Сергей Бакшеев - Парализатор
— Мы что-нибудь придумаем.
— Пока ты приносишь им деньги, они нас никогда не выпустят.
— Надо ждать удобного момента.
— К черту! Пусть ломает мне руку! Попытайся!
— Ни за что, — качаю я головой, любуясь на прекрасную девушку. Я не могу стать причиной ее боли.
Мой взгляд слишком красноречив. Марго смущенно отворачивается. Ее пальцы стремятся поправить сбившийся хвостик на голове.
— Я, наверное, страшная?
— Ты красивая.
— Я как чучело. Мне надо подстричься.
— Ты самое чудесное чучело на свете.
— Ты издеваешься надо мной?
Марго отходит к раковине и смотрится в зеркало. Она придирчиво изучает себя, распускает хвост и встряхивает волосы. С минуту вертится, что-то поправляет в прическе, потом находит мое отражение в зеркале, и ее сияющие серые глаза словно покрываются пеплом.
— Знаешь, почему я не люблю зеркала? — спрашивает она.
— Почему?
— В них я вижу себя калекой. Я так привыкла к одной руке, что не чувствую себя ущемленной. Я забываю, что я не целая. Я всё умею делать одной рукой. Честно-честно! Кроме одного. От того и бешусь! — Марго поворачивается ко мне, разглядывая свои растопыренные пальцы. — Я не могу подстричь себе ногти.
Ладонь у Марго узкая, пальцы ровные и длинные, а вот ногти…
— И ты их обкусываешь? — догадываюсь я.
— Ночью, когда никто не видит, — смущается девушка.
Я отчего-то краснею и прячу свои руки. Как же я до сих пор не догадался! Я топаю к запертой двери и долблю кулаком. Через пару минут слышен недовольный возглас Мони.
— Чего бузишь?
— Принеси ножницы!
— А ху-ху не хо-хо? — ржет уже выпивший Моня.
— Мне нужны маленькие, для стрижки ногтей!
— Я тебе чё, галантерея?
— Эй ты, козел! Я что, не заработал на ножницы?
Моня хочет сказать очередную гадость, но его осекает Тиски. Вскоре под дверь просовывают маникюрные ножницы. Моня бухтит и грозит поквитаться за козла, а я чувствую себя победителем.
Мы с Марго садимся на кровать. Девушка кладет мне руку на колено. Ее сломанный мизинец примотан бинтом к обломку стержня. Я боюсь за него браться и начинаю с большого пальца. Я неумёха, свои-то ногти толком постричь не получается, а уж чужие…
Ну вот, задел кожу! Марина стойко терпит и не делает замечаний.
— Я научусь, — заверяю я, дуя на выступившую капельку крови. — Я стану лучшим подстригателем ногтей.
— Маникюршей? — улыбается Марго.
— И готов стричь твои ногти всю оставшуюся жизнь. Для меня это будет счастьем.
Ох, ничего себе! Что я несу? Кажется, я признался в любви.
Я краснею, склоняю голову и сосредотачиваюсь на работе. Мягкие прикосновения наших рук жутко возбуждают. Я чувствую доверие и покорность девушки. Это вызывает во мне прилив неведомой ранее страсти. Каждый пальчик девушки передает некое послание, и меня обволакивает теплое облако нежности.
Вот работа закончена, но я удерживаю руку Марины, не в силах разорвать контакт. Она в джинсах. Я вижу ее чуть расставленные бедра, и периодически вздымающуюся грудь. Я готов так сидеть вечно. Но Марина произносит «спасибо» и медленно вынимает руку. Мои мечты обрываются, как вырванный порывом ветра воздушный змей.
Хорошо хоть я слюни не успел распустить. Мужик называется!
Я смотрю в пол и неожиданно предлагаю:
— Давай, я постригу ногти на ногах?
— Это я умею сама. Но есть то, что можно делать только вдвоем. — Голос девушки необычен. Он идет от сердца и, срываясь с губ, не исчезает, а обволакивает.
Я поднимаю взгляд. Ох, ни хрена себе! Что она делает!
Марина запускает пальцы мне в волосы, гладит и увлекает к себе. Я не успеваю опомниться и задыхаюсь от сладкого поцелуя. Волна счастья с новой силой накрывает меня.
— Убери ножницы, — шепчет Марина.
Какой ужас! Я обнимал девушку с ножницами в руках! Я всё испортил!
Я вскакиваю и стряхиваю ножницы на тумбочку, как вцепившегося рака. Когда я оборачиваюсь, я вижу невозможное. Марина уже стянула блузку. Ее рука за спиной делает какое-то движение, и чашечки лифчика отходят от груди. Она спускает одну из бретелек и нежная грудь обнажается. Я столбенею.
— Выключи свет и иди ко мне, — говорит Марина, перехватывая мой взгляд.
Как хорошо, что сквозь маленькое оконце под потолком пробивается лишь свет ночного неба. Темнота скрывает дурацкое выражение моего лица и разрушает скованность. Мы вместе. Я и она. Три руки расправляются с остатками одежды. Губы горят от поцелуев. Я неумело изучаю женское тело, и все-таки постигаю то, о чем мечтал в сладких снах.
Мы лежим рядом и смотрим в потолок. Темнота не кажется уже непроглядной.
— У нас получилось, — выдыхаю я.
— А ты сомневался?
— Интернатский анекдот вспомнил. Парень-колясочник тянет девушку-колясочницу в кусты. «Помогите!», кричит она. «Да погоди ты звать на помощь, может, сами справимся».
Марина фыркает и заливается смехом. Я вижу ее счастливой впервые с тех пор, как мы оказались в плену.
Я никогда не мог утверждать, что в какой-то момент жизни был счастлив. Счастье познается в сравнении. Лишь оказавшись в инвалидной коляске, понимаешь, насколько счастливым был мой будничный поход в школу, которую я не очень-то и любил.
Однако сейчас, в заточении у бандитов, когда я обнимаю в постели Марину, я полностью уверен — вот оно счастье!
48
Следователь Николай Самаров прибыл на службу раньше коллег. И так уже которую неделю подряд. Он уверял себя, что спешит к неотложным делам первостепенной важности, но действительность была прозаичней. Сегодня он снова поругался с женой и сбежал из квартиры, даже не позавтракав.
Привычная обстановка родного кабинета, эргономическое кресло и чашка растворимого кофе не принесли успокоения. Когда в последний раз он обнимал жену? Не для успокоения ее расшатанных нервов, а как мужчина женщину? Когда они обсуждали что-либо помимо болезни сына? Ранним утром он попытался нежным объятием вернуть былую близость, но получил отпор. Слово за слово, и вот он здесь, а супруга опять осталась одна с сыном-инвалидом. Отпуска и больничные у нее давно закончились, и Ане пришлось оставить работу, чтобы помогать ребенку.
Николай Самаров раскрыл газету. Следователь купил ее из-за броского заголовка «Парализатор пугает и радует» на первой странице. В последнее время бульварная пресса уделяла повышенное внимание необычному преступнику. «О нем мечтают женщины, его боятся мужчины», уверял журналист. С его слов выходило, что женщины испытывают сладостное томление, падая под взглядом Парализатора.
«Перед ним невозможно устоять. Как будто тебя приковали за руки и ноги к спинкам кровати, — описывала свои ощущения одна из операционисток. — Ты совершенно беспомощна, но не боишься его, а ждешь. И такое желание накатывает. Поверьте, он неотразим!»
Пострадавшие мужчины не отличались разговорчивостью. Журналист уверял, что встреча с Парализатором не проходит для них бесследно. Он раскопал факты обращения двух Солнцевских полицейских к врачам с проблемами эрекции. Обоих уволили из МВД. Лейтенанта за беспробудное пьянство на почве личной трагедии, а сержанта за жестокое избиение проститутки, не сумевшей его обслужить.
Чего только не насочиняют, подумал Самаров и швырнул газету в мусорную корзину.
В полдень к нему заехал оперативник Степан Дроков, руководивший наблюдением за Артуром Соломиным. Самаров был уверен, что Павел Соломатин по кличке Парализатор рано или поздно захочет отомстить родному дяде, и снова выйдет на него. Тут-то Парализатора и схватят!
Юркий жилистый опер сел напротив следователя, искоса посмотрел на Самарова.
— Я отзываю своих с наружки, — заявил он.
— Почему?
— Третью неделю топчемся — и всё бес толку. Ребята взвыли от сверхурочных.
Самаров сцепил пальцы и откинулся на упругую спинку кресла. По-своему оперативник прав. За прошедшее время Парализатор не проявил себя рядом с родственником. Зато совершил четыре ограбления банков.
— Ну, хорошо, — признал правоту оперативника следователь. — Что-нибудь странное заметили в поведении Артура Соломина?
— Нервничает он. Дергается.
— Значит, рыльце в пушку.
— Это тебе решать. Только ребята мои тоже нервными стали.
— С чего бы им? Охотимся за подростком, никакой опасности.
— Никакой, говоришь. — Дроков прищурился на корзину для бумаг. — Я вижу, ты газетки почитываешь.
— Желтая пресса. Выдумывают чушь, чтобы привлечь читателя.
— Чушь? Не скажи. Лейтенант из Солнцево, пострадавший от Парализатора, мой родной брат. Он тот еще ходок был, на него бабы пачками вешались, а сейчас мужик в глубоком трансе. У него не стоит! Ты это понимаешь? И некоторые охранники из банков по врачам бегают.
— И что?
