Фридрих Незнанский - Мировая девчонка
Общий смех снял назревавшее было напряжение у Антона.
— Ну чего ты дурью маешься, Сашка? — тем не менее пробурчал он, выходя за Турецким на улицу и доставая сигареты.
— Какая ж дурь? Должен ведь я как-то внятно объяснить Ирке, почему у Васьки такой беспутный папаша? Она поинтересуется, а что я ей скажу? Нет, у меня, конечно, есть некоторые варианты объяснений, но… вряд ли они устроят… самого папашу. Так что давай, колись, добрый молодец, много ли дров нарубил — в общих чертах, ибо деталями не интересуюсь.
— Да ладно тебе, — сыто отмахнулся Плетнев и добавил с теплотой в голосе: — Хорошая женщина, Сашка…
— Ну и слава Богу. А количество этих самых… ваших, кинутых… мне знать незачем, — небрежно бросил Турецкий.
— Спасибо, добрый барин, — низко поклонился Антон. — А я уж подумал было, что придется подробный отчет писать, где, когда, в котором часу… Уважил!
— Да, уважил. Пока. А будешь острить, заставлю ведь и писать. А ты как думал? Он, значит, будет по ночам по бабам бегать, а я с его сыном задачки решать? Он будет, понимаешь, кайф получать, а моя бедная супруга — к директору бегать и оплачивать разбитое в школьном сортире стекло, да? Смотри-ка, а он — у-умный! Ну, ладно уж, в кои-то веки повезло нашему мальчонке… фиг с тобой. Скажи лучше, чем у вас там вчера закончилось?
— Чем-чем! Неужели непонятно? — Плетнев даже руками развел.
— Погоди, — спокойно сказал Турецкий, — ты про что? Про Светлану, да?
Антон кивнул.
— Хорошая реакция, но, как говорят киношные американцы, неправильный ответ. А я — про доллары и про тех «кидал». Ты можешь, наконец, освободить свою башку от бурных ночных эмоций? Или на сегодня у тебя… ну, как ты показываешь? Пых — и с копыт?
— Прости, ради Бога, — рассмеялся Плетнев. — И, правда, вроде что-то с катушками, ну, съехало маленько… К сожалению, не все нормально закончилось…
И Плетнев достаточно подробно рассказал Турецкому о том, как он нашел «кидал», как разобрался с ними, ну, и о благополучном завершении акции. Это уже у посредника, что с лекарствами работает, и в больнице. А операция, судя по всему, будет после обеда или завтра с утра, сегодня парень на лекарствах. Специально заезжали, в смысле, он завез Светлану и сам поинтересовался. Доктор сказал, что надеется на положительный результат. И на том спасибо. А в конце Антон рассказал о потерянном удостоверении.
Турецкий прямо клещом в него впился: давай со всеми деталями — где, что, как и когда? И Плетнев повторил, вспоминая последовательность всех своих дел. Вспомнил и о черной «девятке», что преследовала его, а потом отстала.
— Точно отстала?
— Саш, ну, я смотрел, вроде не было. Да и какой смысл?
— Вот ни хрена ты, Антоша, все-таки не сыщик. Как можно быть таким беспечным? А насчет того, какой смысл, это мы обычно узнаем тогда, когда, как правило, бывает поздно думать, потому что поезд уже ушел, и соображать следовало раньше. «Ксива» это твоя — чушь, конечно, но фамилия-то там подлинная и фото — тоже. Найдется какой-нибудь сукин сын и так обыграет, что мало не покажется. Это ж чистая фальшивка! Девиц своих не расспрашивал? Не вертелся ли там кто-то, на кого они могли не обратить внимания?
— Спрашивал, нет, говорят…
Антон снова почувствовал гнетущее беспокойство, которое он еще вчера пробовал «утопить» в себе более приятными делами и заботами. Казалось бы, ничего страшного, но Сашка-то беспокоится. А не нарочно ли он так нагнетает? Антон пытливо вслушивался в то, что говорил Турецкий, и видел только действительное беспокойство, без розыгрыша, хотя он большой любитель по этой части.
— Ну, ладно, — как бы подвел итог Турецкий. — Я тебе вот что посоветую сделать. Знаешь, как говорится, на всякий пожарный… Пойдем обратно, ты ни с кем, кроме Севы, эти вопросы больше пока не обсуждай. Не потому что кто-то трепаться начнет направо и налево, а просто, как в известном анекдоте армянского радио, советами замучают. Мы, как я понимаю, заниматься «кидалами» и прочими аферистами из обменников не будем. Заказчиков не найдется. А этот твой Вартан…
— Вахтанг, Саша.
— Один черт!
— А почему — мой?
— Ну, хорошо, общий, не придирайся к словам. Он наверняка «держит» обменники по согласованию с компетентными господами. И мы до него просто не дотянемся. Поэтому всю ту версию, что изложили тебе братья Акимовы, в свою очередь, изложи подробнейшим образом в заявлении на имя начальника МУРа. Сева ему лично передаст, а не по службе. А хочешь, и я могу. МУРу в заявлении от пострадавшего нет острой нужды: есть — хорошо, нет — ничего страшного, достаточно агентурных данных, которые не раскрываются для широкой общественности в лице господ, «крышующих» нашего с тобой Вахтанга, понимаешь? Вот и ладушки. И сделай это прямо сейчас, чтоб сегодня и передать, нечего тянуть. Ну, и водительское удостоверение — тоже. Этот твой хмырь, можешь быть уверен, не поверил тебе, что ты вернешь ему права. Он не такой осел, чтобы поверить в честного «следака» из прокуратуры. И твоей вины в этом нет. А вот по поводу твоей «ксивы»?…
— Погоди, Саш, давай с одним закончим? Я бы хотел, чтобы и Сева тоже, ну, как директор… чтоб не через голову, что ли?
— А, ты вон о чем? Да ради Бога, хочешь терять время, повтори и ему. Но только я уверен, он тебе ничего нового не скажет. Напиши и дай прочитать готовое — лучше будет. И вообще, запомни на будущее одно канцелярское правило: не заставляй начальство думать за тебя. Приходи с готовым решением, а еще лучше — с готовым текстом такого решения, и предлагай как один из возможных вариантов для обсуждения. С формулировкой: «Хотелось бы услышать ваше мнение». И всегда будешь в выигрыше. Это тебе задачка на психологическую совместимость с начальником, понял? А по поводу своего удостоверения? Тоже изложи на отдельной бумажке. На Севино имя. И пусть у него пока хранится. На всякий случай. Проставь число, время, место. Ну, как обычно положено докладывать об утере документа. Представь себе, что мы их каждый день теряем, а? Если менты найдут, специально начнут тебя дергать. Ну, чтобы «пришить» к тебе другие, нераскрытые аферы. Ведь, в самом деле, может, ты специально этой фальшивкой пользовался? В корытсных целях? Они ж обожают такие формулировки. А так ты уже знаешь, как с ними объясняться. И начальство твое — в курсе. В случае чего, поддержит, защитит. Понял?
— Понял, — хмуро ответил Плетнев.
— Не вижу радости, с которой ты сегодня прибыл.
— Кстати, по поводу радости… Саш, я не знаю, что делать.
— В смысле?
— Ну… короче, кажется, запала она в душу.
— Так — кажется или запала?
— Да запала! — нервно воскликнул Плетнев. — Не понимаешь, что ли? Тут — Васька, а там — больной парень, двенадцать ему. Она говорит, что, наконец, себя женщиной, человеком почувствовала. Ожила… ну и все такое.
— Ты-то как считаешь, может быть у вас серьезно?
— Хотелось бы. Но, сам понимаешь, пока одни эмоции. Слишком все получилось стремительно и неожиданно. И тысяча разных проблем… в общем, даже не знаю…
— Так чего, не знаю? Разобраться надо. Кто за тебя-то решать станет? Васька, что ли? Нет же… А кстати, насчет Васьки. Я думаю, ничего страшного не случится, если он у нас недельку-другую побудет. Будем условно считать — для него, что ты — в командировке. Мне он спать не мешает, а я дома только сплю. Советы о том, чтобы Ирка вышла за тебя замуж, а со мной развелась, я думаю, он больше давать не будет — вроде, поумнел с лета. Ирке заботы о нем не мешают, скорей наоборот. Так что ничего особо и не изменится. А ты на время обретешь необходимую тебе свободу… сновидений.
— А это при чем? — опешил Антон.
— Ни причем, — без тени юмора ответил Турецкий. — Это в дни моей университетской молодости говорили, что если у нас в стране и поднимется волна протеста, то демонстрации трудящихся пройдут под общим лозунгом «Свобода сновидений!». Помнишь, может быть? Мы ж ходили все — «Свободу Манолису Глезосу!», «Свободу Луису Корвалану!», еще там кому-то… Я уж забыл, за кого мы активно боролись. Опять же, чего-то просили для Анжелы Дэвис. Там еще был какой-то профессиональный нищий у Капитолия. О себе некогда было думать… Опять же, и Афган подступал — с ножом к горлу…
— Смешно, — мрачно кивнул Антон. Эта тема и у него вызывала забытые болезненные ощущения. Но это — давнее прошлое. А вот напоминание о Васькином выступлении было прямо ножом у горла, то есть очень неприятным.
Еще летом в Новороссийске, где они с Турецким расследовали обстоятельства теракта на местной электростанции, Васька, которого привезла на юг, к Плетневу, Ирина, неожиданно выкинул такой номер. Решил навести порядок в семье Турецких, а заодно и обрести мать для себя в лице тети Иры, в которую он был, естественно, влюблен. Та ж с ним возилась с утра до вечера и все позволяла, чего бы ему ни захотелось. Вот и обнаглел шкет. А результатом этого было то, что Плетнев с Турецким неделю не разговаривали, и даже крепко запили, пока общие дела не заставили помириться. Ирина поссорилась с мужем и умчалась с Васькой в Москву. А Сашка встретил женщину и закрутил с ней самый настоящий роман. Или там все наоборот получилось? Сперва он закрутил, а потом уж и Ирина умчалась? Да разве теперь в этом дело? Просто начался полный разброд, который, слава Богу, завершился к концу лета относительным миром и согласием с семействе Турецких.
