – генерал взглянул на часы.
«Волга» подъехала к даче Комова. Сергей Борисович услышал шум двигателя, вскочил с кресла и вышел на крыльцо. Полковник был бледен, под глазами темнели круги, волосы, совсем недавно расчесанные, растрепались.
Генерал сказал водителю:
– Ты побудь в машине. Можешь немного походить, а я переговорю.
– Понял, Федор Филиппович, – закуривая, сказал водитель.
Генерал вышел из машины. Комов спустился с крыльца. Он был явно растерян и чем-то сильно удручен. По тому замешательству, которое читалось на лице Комова, Потапчук догадался: случилось что-то из ряда вон выходящее. Ведь всякий профессиональный чекист умеет скрывать свои чувства, и только что-нибудь исключительное может вывести его из себя.
Генерал первым потянул руку. Комов немного замешкался. Генерал коротко пожал слабую безвольную ладонь.
– Ну что скажешь, Сергей Борисович? Зачем звал?
– Пройдемте в дом, Федор Филиппович, здесь что-то очень холодно.
Мужчины прошли в дом. Водитель обошел черную «Волгу» кругом, постучал ногой по колесам, смахнул ладонью с ветрового стекла несколько капель и, глядя на мокрые деревья, небрежно выпустил струйку дыма.
– Хорошо тут, – он опять затянулся, глядя на голубоватый дымок, вьющийся над трубой дачи.
– Присядьте, Федор Филиппович, здесь вам будет тепло и удобно, – указывая на хозяйское кресло, предложил Комов.
Потапчук сел, поставил у ног портфель.
– Даже не знаю, Федор Филиппович, с чего начать. Я почему позвонил вам? Я уверен в вашей порядочности.
– Ладно, полковник, давайте без предисловий. В чем проблема? Что стряслось?
– С чего начать, товарищ генерал?
– Начните с начала, это самый простой способ. Кстати, водички у вас нет?
– Есть конечно же, – Комов налил генералу стакан воды. Когда он его передавал, Потапчук заметил, как сильно дрожит рука полковника.
«Что же с ним такое?» – подумал Потапчук, усаживаясь в кресло и протягивая ладони к пышущему жаром камину.
– Тяжело говорить, Федор Филиппович.
– Попробуйте, полковник. Разговор у нас неофициальный, так что можете говорить все, что считаете нужным. А если меня что-нибудь заинтересует, уж простите, буду задавать вопросы, если, конечно, вы не против.
– Нет, что вы, Федор Филиппович, можете спрашивать все.
Потапчук закурил вторую сигарету за сегодняшний день и, стараясь не быть навязчивым, рассмотрел полковника как следует. Тот весь сжался, как перед прыжком, по лицу прошла судорога, глаза увлажнились. Комов заговорил. Он начал издалека, с того момента, когда был учеником восьмого класса обыкновенной московской школы, рассказал о том, как его совратил учитель физкультуры Смехов. Он рассказывал о своем дальнейшем падении с подробностями, с отступлениями. Генерал внимательно слушал, поглядывая то на Комова, то на окурок, давным-давно сгоревший в его пальцах.
– Все ясно, – сказал Потапчук, швыряя окурок в камин, и взглянул на часы.
– Меня расстреляют, да? – наивно и по-детски задал вопрос полковник Комов.
Потапчук передернул плечами. За годы службы ему приходилось сталкиваться со многими ситуациями и удивительными жизненными коллизиями, но от полковника ФСБ он впервые слышал подобное.
– Запись полового акта с мальчишкой была сделана профессионально?
– Да, Федор Филиппович, насколько я могу судить.
– Жаль, что вы ее уничтожили.
– Я не мог жить, зная, что кассета находится где-то рядом.
– Да уж, – уклончиво ответил генерал.
– Что мне теперь делать?
– Я бы вам посоветовал поехать домой и никому пока о нашем разговоре не рассказывать. Пусть все останется как есть, мне еще надо кое-что обдумать. На службу не ходите, сидите дома, отдыхайте, с вашим руководством этот вопрос я решу.
– И что? – задал вопрос Комов.
– Я потом скажу, что делать. Но вам самому предпринимать пока ничего не стоит. Заказчика съемок надо вычислить, надо узнать, кто он, кто за ним стоит. Думаю, вам, полковник, это объяснять не надо. Чего от вас добиваются?
– Я не знаю этого, пока идет только моральное давление. Я связан со многими секретами.
– И не догадываетесь?
– Нет.
Комов так и не решился признаться в том, что через него хотели выйти на брата. Он не мог позволить себе втянуть его в свои грязные дела. Он уже не отдавал себе отчета в том, что делает. Страх, старый, затаившийся детский страх, снедал его мозг. По большому счету полковник сошел с ума.
«Хоть на неделю, на месяц оттянуть момент, когда Андрей узнает… За свои грехи мне отвечать, а он при чем?»
– Да, генерал. Спасибо, что приехали. Меня скоро арестуют?
– Скорее всего, да, – честно признался Потапчук. – Но не сегодня. У вас есть, полковник, возможность помочь нам.
– Я согласен.
– Вот и хорошо. Сейчас едем в Москву. Только камин не забудьте погасить.
– Ничего с ним не станет, – равнодушно махнул рукой Комов, – сам погаснет.
– Нет уж, лучше погасите.
– Как скажете.
Генерал вышел на улицу, жадно вдохнул влажный весенний воздух. Водитель дремал в машине, положив голову на баранку. По улице шел пьяный сторож, рядом с ним бежал огромный лохматый пес неопределенного окраса.
– В Москву, – сказал генерал, садясь на заднее сиденье, – и побыстрее, Василий.
– Понял, товарищ генерал.
* * *Даже сквозь грохот музыки бармен услыхал, как звякнул колокольчик входной двери, тонко и пронзительно. Продолжая протирать бокалы, он вскинул голову и посмотрел, кого принесло. Дверь закрылась. В небольшом помещении бара стоял, оглядываясь по сторонам, мужчина в толстой кожанке.
«В машине приехал, – подумал бармен, – незнакомый тип».
Мужчина расстегнул куртку, осмотрелся, а затем неторопливо двинулся к стойке. Он забрался на высокий табурет, положил локти на пластик столешницы. Бармен отставил идеально чистый бокал.
– Шумно у вас, – произнес мужчина, глядя на бутылки за спиной бармена.
– Как всегда, – ответил тот с улыбкой – Слишком шумно, – повторил мужчина, поворачивая перстень на безымянном пальце левой руки.
– Слушаю вас.
– Сто граммов коньяку и кофе покрепче.
– Сейчас сделаем.
Бармен налил коньяк в бокал, именно в тот, который он только что тщательно вытер, поставил перед мужчиной и занялся приготовлением кофе.
Мужчина сидел и смотрел на коньяк, не прикасаясь к нему.
– Что-то не так? – поставив перед посетителем кофе, осведомился бармен.
– У меня или у вас – в баре?
– Дела посетителей меня не интересуют, пока они сами не начнут о них рассказывать.
– Все у вас так, как надо. Смотрю, где можно присесть с удобством.
– У стойки не нравится?
– Нравится, но не люблю сидеть на высоких стульях.
– Тогда рекомендую столик в углу, слева от двери, там уютнее всего.
Мужчина в кожанке, пахнущей дождем, повернул голову и, оценив предложенное место, удовлетворенно кивнул. Он положил на стойку деньги, жестом показав, что сдача его не интересует, и, прихватив бокал, направился к указанному столику. Он сел, отвернул горловину свитера.
«Странный товарищ, – подумал бармен, – когда-то я его видел. А может, это мне кажется».
До закрытия оставался час. В баре было не много людей, да и откуда им взяться в дождливый, холодный и ветреный день? Пару раз дождь сменялся снегом. Все явления природы и изменения погоды бармен наблюдал сквозь стекла широкого окна, в котором виднелись фонарь и дом напротив. В свете фонаря хорошо читался дождь, сменявшийся снегом. Бар находился неподалеку от Тверской, но в переулке, поэтому и собирались здесь, как правило, лишь завсегдатаи.
