Сергей Анисимов - Дойти и рассказать
– Он… жив? С ним всё в порядке? В чём дело-то?
– Да жив-то жив, но… Мы тут, понимаешь, решили, что он в вашей паре вроде твоего контролёра. Молодой, конечно, но… Рану ему доктор почистил да зашил, с этим всё нормально. Вколол там, что положено, – особист махнул рукой. – Но его, в отличие от тебя, серьёзно допрашивали. Видно же, что кавказец, – он исподлобья посмотрел на побледневшего Николая, уже снова стоящего.
– А что, по ране не поняли, что он с нами? Что, он не говорил, что у него русский паспорт, что он в Первом Меде учится, в Питере?
– Ты успокойся, парень, – старший лейтенант сделал руками жесты, который должны были означать не то «угасни», не то «садись». – Ничего с ним не случится. Отлежится, и как новый будет. Его и не били-то, просто поговорили. А рана – это, знаешь, дело наживное, сегодня есть, а завтра нет. Она ни нам, ни кому другому ничего не доказывает.
– Мне, господин старший лейтенант, прочесть вам лекцию о том, как выглядят огнестрельные ранения, наносимые при стрельбе в упор?
Последнюю фразу Николай сказал, вероятно, слишком грубо – но он был уже заведён, и на такие мелочи внимания не обращал.
– Я с самого начала вам говорил, и всем, кто меня слушал, что там ещё девять человек осталось. Кто их спасать будет? Сами, как мы? Почему нас никто не вытаскивал? Почему у студента-медика бок пулей разорван, а вы тут все сидите, как в бане? На моих глазах двоих убили! Двоих моих ребят, студентов! Они…
– Заткнись, сопляк.
Белобрысый поднялся со своего места одним плавным движением, раскручиваясь в полуобороте. В руке его был пистолет.
– Не тебе нас стыдить, что мы здесь сидим. И про двоих убитых ты нам не рассказывай, мы все побольше видели. Будешь права качать – не выйдешь отсюда, понял?
Туннель пистолетного ствола заглянул в лицо Николаю, но он не сдвинулся с места. Швырнуть ногой стул в лицо стоящего в двух метрах человека получается только у киноактёров.
– Спокойно. Георгий, опусти пушку. Николай, извинись. Ты не прав.
– Возможно, – дышать удавалось с трудом. – И даже наверняка. Но я так и не услышал, когда и как будут вытаскивать моих ребят.
Подошедший сбоку старлей-особист положил на его плечо руку, как тогда, в комнате для допросов, и после этого белобрысый и злой офицер убрал ствол, отворачиваясь.
– Слишком много не по делу хватаешься, – заметил ему даже не приподнявшийся из кресла майор, – Пора бы уже успокоиться. А тебе, парень, – он снова повернулся к Николаю, – На твой вопрос пока никто ответить не сможет. Даже если ты нам не врёшь, и всё действительно так и обстоит, вытащить твоих студентов не так просто будет. Ты не знаешь, что здесь творится – что с одной стороны, что с другой. Но извиниться тебе всё-таки придётся. Не передо мной – перед ребятами.
Голос его был спокоен, в нём не чувствовалось ни малейшей угрозы, но упрямство в данном случае выглядело уже совсем по-детски, так что…
– Да. Господа, прошу меня извинить. Не хотел обидеть.
– Господа… – прыснул один из офицеров. Во даёт ленинградец!
Несколько человек тоже пустили смешки, но обстановка явно разрядилась.
– Здесь так не говорят. Это, знаешь ли, столичные штучки. Проще будь.
Здоровенный, широкоплечий капитан, распирающий мускулами камуфляж, поднялся с места и подошел к Николаю походкой долго сидевшего на одном месте человека.
– Ты на нас тоже не обижайся. Ни за сегодня, ни за вчера. Слишком много тут всего происходит, чтобы верить впервые в жизни встреченному человеку. Да и тебе ещё много всего придётся писать и рассказывать, чтобы тебя хотя бы всерьёз слушать начали. Но тебе отныне присваивается почётное погоняло «Наш студент». Устроит?
– Мне всё равно. Студент, так студент.
– Ну и ладно.
– Ребята, покормить бы студента нормально.
– Верно. Кто там у двери, свистните. Или здесь что осталось?
– Да я сейчас схожу, мне всё равно надо…
Один из офицеров, докурив сигарету в пару глубоких затяжек, погасил окурок в банке с водой, забитой уже до половины такими же, и не слишком торопясь, вышел.
– Мужики, ну друга моего тоже, а? Ну что ему в камере сидеть? Ну пожалуйста…
Особист помялся, но кивнул – и тоже вышел, неловко толкнув при этом пустой стул у входа.
– Во, видал! До сих пор в старших лейтенантах, ни одного настоящего шпиона не поймал. Думал, наконец-то повезло… – один из офицеров сказал это, обращаясь не к Николаю, а к другому, похожему на него сложением и лицом, но услышать труда не составило. Тот тоже сообразил это, повернулся ближе.
– Здесь каких только разведок нет, причём самых настоящих. Каждый второй «врач без границ», каждый третий ООНовский мудак, а журналисты – так чуть ли не все. И турки, и англичане, и американцы, и грузины. Конкретно про твоего думали, что это грузинская заморочка, да вам ещё придётся все доказывать. Сейчас это так, тайм-аут… – он описал в воздухе зажжённой сигаретой сложную фигуру.
Голоса продолжали перебрасываться репликами:
– Так ведь молодой же совсем…
– Ну ведь никто и не говорил, что он фигура. Так, первичный рецептор… Дополнить легенду, присмотреть, помочь пройти через нохчей.
– Я до сих пор не понимаю, как они прошли…
– Я тоже не понимаю, – это сказал уже сам Николай. Вокруг замолчали, ожидая продолжения, но он только пожал плечами, снова взяв чашку с чёрным, забитым плавающими чаинками чаем.
– Ну, повезло. Бывает. Кому-то же должно везти.
«Кому-то же должно» – повторил Николай последнюю фразу про себя. Кому-то повезло, а кому-то нет. Только вот кто это решает, на кого что приходится… Он снова вспомнил, как висела в воздухе кровяная взвесь после того, как убили Руслана, и какой был звук, когда Алексея ударили в живот. И потом – какой был звук, когда он завалил Хамида, и Шалва рубанул его лопатой.
Принесли поесть – ещё хлеб, сало в целлофановом пакете, какое-то печенье. Один из офицеров шустро вскрыл консервным ножом пару банок из принесённых, оказалось – рыбные консервы. Изголодавшийся давно и глубоко, Николай чуть не застонал вслух, когда положил в рот на шмате хлеба первый кусок сала – перчёного, пахнущего чесноком. Сало было тёплое и мягкое, но всё равно необычайно вкусное, пропитывающее ароматным жиром каждый нерв до самых кончиков пальцев, сразу ставших горячими, как после часа на солнце. Стараясь не очень демонстрировать на своём лицо то наслаждение, которое испытывал, он ел, мысленно разделив лежащее перед ним сокровище на части – «свою» и Шалвы, который сейчас должен был прийти. Надо было бы, наверное, подождать его, но этого он просто не мог, и надеялся, что Шалва простит.
Периферическим зрением и почти отключившимся слухом Николай осознавал окружающее как через парниковый полиэтилен. Мысленно он поблагодарил остальных за то, что на него никто не смотрел – все были, судя по всему, заняты какими-то своими делами и разговорами. Деликатные люди, кто бы знал…
Следующий кусок у него выбили из рук, нож со стола улетел далеко в сторону, за ним последовали тарелки и пакеты из стоящих перед ним, на кого-то, в стороны, на пол. Особист стоял рядом, бешенными, больными глазами глядя прямо на него.
– Гад ты… – в его голосе была тоска, презрение, злость – всё вместе. – Мы же тебе чуть не руки жали, мы же тебе поверили уже, гад…
– Ну? – спросил майор, так и не уходивший из комнаты всё это время.
Старший лейтенант вместо ответа протянул ему лист бумаги. Окно давало достаточно света, и Николай сумел увидеть в мелькнувшем при передачи из рук в руки листе какой-то короткий блок строчек – на другой стороне. Майор прочитал и передал офицеру рядом, тот даже не стал вчитываться, просто пробежал глазами, пока переносил из одной руки в другую, передавая следующему. По одному, офицеры читали страницу и, передавая её дальше, тоже начинали молча смотреть на него – кто с презрением, кто с жалостью или чем-то ещё. Несколько человек отвернулось, кто-то вышел, хлопнув дверью.
– Что… – начал он.
– Заткнись.
Кто-то поднялся и встал прямо за его спиной. «А ведь меня сейчас убьют, – подумал Николай. – Отвезут куда-нибудь. И тогда всё. Сейчас последние минуты пошли».
– Что там… Вы должны сказать…
Голос исчез, остался только сухой хрип. Так, наверное, может разговаривать мертвец.
Вместо ответа особист протянул вернувшийся к нему листок. Обмирая от предвкушения ужаса, по сравнению с которым всё предшествовавшее, что он пережил за эти месяцы будет ерундой, Николай перевернул его, перевернул ещё раз, поворачивая к себе текст.
«В ответ на Ваш телефонный запрос сообщаем, что студент Ляхин Николай Олегович не находится в списке обучающихся на 5 курсе лечебного факультета С.-Петербургского Государственного Медицинского Университета им. акад. И.П.Павлова, равно как и не обнаруживается в списках студентов других курсов и других факультетов Университета. Студент Сослани Шалва Мамедович…»
