Найти «Сатану» - Корецкий Данил Аркадьевич
— Вон и наш борт идет! — показал в небо «Шеин». Действительно, в сером мареве показалась черная точка, которая увеличивалась, и неотчетливый гул, усиливаясь, превращался в рев вертолетного двигателя.
Заправленный и как всегда тщательно подготовленный к полету, самолет главнокомандующего РВСН уже ждал их на взлетной полосе. Вертолет приземлился совсем рядом, со стороны открытого люка, чтобы москвичам было недалеко нести багаж. Да, собственно, после использования расходных материалов и минно-взрывного снаряжения багажа у них почти не осталось: только одинаковые чемоданчики с личными вещами в руках. Причем «Иванов» нес и дорожную сумку Сагаловича, у которого в левой руке был пристегнутый к запястью титановый кейс с документами. Дул легкий ветерок, снежная поземка змеилась по бетонным плитам. Настроение у членов специальной инженерной группы было отличным: они выполнили задание, теперь их ждут новые звания, продвижение по службе, почет и уважение. И начнется вознаграждение за труды уже сейчас, в салоне главкома…
Командир корабля, в летной кожаной куртке и расстегнутом шлемофоне, ждал их у трапа. Он крепко пожал руку Сагаловичу.
— Все нормально? — только и спросил Балаганский, зная, что в подробности лучше не вдаваться.
— Настолько, что командующий разрешил нам лететь в его салоне и пить из его бара! — засмеялся Сагалович. На «Железного Вадика» это не было похоже.
Балаганский удивленно покачал головой.
— Такого на моей памяти еще не было, — сказал он. — Прошу на борт!
Салон командующего был отделан деревом и напоминал кабинет: четыре самолетных кресла, по два друг против друга, между ними откидной стол, небольшой диванчик, полированный шкаф…
Филинов сразу стал открывать дверцы и быстро нашел то, что искал: зажатые в пружинистые зажимы бутылки, бокалы, рюмки и стаканы.
— Армянский коньяк, марочный! — в восторге воскликнул он. — Я такого никогда даже не видел!
У входа в салон Балаганский придержал Сагаловича за рукав.
— Пусть твои парни потерпят немного, — негромко сказал он. — Сейчас пойдем на бреющем, до следующей зоны наземного контроля. А там вынырнем неизвестно откуда и наберем рабочую высоту. Вот тогда начинайте гулять…
— А это долго? — спросил подполковник. — Ребята хорошо поработали, и им не терпится отдохнуть и расслабиться.
— Минут пятнадцать-двадцать. Так что все успеете. Займите места и пристегнитесь!
Через несколько минут Ан-24 начал разбег и вскоре оторвался от бетонки полевого аэродрома.
3 ноября 1982 года
Западная Сибирь, охотничья зимовка
Василий вынес из охотничьей избушки последнюю связку высушенных соболиных шкур и стал укладывать их на грузовую площадку сзади, поглядывая, как отец утепляет жилище. Дормидонт нагрёб снег вокруг сруба до третьего венца брёвен и теперь утрамбовывал его, идя вдоль стены и прихлопывая лопатой. Это был крепкий пятидесятилетний мужик с резкими морщинами на обветренном, задубелом лице.
— Денёк какой пригожий! — сказал он, остановившись и опершись на лопату. — Морозец градусов десять, не больше, солнышко… Сегодня нужно ещё постель вынести — проветрить, раз уж на промысел не пошёл.
— Бать, может, всё-таки вернёшься в Листвянку? Как ты тут один зимовать будешь?
Дормидонт снял рукавицу, заткнул одну ноздрю и смачно высморкался. На руке у него синела выцветшая татуировка: восходящее солнце с длинными и короткими — вперемешку — лучами. Чуть ниже надпись: «Колыма 1952–1960»
— Да чё же ездить туда-сюда?! Первый раз, что ли? Набью побольше, высушу пушнину, а ты потом приедешь, заберёшь. Да и не один я, с Верным, — пожилой охотник кивнул на греющуюся на солнце западносибирскую лайку. Рыжий пес, щуря на солнце карие глаза, словно понял, что говорят о нём, и повернул морду в сторону хозяина.
— Да еще двустволка и карабин, — криво улыбнулся Дормидонт.
— А если завьюжит и я не смогу добраться? — попытался в очередной раз убедить отца Василий. И сдвинул на затылок самодельную беличью шапку.
Длинная куртка была тоже подбита некондиционными беличьими шкурками — их все равно не продашь, а греют отлично. Хотя отец такого «фасона» не одобрял.
— Значит, приедешь, когда сможешь! Не сидеть же на печи всю зиму! Это вам, молодым, абы за девками таскаться.
— Ну, началось…
— А как ты думал? Тебе уже двадцать стукнуло, через годик-другой жениться надумаешь. Значит, запас денежек надо иметь! А чужой дядя семью твою обеспечивать не будет…
— Да знаю, бать! Я же за тебя переживаю.
— А нечего переживать! — смягчил тон Дормидонт. — Люди здесь не ходят, а зверь мне не страшен. Да со зверями мне спокойней, чем с людьми.
Василий закончил укладывать шкуры и стянул их завязкой.
— Ладно, поехал я тогда, что ли?!
— Давай! От промоин на Чёрном урочище подальше держись — там лёд тонкий ещё, с болота тепло идёт. Шкуры выдубишь, но без меня перекупщикам не сдавай!
Отец и сын пожали друг другу руки. Подошёл Верный, повилял хвостом и сел рядом с хозяином. Василий закинул ружьё за спину, уселся на снегоход и запустил двигатель. Плавно тронувшись, снегоход легко двигался по неглубокому снегу, оставляя позади одинокую избушку с человеком и верным псом среди бескрайней тайги.
Движок тарахтел, распугивая лесных жителей. Вот метнулась в сторону лиса, вот рванули, повыше по стволу ели, две белки… Дорога была хорошо знакомой, Василий ловко маневрировал, выбирая короткий путь, «Буран» шел уверенно и хорошо слушался руля. Но все равно, петляя между деревьями, особо не разгонишься. Главное — выбраться на зимник, а там до Листвянки рукой подать… Точнее, не до самого поселка, а до развилки, но там уже, считай, совсем рядом… И насчет девок отец угодил в самую точку: в тайге какие девки? А он тут почти два месяца прожил, истосковался. Если муж Валентины Рожковой из тюрьмы не вернулся, можно к ней завернуть… Или к вдовой Галке. Или… А больше и не к кому: это поселок, все на виду. Видать, и взаправду жениться надо…
На снегу несколько раз встретились крупные волчьи следы. Откуда? Всех серых разбойников в округе они с отцом давно истребили. Видно, пришли новые, наверняка скоро хищники выйдут к избушке — они всегда идут на запах жилья. Надо бы отца предупредить, да как? Рацию бы купить… Ну, да с волками Дормидонт и сам разберется. Небось, в следующий раз среди шкур лис, белок да песцов будет еще и парочка волчьих…
За наблюдениями и размышлениями время шло незаметно. Вот и Чёрное урочище. Когда-то здесь полыхал пожар, но до сих пор тайга не залечила раны: черные искореженные деревья, черные, торчащие из-под белого снега коряги, неистребимый противный запах гари… И сотни ворон, по неизвестным причинам облюбовавших это место. Может, им хотелось быть незаметными — черные на черном, может, когда нет снега, на выжженной земле легче охотиться на мышей и прочую мелкую живность, может, привлекает возможность не прилагая труда расклевывать тушки пойманных в их силки белок… И портить шкурки, делая их непригодными для продажи. Сволочи!
Шум двигателя не очень встревожил пернатых, только несколько ворон, клевавших что-то на снегу, взлетели, уступая дорогу и, лениво махая крыльями, поднялись на деревья. Василий сбавил скорость — здесь было много пней, стволов деревьев, коряг…
Надо было следить за дорогой, но он невольно поднял голову, рассматривая обитателей Черного урочища. При приближении снегохода некоторые взлетали и, с противным карканьем, начинали кружить над головой, другие — как ни в чём не бывало оставались сидеть на ветках, только внимательно смотрели, и даже поворачивали головы вслед. Одна особо любопытная птица стала преследовать «Буран», перелетая с дерева на дерево, причем садилась на нижние ветки и откровенно разглядывала Василия глазами-бусинками, которые он мог хорошо рассмотреть.
«Вот наглая тварь, совсем близко держится, — подумал Василий. — А ведь видит ружье за плечами! А стоит взять ружье в руки — сразу улетают! Хитрые, недаром триста лет живут…»
