Крэйг Томас - Дикое правосудие
Скандинавский барабанщик устроился на своем насесте и начал легонько постукивать по инструментам, словно узник, проверяющий стены своей новой камеры. Казалось, это еще больше нервировало Шнейдера. Воронцов продолжал смотреть ему в глаза, уменьшая эффект присутствия Паньшина и его подручного.
– У меня… возникли подозрения по поводу двух новых пациентов. Я еще не проводил анализы, но у обоих проявлялась обычная реакция на плохо очищенный героин, особенно у того, который раньше сидел на метадоне. Вы полагаете, прибыла новая партия товара?
– Весьма вероятно. Ваша информация вроде бы подтверждает это. В любом случае это полезные сведения.
Басовый барабан угрожающе рокотал. «Марш осужденных на эшафот», подумал Воронцов.
Бас-гитарист вышел на сцену и быстро взял несколько аккордов, склонившись над инструментом. Звук был глубоким и выразительным. Шнейдер, Роулс, Паньшин. Картина выглядела заманчиво даже в первом приближении.
– Могу ли я завтра послать к вам сотрудника, который допросит новых пациентов… если они придут?
– Разумеется.
Паньшин не занимался наркобизнесом: даже Дмитрию с его маниакальной дотошностью несколько месяцев назад пришлось примириться с этим фактом. Вымогательство, «защита», проституция, игорный бизнес – большинство занятий мафии, в которых Паньшин обладал превосходной, «профессорской», квалификацией. Но не героин. Не было ни малейших улик…
…Как и против Шнейдера или убитого Роулса. Однако оставался иранец с коллекцией фальшивых паспортов, каким-то образом связанный с Роулсом. Ничего осязаемого, кроме обычного знакомства…
Воронцов допил свое пиво и улыбнулся. Пальцы пианиста пробежали по клавишам.
– Валерий, тебе в последнее время не приходило в голову расширить сферу своей деятельности? – со значением спросил он.
Мгновенный взгляд, значение которого трудно было определить в тусклом освещении клуба. Паньшин пожал плечами и рассмеялся.
– Нет. С какой стати, Алексей? Тебе сразу же стало бы об этом известно.
Воронцов повернулся к Шнейдеру.
– Доктор, вы приводили своего друга Алана Роулса в кафе «Американа»?
– Н-не знаю. Кажется, однажды мы заходили сюда вместе.
Шнейдер искоса посмотрел на Паньшина. Взгляд Касьяна выражал презрительное нетерпение.
– Ваш американский друг, работавший на газовую компанию? – осведомился Паньшин. – Вы же знакомили его со мной. Кажется, ему не понравилась певица, выступавшая в тот вечер.
– Она была хороша, – возразил Воронцов. – Должно быть, я видел ее выступление на другой день, – он встал. – Приятного вам вечера, доктор.
– Вы не останетесь?
– Нет. Я и в самом деле устал. Сегодня придется пораньше лечь спать. До свидания, Валера, – уменьшительное имя, означавшее дружеские отношения, упало между ними, как карта, брошенная на стол. Паньшин, не мигая, смотрел на него.
– Всего хорошего, Касьян, – Воронцов церемонно наклонил голову.
Маленький человек нахмурился при звуке своего имени, словно услышав заключительную строку приговора.
Воронцов миновал вышибалу, громоздившегося в дверях, и почти в хорошем настроении вышел в коридор. За дверью клуба мела метель. Привратник притопывал ногами и хлопал руками, пытаясь согреться.
Воронцову пришлось воспользоваться зажигалкой, чтобы прогреть замок дверцы автомобиля. Опустившись на сиденье, он вынул из кармана радиотелефон и позвонил Любину.
– Ты занят?
– Нет, товарищ майор, – сразу же отозвался Любин. – Что нужно сделать?
– Я хочу, чтобы за кафе «Американа» было установлено наружное наблюдение. Объект – «БМВ» доктора Шнейдера. Нужно проследить, когда он уедет, один или со спутниками, отправится он домой сразу же или заедет в другое место.
– Хорошо, товарищ майор, я сейчас же приеду.
– От Марфы что-нибудь есть?
– Ничего.
– Это меня не удивляет. Ей могло случайно повезти, но настоящие дела творятся здесь.
– Паньшин причастен к этому? Я думал, он не занимается наркотиками.
– Мы все так думали. Теперь я не уверен.
– Почему Шнейдер приехал туда?
– Утверждает, будто любит джаз, но не проявил ни малейшего интереса к происходящему на сцене. Очевидно, он хорошо знаком с Паньшиным. Приехал сообщить, что я интересуюсь Роулсом.
– Зачем?
– Я задаю себе тот же вопрос.
– Мы могли бы взять его…
– Если мы проведем рейд, Паньшина предупредят заранее. На него на тех или иных условиях работает не меньше дюжины людей в городском управлении. Но… – он помедлил, задумавшись. – Мы можем проверить наркологическое отделение Шнейдера. Через больницу проходит больше наркотиков, чем всего остального, за исключением, быть может, женских тампонов.
– Но это ведь через всю больницу, товарищ майор.
– Мне подозрительны молодые врачи-идеалисты, которые водят знакомство с гангстерами. Полагаю, это мой личный недостаток. Приезжай как можно скорее, я подожду тебя на улице напротив.
Воронцов выключил телефон и завел двигатель. Автомобиль неторопливо развернулся и покатил по переулку. Выехав на улицу Кирова, Воронцов припарковался под неоновой вывеской стриптиз-бара: голой ухмыляющейся девицей, чьи соски мигали красным и зеленым.
Он набрал номер Дмитрия, сразу же представив себе захламленную комнату, шум включенного телевизора. Дмитрий поднял трубку после третьего звонка. Его голос был усталым, но трезвым.
– Здравствуй, Дима. Как твоя голова?
– Алексей? Ничего, выздоравливаю помаленьку. В любом случае завтра выйду на работу. Здесь слишком уж тихо, – он немного помолчал и спросил: – Тебе что-нибудь нужно?
– Паньшин.
– Я слушаю, – голос в трубке заметно оживился.
– Он состоит в дружеских отношениях с доктором Дэвидом Шнейдером из наркологического отделения… нет, подожди! Этим ты займешься завтра. Когда я разговаривал со Шнейдером, он признал, что на улицы, возможно, поступила новая партия героина.
– Значит, тот ублюдок, который взорвался, все-таки доставил товар!
– Ты можешь взять своего информатора за яйца и проверить это?
– Постараюсь. Это будет не слишком трудно. Но, черт возьми, куда мог уйти товар?
– Ты проверял грузовую декларацию того рейса. Что еще в тот день хранилось на складах аэропорта?
– Алексей, тебе нужен человек-компьютер, а не я!
– Достань свою записную книжку и освежи память.
Ожидая, пока Дмитрий вернется к телефону, Воронцов наблюдал за игрой неоновых огней на лицах и одежде прохожих. Создавалось впечатление, будто все они страдают неизлечимой болезнью.
– Грузовые ангары, как обычно, были забиты под завязку. В основном оборудование для скважин и газопроводов, доставляемое по дорогам или на транспортных вертолетах. Части механизмов, трубы, насосы, всякая ерунда. Из продуктов – мясо и овощи для столовых. Помню, там воняло капустой. Ну и водка, разумеется. Один ящик случайно развалился. Ты удивишься, если я скажу, что он вдруг наполовину опустел?
– Не удивлюсь. Что еще?
– Все излишества городского рациона в плотной упаковке. А что тебе нужно?
– Медикаменты.
– Разумеется, там были лекарства. Ты думаешь, больница имеет к этому отношение? Шнейдер?
– Не знаю. Но, думаю, стоит выяснить.
– Я этим займусь. Пошлю кого-нибудь в аэропорт, проверю ассортимент товаров и дату их отправки. Можешь не беспокоиться.
– Хорошо. Спокойной ночи.
Воронцов положил телефон на сиденье рядом с собой и скрестил руки на груди, пытаясь согреться в ожидании прибытия Любина. Стоило – да, определенно стоило – попристальнее присмотреться к доктору Шнейдеру.
* * *У нее болела голова, но даже пульсирующая боль казалась далекой и приглушенной. Холод ремнем стягивал ее виски. Руки, заведенные за спину, были связаны веревкой или проводом. Она не чувствовала своих пальцев.
Марфа боролась со своими медлительными, притупившимися ощущениями, пытаясь пошевелиться или хотя бы почувствовать тело, словно отделенное от нее огромным пустым пространством. Что-то проникало через онемение возле ее лица, там, где полагалось быть носу, – зловоние гнилого мяса, тухлых овощей… Затем момент ясности унесся прочь, ввинтившись в темноту.
Когда полусознание вернулось к ней, она не имела представления, сколько прошло времени. Ее рвало. Она вытягивала шею, как черепаха, с каждым новым спазмом. Что-то подрагивало внизу, в изолированном и тусклом световом тоннеле, к границам которого свелось ее существование. Ее тело, казалось, подверглось общему наркозу. Слабый огонек мелькнул, как отдаленная звезда, затем угас…
Она снова пришла в себя под свист ветра и шелест падающего снега. Потом она поняла, что не может двигать руками и что она обнажена до пояса. Сверху на мгновение проглянул тусклый оранжевый свет, и зрение отчасти вернулось к ней. Ее грудь и живот казались белыми и мертвыми, словно она лежала на столе в морге. Пустой желудок снова содрогнулся.
