Андрей Воронин - Пророк
Недовольный Куницын вернулся под крышу.
Он стоял, его товарищи сидели. Он чувствовал себя учеником, не выучившим урока и вызванным к доске. Ни на один из вопросов, которые ему могли задать ребята, он не знал ответа.
– Мы чем сильны? – спросил у него Петя Уманец.
– Тем, что всегда вместе. Один отвечает за всех, и все за одного, – вместо Куницына ответил Прошкин.
– Я это и без тебя, Витя, знаю.
– Пусть он скажет.
– Один за всех и все за одного, – глухо повторил Куницын.
– Ну так вот, на кладбище мы вместе клялись, вместе деревню зачищали, вместе должны и впредь держаться. И если кому-то захочется правду рассказать, пусть вспомнит, что он не один там был.
– Чего ты, Уманец, на меня так смотришь? – забеспокоился Куницын.
– Внимательно, Паша, смотрю, потому как правда наша никому не нужна. Тогда поклялись и теперь поклянемся, что, как условились, так и будем говорить, – Уманец вытянул руку, и всем остальным ничего не оставалось делать, как положить свои ладони сверху. – Клянемся! – тихо сказал Уманец.
– Клянемся! – гулко прозвучало в бетонных стенах блокпоста.
Первым высвободил руку сержант Куницын.
Он выбежал на улицу и вновь нервно заходил перед шлагбаумом.
– Поближе к свету держится, – сказал сержант Уманец, – словно специально на пулю нарваться хочет.
Глава 10
Утро началось со страшного проливного дождя. Тучи наползли с юга, низкие, темные, беспросветные. Подул резкий ветер, зашумели деревья, казалось, ветер вознамерился выдрать их с корнями, трава прижалась к земле. Не было ни молний, ни грома, тучи летели так быстро, словно их гнал страх. На небе исчезли все просветы, оно сделалось свинцово-темным. И вдруг ветер исчез.
Все замерло в тревожном ожидании.
Спецназовцы, дежурившие на блокпосту, смотрели в узкую щель окна.
– Ну, сейчас начнется. Такого я еще не видел, – сказал Витя Прошкин, застегивая ворот куртки.
– Может, пронесет? – задумчиво сказал Павел Куницын.
– Да уж, пронесет!
– Все на нашу голову, – вставил Уманец.
И тут по брезентовому пологу забарабанили капли, крупные, как фасоль. Дождь становился с каждой минутой все сильнее. Дождевая завеса скрыла ближайшие деревья.
– Сейчас в щель потечет, – сказал УманеЦу глядя на растрескавшийся потолок.
Лампочка погасла. Зазвенели стекла. Если бы даже какой-нибудь сумасшедший водитель решился ехать в такую погоду, то долго бы он не порулил, свалился бы в кювет или врезался в дерево. Видимость – метров двадцать пять, не больше. Машин на дороге не было, она превратилась в блестящую, словно стеклянную, ленту. Дождь лил, хлестал, ветер выл.
– Господи, Боже мой! – произнес Куницын. – Потоп начинается, что ли?
И действительно, казалось, что сам Господь разгневался на жителей Ельска, решил уничтожить город, смыть его, стереть с лица земли, утопить в море воды, смешанной с крупным градом. Градины барабанили по бетонной крыше, казалось, что та в любой момент может рассыпаться.
– Ну и град, мать его, как пули!
Уманец сидел у окна, пытаясь что-либо рассмотреть в потоке дождя и града.
– Ничего не видно, как в дыму, – сказал он, прижимаясь к стене и поглаживая ствол автомата. – Такого ненастья я не припомню.
Дождь лил два часа. Это был настоящий ливень. Река Липа, тихая и спокойная, вспенилась, вздулась, ее мутные темные воды неслись с невероятной скоростью. Дождь лил не только над Ельском, но и в верховьях реки. Вода, как весной, вышла на низкие берега, смела стоги сена, залила огороды. Мостки, с которых ельские огородники черпали воду, оказались глубоко под водой.
В такую непогоду никто из жителей не рисковал покидать свой дом. Ливень начался в четыре, а к половине седьмого уже выглянуло солнце. Его лучи, прорвавшись сквозь облака, словно лучи прожектора, осветили землю, высвечивая урон, причиненный ненастьем.
– За нами никто не приедет, – сказал Куницын, – дорогу, наверное, затопило.
– Жрать хочется!
– Тебе все жрать, у тебя одно на уме.
– Хреновый знак, – сказал Маланин, вытирая ладонью стекло. Но оно было забрызгано грязью, и Иван поднял мокрый брезентовый полог.
Сырой воздух ворвался в прокуренное помещение блокпоста.
– Опусти, не положено, – вяло отреагировал на это Куницын.
– Не закрывай, дай кислорода дыхнуть, – попросил Уманец, вставая со скамейки.
– – Уже и курево кончается.
– Это ерунда, сигарет мы у водителей стрельнем, – сказал Прошкин и, взяв автомат, вышел на улицу.
Вокруг блокпоста стояли лужи. С близлежащих деревьев град, словно пули, срезал молодые побеги, и дорога была засыпана мокрой листвой.
Провода на столбах, идущих через поле, были оборваны. Прошкин, вернувшись на блокпост, взял банку из-под кофе, полную окурков, вышел с ней на улицу, вывернул на старую газету и принялся выбирать то, что можно было еще использовать. Из окурков он вытряхнул табак, свернул козью ножку и закурил. После первых глубоких затяжек закашлялся, уж очень едкой оказалась газетная бумага, так что Куницыну пришлось хлопать приятеля по спине.
Машина, пробираясь сквозь лужи, привезла смену лишь к обеду. Со сменой приехали и сигареты.
– Ну что у вас тут было? – спросил офицер.
– Ничего, все нормально, товарищ капитан, – доложил Куницын. – Машин почти не было, словно наш город проклят.
– Конечно, проклят, – сказал капитан. – Вы еще не знаете, что дождь в городе натворил.
Площадь возле реки затопило, теперь там целое озеро. Впору на лодках плавать, регату можно устроить.
Спецназовцы забрались в машину, дружно закурили. Не курил лишь Прошкин, после «козьей ножки» он часто отплевывался.
– С нетерпеливыми всегда так, – сказал Куницын.
– Как – так?
– Как с тобой. Поспешишь – людей насмешишь.
Прошкин обиделся, насупился и, набрав полный рот слюны, смешанной с крошками табака, сплюнул за борт.
«Урал» был крытый. В последнее время спецназовцы боялись чеченского снайпера, понимая, что тот может подкараулить в любом месте, в любой момент и всадить пулю между глаз.
Еще месяц тому назад ребята выпрыгнули бы прямо у КПП, побазарили бы с часовым. Теперь ясе машина, следуя приказу командира части, въехала на территорию, развернулась и подвезла спецназовцев прямо к крыльцу казармы, сдав немного назад. Бойцы лениво перевалились через борт и понуро двинулись к оружейной комнате сдавать автоматы и боеприпасы.
Ели также угрюмо, без всякого аппетита.
У всех на душе было тяжело, кошки скребли. Переглядывались, словно спрашивали, кто же из них будет следующей жертвой. Каждый понимал, что обречен, пока снайпер на свободе.
Отдых ребята заслужили, как-никак, сутки проторчали на блокпосту. Конечно, Ельск не Чечня, напряжение проходило. Уснули быстро. Иногда во сне кто-нибудь из ребят вскрикивал, матерился, отдавал приказы, чего-то требовал. Дневальный стоял у казармы возле открытого окна, прислушивался к бессвязным словам, глядя на унылую и однообразную панораму Ельска.
«Небольшой город, просей его сквозь сито – останется снайпер. Жаль что нет такого сита, чтобы города просеивать. Не проведешь же в Ельске зачистку по чеченскому варианту! Хотя и в Чечне зачистки давали немного, разве что душу отведешь, сорвешь злость на невиновных. Хотя все они гады и уроды», – думал дневальный, побывавший в Чечне всего однажды, но уже научившийся ненавидеть кавказцев. Эта ненависть передавалась, как зараза, от одного бойца к другому, от опытных к молодым, от раненых к здоровым, а вот теперь – и от мертвых к живым.
Прошкин видел странный сон. Горы, поросшие низкорослым кустарником, скалистые вершины и над ними сияющее голубизной небо, такое яркое, какое в средней полосе бывает лишь в феврале и марте. Ни выстрелов, ни взрывов в этом сне не было – полная идиллия. Картинка – хоть над диваном в гостиную вешай в золотой рамке.
И вдруг Прошкин услышал тревожный голос:
– Витя, к тебе пришли!
Прошкин вздрогнул и мгновенно механически прикрыл глаза рукой.
– Не бойся, это я, – успокоил его дневальный.
– А, ты… – моргая и разглядывая дневального, уже сидя на кровати, бормотал Прошкин. – Чего тебе, придурок, какого хрена поднял? – Прошкин непонимающе смотрел на циферблат часов, пытаясь сообразить, сколько же времени он проспал.
– К тебе пацан пришел.
– Пацан? Дай поспать.
– Брат твоей бабы, что ли…
– Ладно, позвони на КПП, скажи, что сейчас выйду, – и Прошкин принялся натягивать одежду.
– С тебя сигарета, – сказал дневальный.
– Можешь всю пачку забрать, – Прошкин вытащил из-под подушки пачку дешевых сигарет и швырнул дневальному, целясь прямо в голову.
Тот ловко поймал ее на лету левой рукой.
– Спасибо, брат.
– Ваххабит тебе брат. Поспать не дал.
Прошкин умылся и лениво двинулся к КПП.
По дороге он встретил майора Грушина, козырнул ему. Майор осмотрел Прошкина с головы до ног, но не так, как командир осматривает подчиненного, а заботливо, по-отечески.
