Б. Седов - Рок-н-ролл со смертью
Когда в палате появился седовласый следователь, глава службы безопасности «Хэммет Старс», явно переигрывая, стал по-английски благодарить вошедшего. Разыгрывать дурака было легко и приятно особенно потому, что Бабушкина Вайс узнал и сразу понял: это не адвокат.
Однако дальнейшие события убедили Вайса в том, что происходит что-то неладное. Вошедший присел на стул возле его кровати и позвал кого-то по имени «Машья». На этот призыв откликнулась пожилая тетка лет шестидесяти, она и принесла в палату шприц, наполненный прозрачной жидкостью. Сразу после этого она вышла и больше не показывалась.
Мужик никуда не торопился. Он прицелился в потолок, стрельнул в него из шприца, положил прибор на стол, после чего… извлек из кармана плюшевую башку медведя и напялил себе на голову.
Вайс остолбенел, а потом все же попытался позвать на помощь.
Но больница словно вымерла. А русский мужик с башкой медведя на голове стал что-то говорить, причем в его монологе звучали слова «Мартынов», «Мальков», «10 миллионов долларов» и «эвтаназия». Произнося последнее слово, он многозначительно помахивал шприцем, и весь вид его свидетельствовал о том, что ни консула, ни адвоката Вайс не дождется.
Глава центра безопасности «Хэммет Старс» с ужасом смотрел на пластмассовые медвежьи глаза на лбу вполне серьезного гостя и вспоминал то рассказы Томсона о русских копах-маньяках, то рассказы Уилки о зверствах русских врачей в тюрьмах-больницах. Когда наступил подходящий момент для инъекции, русский закурил и раздул огонек сигареты, и Вайс даже без переводчика догадался, что за отсутствием спирта и ваты дезинфицировать место укола ему будут огнем.
Вайс снова попытался позвать на помощь, но русский перехватил шприц как кинжал и прицелился в грудь пациента, и Вайс раздумал кричать. Каждая клетка его тела гудела уже не от боли, а от дурного предчувствия. Решив, что лучший способ выиграть время – это разговор, Фицжеральд Вайс начал говорить. Чтобы не заморачиваться паузами, которые обязательно возникают, если фантазируешь, он стал говорить правду. Правду о том, зачем он приехал в Россию.
Когда он закончил, русский покивал… закатал рукав своей рубашки и сделал себе инъекцию. На столике нашлись и вата, и спирт, запах которого тотчас разлился по палате, напоминая Вайсу, что он, американец, в больнице, и поступать с ним подобным образом ни в одной цивилизованной стране мира, не имеют права.
Оставшись в палате наедине с самим собой, Вайс почувствовал слабость и стал кричать.
Тогда в палату пришла молоденькая медсестра, похожая на Сондру, но с железным взглядом. Она пришла с подносом и, несмотря на протесты американского пациента, вонзила ему в ягодицу иглу. Через минуту гнев Вайса схлынул, через пять ему захотелось спать. И он обязательно заснул бы, но на пороге появился какой-то тип в форме с погонами, на которых красовались синие просветы, и произнес магическое слово «прокуратура». Его сопровождали двое в штатском, и один из них представился Вайсу, как переводчик.
– Что он говорит? – наконец произнес следователь Новосибирской областной прокуратуры после долгой фразы пациента. Взгляд его был при этом обращен к переводчику.
– Он сказал, что его тут десять минут назад хотел убить милиционер, на голове которого была голова плюшевого медведя, – конфузясь, словно выходил голым из бани, сообщил переводчик. – Он хотел убить господина Вайса инъекцией из шприца, но потом поставил укол себе и ушел.
Через час был найден новый переводчик, после чего выяснилось, что первого следователь выгнал совершенно напрасно. Коллега первого повторил все слово в слово, после чего прокурорский вздохнул и обратился к главврачу, который почему-то был мрачнее тучи, хотя оснований для этого вроде не было:
– Когда он сможет адекватно воспринимать действительность?
– Тут сразу ответить нельзя, товарищ следователь. Травма могла оказать самое неблагоприятное влияние на психику… Бабушкин, сволочь… Нужна консультация с психиатром, анализы опять же…
Странного пациента было решено оставить в Ордынской РКБ и известить посольство США в Москве. В поселке городского типа Ордынске найти консула Соединенных Штатов Америки столь же затруднительно, как и толкового переводчика.
– Ну, и что мы имеем в итоге? – с недоверием спросил Метлицкий, выслушав Бабушкина. – Ну, оставят Вайса, как ты предполагаешь, на несколько дней в Ордынске, а что нам это дает?
– Это нам не дает ничего, – согласился следователь. – Но, может быть, нам даст что-то полезное для дела вот это? – и он вынул из кармана и положил на стол крошечный цифровой диктофон. – Я писал его и видел в глазах правду.
– А ты хорошо разбираешься в глазах человеческих? – с еще большим сомнением проговорил майор.
– Тут все на английском. – Спорить Бабушкин не стал. – Силен в языках?
Английский Метлицкий знал, но для того чтобы понять истину, нужно знать английский разговорный. В противном случае любое заявление на пленке можно истолковать с точностью до наоборот. Это как если бы перевод Дэна Брауна делал учитель средней школы, хотя бы и высшей категории.
Но Метлицкий знал такого переводчика. И именно преподавателя высшей категории, и даже не в средней школе, а в университете.
– Есть одна дама, – поморщившись, пробормотал майор.
– Что, обещал, да не выполнил? – понимающе поддержал Бабушкин.
– Да как бы сказать… Скорее – ничего к тому не располагало, а сделал.
Через два часа в аудитории на факультете иностранных языков порозовевший Метлицкий и таящий улыбку Бабушкин сидели рядом с тридцатилетней, худенькой, похожей на старшеклассницу, преподавательницей английского и слушал ее перевод:
«Я приехал в Россию по заданию мистера Малкольма, главы организации „Хэммет Старс“. Моей задачей было найти и устранить русского эмигранта Мартынова, приехавшего в Россию четырьмя неделями ранее…»
– Выходит, на теплоходе были убиты не в то время и не в том месте оказавшиеся проходимцы. Их убийство – дело рук Уилки. Но с него теперь не спросишь… – бормотал Бабушкин, словно сомнамбула, уже по-новому оценивая произошедшее. – Вайс, его люди, Мартынов и Макарова ушли на лодке. Значит, на второй лодке отчалил от «летучего голландца» мальчишка? И это он уволок три сумки, которые видел Вайс, но которых мы не нашли при осмотре?
– Очень может быть, если сумки не были унесены рыбаками за пять минут до того, как они сообщили о бесхозном «Костромиче». Для меня сейчас гораздо важнее другое, – покусав губу, майор подтолкнул диктофон к Бабушкину. – Мартынов не знал, что Вайс и его ублюдки побывали в доме Холода. А это значит…
– Это значит, что нам нужно поторапливаться, – следователь выбрался из-за тесной парты и стал собирать со стола ручку, листы бумаги и прочее, что он успел вытащить из карманов за время разговора с преподавательницей. – Он сейчас если уже не в доме старого лагерного друга, то приближается к нему. Мартынову из-за отсутствия документов и связей податься больше некуда!
– Так как, Метлицкий, – раздался голос преподавательницы, когда опер и следователь направились к выходу, – ждать тебя в гости в эти выходные или нет?
– Обязательно, – заверил Рома. – Я же обещал…
– Знакомая песня.
На крыльце, доставая из кармана ключи от машины, Метлицкий покосился на спутника.
– Какого черта ты колол себя в вену, если не врешь? Придумал для красоты повествования?
– Глюкозу, майор Рома, нужно колоть себе периодически. Если уж не колоть, то хотя бы пить прямо из ампулы. Мозги прочищает, энергией заряжает.
Глава 8 НЕ БЕЙ КОПЫТОМ, ПРОКУРОР!
Мысли Мартынова больше занимали не шаги неизвестного в полуметре от его ног, а Маша, которая ждала его на уличной лавке. Стоящий рядом с ней кейс в этих местах не в диковинку, но одежда девушки после перемещений по лесу требовала иголки с ниткой и доброй стирки. Кроме того, мимо нее мог в любой момент проехать автомобиль с людьми, являющимися коллегами незнакомца за пологом.
Андрей повернул голову и покосился за спину. Там стоял швейцарский сейф Сёмы с секретным замком, с которым хозяин при жизни баловался, как с игрушкой. Сёма под настроение закрывал глаза и вводил наугад невидимую для себя комбинацию из восьми цифр. Изготовитель утверждал, что подобрать ключ к коду можно, но для этого необходимо перебрать двенадцать миллионов комбинаций, что само по себе является делом немыслимым. Набрав код и не зная его, Сёма ставил рядом бутылку коньяка и принимался за вскрытие собственного сейфа. Обычно на это уходило от получаса до сорока минут. Тем, кто не понимал смысл подобного развлечения, Холод объяснял, что нет ничего хуже для вора, чем потерять квалификацию. И это говорил человек, состояние которого исчислялось несколькими миллионами долларов. Сёма соглашался, что теперь он вор «неправильный, ибо вор не должен окружать себя роскошью», однако тут же и оправдывался: нынче, мол, быть иным вором невозможно, поскольку времена меняются. Главное, «не ссучиваться и не торговаться с ментами».
