За кулисами в Турине (СИ) - Зубков Алексей Вячеславович

— Ну, это уж слишком поспешно.

— Я имею в виду, что я честный человек и женюсь. Как только Вы, мессир, меня отпустите. В тот день, который выберет невеста.

— Я тебя заранее благословляю, — сказал Фредерик, — Пойду, поговорю с Тодтом.

Фредерик ушел.

— Продолжаем, — сказал Симон и зажег еще десяток свечей.

В чем-чем, а в свечах в аббатстве недостатка не было.

— Сдается мне, ты не заколдовал золото, а просто залил его свинцом, — сказал Пьетро, — А со святой водой просто дуришь нам голову.

— Без святой воды колдовство не расколдуется.

— Ты три раза пропустил святую воду. И все пошло точно так же. Можешь больше не тратить время на эту ерунду. Я только не пойму, как у вас вес сошелся. Золото же тяжелее свинца.

— Это олово, — ответил Симон, — Со свинцом правда не сошлось бы по весу, а с оловом сходится, если подобрать пропорцию.

— И ты нам с этим колдовством голову морочил? Знал бы, задушил бы хитреца еще там.

— А потом что? Где бы вы с мессиром Фредериком нашли кузню? Еще чтобы вас там пустили поработать и не подглядывали.

— За деньги все можно найти.

— И ты бы сам перелил? Один? Или с рыцарем?

— Я так-то повар, не белошвейка. Пироги и супы как-то таскаю из печи на вытянутых руках, не роняю.

— Ты бы взял неподходящий тигель, неправильно бы выбрал жар в горне, сжег бы всю кузню и олово бы себе на ногу пролил. И копался бы три дня. А со мной вот тебе кузня, и завтра уже все будет готово.

— Не все. Золото, допустим, в сундук влезет, крышку закроем и замок повесим. А с оловом что делать? Его тут с три ведра. Хорошо, что льем в ямки в песке и убираем отливки.

— Сложим его сверху в сундук.

— Мы же сундук потом не поднимем.

— Его и не надо поднимать. Мы внесли сундук и вот он стоит. Закроем, замок повесим. Унести не унесут, а ломать, думаю, не станут.

— Ты тоже подумал про этих, которых называют бывшими францисканцами, а выглядят они как бывшие разбойники?

— Ага.

— Буду смотреть в оба.

— Тут все смотрят в оба. Их уже из винного погреба турнули и из кладовой. Кузнец сказал, кого поймает в кузне, руки-ноги оторвет.

— Они сами кому хошь оторвут.

— Отец Жерар поклялся, что его люди не ищут, где чего стащить, а любопытствуют из благих побуждений. Учатся, как надо правильно хозяйство вести. И что за любую пропажу он заплатит без спора, даже если виноваты будут не его монахи.

— Больше похож на атамана, чем на приора. Можешь не верить, но я атаманов повидал на своем веку. Нет, я понимаю, что и атаман, и приор по-своему начальники. Авторитет там и все такое. Но нутром чую.

— Как думаешь, если бывший атаман в монахи подастся, он быстро поднимется?

Пьетро задумался.

— От удачи зависит, — ответил он, — Если в монастыре прислуживаться надо и задницы лизать, то вообще не поднимется, скорее уйдет. А если в обители какие-то работы идут и нужен дельный капокантьере, то полетит наверх, как душа святого в рай.

Писать при свечах Тодт не любил. Зрение не позволяло. Поэтому он выбрал для творчества одно из немногих мест внутри стены аббатства, куда допоздна попадали солнечные лучи. Поставил раму, натянул холст и творил.

Поскольку декораций предстояло сделать несколько и быстро, то Мятого Тодт тоже приспособил к делу. Руки у него совершенно не были заточены под ремесло, но с грунтовкой холстов он справлялся приемлемо. Учитывая, что декорации делаются на один раз, и строгий заказчик не будет придираться к мелочам.

Устин после дневного визита к Палеологам провел короткое занятие по строевому бою и наведался к Тодту, чтобы объяснять, как выглядит Московия и как выглядят татары. Тодт написал татар с темными лицами, как мавров. Русский настаивал, что татары лицом бледные, и надо переделать. Тодт говорил, что публика привыкла мусульман видеть смуглыми. Сошлись на том, что Тодт добавит татарам такие усы и бородки, как покажет Устин.

Незадолго до появления Фредерика к Устину приехал паж от Сансеверино. Паж помог Устину правильно надеть его новый придворный костюм и сопроводил его на королевский прием в Монкельери.

— Рад Вас видеть живым и невредимым, — сказал Тодт.

— Взаимно, — ответил Фредерик.

Мятый поприветствовал рыцаря стоя и вопросительно взглянул на Тодта. Уйти или остаться?

— Сиди, — сказал за Тодта Фредерик, — Ты все знаешь от начала до конца.

Тодт не стал спорить, и Мятый сел на скамейку.

— Дядя с вами? — спросили одновременно Тодт и Фредерик и уставились друг на друга.

— Вы же из Монцы? — переспросил Фредерик.

— Я действительно из Монцы, — удивленно ответил Тодт, — И я вверенную мне телегу довел. Но герра Максимилиана я потерял еще не переправе. Птичку убили, я схватил вожжи, стегнул лошадей, и мы гнали что было сил. Вторая телега и герр Максимилиан остались там. Первоначально мы собирались в Кремону, но Господь вывел нас к Монце.

— Вот же… беда какая, — чуть не чертыхнулся Фредерик, — Как думаете, он жив?

— Все в руках Господних. А Вы-то какими судьбами здесь? Доставили ту часть, что осталась на пароме?

— Увы, — вздохнул Фредерик и добавил, чтобы не позориться, — Положил ее на сохранение у епископа Пьяченцы.

— Главное, не потеряли.

Тодт не знал, за кого в текущей войне Пьяченца и кто там епископ. Но «положил на сохранение» это определенно не «утратил военно-морским способом». Не поражение, но и не победа. Армии иногда важно получить деньги не слишком поздно, пока есть еще кому получать.

— Джованни и Бруно нас предали? — спросил Тодт.

— Предали еще в Генуе. Я попал в засаду, и меня выручил добрый сэр Энтони Маккинли…

Здесь пришлось пояснить, каким образом тот самый Маккинли, который в Борго-Форнари отбил четверть обоза, оказался на берегу По напротив Парпанезе, да еще и на стороне Фредерика.

— Если уж кто рыцарь, то он рыцарь, — сказал Тодт, имея в виду, что золотые шпоры по праву даются людям высоких моральных качеств.

— Я оставил его у доктора, — продолжил Фредерик, — Доктор сказал, что серьезных ран нет, поэтому я подумал, что добрый сэр Энтони мог бы успеть в Турин к Рождеству. А если он не успеет, то я расскажу дяде Максимилиану, чтобы тот не обвинял его по незнанию в трусости.

— Значит, пойдете на турнир и будете там смотреть во все глаза?

— Конечно. Что мне еще остается?

— Кстати, тут в аббатстве готовятся к мистерии наши знакомые из Генуи. Ваш шурин Пьетро Ладри и ученик алхимика Симон. Только Симон живет под именем Магистра. А Магистра убили в Тортоне.

— Да, я с ними только что говорил.

Здесь Фредерик сделал большую ошибку. Он не удивился. Тодт не обратил внимание, а тихо сидевший рядом Мятый обратил.

Фредерик попрощался и уехал, пока совсем не стемнело. Устин отправился спать. Тодт и Мятый потащили холст под крышу. Вдруг ночью будет дождь.

3. Глава. 25 декабря. Мятый и отец Жерар

Симон и так бы не проигнорировал Тодта и Мятого и нашел бы время поговорить. Но Тодт весь день был занят. Зато первым решил поговорить Мятый. Он подошел сразу после обеда, пока Симон и Пьетро еще не вернулись к работе.

— Почему ты в Турине? — спросил Мятый, — И почему ты Иеремия? Ты же на самом деле Симон.

— Мы с Магистром сбежали из Генуи, пока не поздно, — ответил Симон, — В Тортоне Магистра убили по ложному обвинению в колдовстве.

— Он что, не колдовал?

— Тебе ли не знать. Он, конечно, колдовал, но официально его ни в чем не обвиняли. Магистр дружил с епископом, проверял монеты для менял и много чего делал полезного для уважаемых людей. Поэтому его не трогали.

Симон не хотел рассказывать Мятому слишком много, но Мятый мог обвинить его в присвоении личности Магистра со всеми вытекающими последствиями до тюрьмы включительно с последующим запросом в Тортону. Если бы Симона бросили за решетку, Фредерик явился бы за своим свинцовым золотом и, вполне возможно, устроил бы в аббатстве такую же резню, как обычно бывает, когда человек меча поссорился с мирным населением. Как было в Генуе в начале декабря, когда покойный Феникс зарезал семерых простолюдинов во дворе у церкви Сан-Донато.