Кирилл Казанцев - Доказательство чести
Качалкин молчал. Он прекрасно понимал, о чем идет речь, и уже подумывал о том, чтобы позвонить начальнику СИЗО. За всеобщей суматохой тема притупится, а масштабные разборки еще никогда не приносили качественных результатов.
— Я вас не понимаю.
— Думаю, что поймете сразу, едва я доложу начальнику ГУИН, как майор Качалкин во время исполнения служебных обязанностей в двадцать три часа сорок семь минут выходил на улицу. Он сел в машину, принадлежащую одному из активных членов организованной преступной группировки Шебанина, и беседовал с ним почти четверть часа. Теперь вопрос стоит следующим образом: как правильно выйти из обстоятельств, которые для майора Качалкина непременно закончатся увольнением? Это самое малое, причем в тот момент, когда за плечами гигантский стаж в восемнадцать лет и семь месяцев. В худшем случае будет судимость. В тот момент, когда человеку исполнилось жалких сорок лет.
В голове майора кипела работа. Глупо отпираться, когда тебе сообщают такие подробности. Версии вылуплялись как цыплята в инкубаторе. Некоторые из них погибали, не успев сделать первого вздоха. Щелк!.. Щелк!.. Щелк… Локомотив подставил — нет. Человек, приехавший от него по звонку, — версия умерла. Пятьдесят баксов пришли из кассы службы безопасности ГУИН — и эта идея немедленно сдохла. В таком случае его забраслетили бы прямо на улице.
— Вы слишком напряжены, майор, — заметил Копаев. — Расслабьтесь. Я вам подскажу, что нужно сделать. Сказать: «Да, я выходил на улицу, нарушив инструкции, и беседовал с членом ОПГ в его машине».
— Я не знал, что он преступник, — нашел альтернативный ответ Качалкин.
— Вот видите! — Пащенко ткнул в него пальцем и посмотрел на Тишкина. — Это наш человек. А вы: «Подонок, подонок!» Какой же он подонок, если готов с нами работать?
— Еще не вечер, — подыграл Тишкин, что, впрочем, осталось незамеченным.
— Кто эти люди? — справился осунувшийся Качалкин.
— Это люди, которые видели, как дежурный решал вопросы с преступником. Какая вам разница, кто они, если с вами разговариваю я?
— А я с вами разговаривать не буду, — вдруг отрезал майор.
— Нет проблем. — Копаев вынул из кармана телефон. — Сейчас я тебе покажу второй вариант разговора. — Он быстро набрал номер и заявил: — У тебя есть секунд двадцать до того момента, пока разбуженный начальник управления не подойдет к телефону. Представляешь, в каком состоянии он это сделает?
— Да что вам нужно-то?! — взвился майор. — Я что, отказываюсь разговаривать, что ли?! Главное, чтобы не обвинять!..
— Вот видите. — Антон развернулся к Пащенко и убрал телефон в карман. — А вы: «Сука конченая, скот продажный». Это наш человек. Наш! Он еще покажет вам, как бандюков разводить!.. — Сотрудник УСБ резко склонился над столом. — Я правильно говорю, Качалкин?
— Правильно…
— Вот так. — Копаев качнул головой. — А сейчас говори, майор, что просил Локомотив передать Ферапонтову?
Понимая, что навек попадает под настроение Тишкина, дежурный повторил вслух текст записки.
— Очень хорошо, — похвалил Копаев так, словно беседовал с верным товарищем по службе. — А что велел передать Ферапонтов?
Качалкин, все больше завязая в трясине зависимости, передал разговор с Сорокой.
— Значит, после следователя, в твою смену? — переспросил Тишкин. — Браво, майор. Не сомневайтесь в том, что руководство узнает о том, какую помощь вы оказываете в проведении оперативно-разыскных мероприятий.
Антон вмешался тогда, когда начальник СБ до конца сделал свое дело:
— Вы будете передавать записки от Ферапонтова Локомотиву и обратно. Делать это вам придется с теми нюансами, на которые мы вам укажем.
У Качалкина не было выбора.
— Конечно, я понимаю. Нужно сыграть роль посредника между преступниками. — Дежурный покачал головой с таким выражением на лице, словно совал голову в петлю. — Теперь, когда мы поняли друг друга, я могу предложить вам по чашке настоящего цейлонского чая? На улице прохладно. Столько времени в машине с заглушенным двигателем…
— Качалкин! — Копаев не выдержал и встал. — Вы пьете слишком много чая. Рано или поздно у вас лопнет мочевой пузырь, и вы ошпарите себе ноги.
— Вы обещаете поступить со мною честно? — тихо спросил майор Тишкина, выходящего последним.
— Я обещаю вам самую тесную дружбу со своей стороны. — Тишкин остановился, подождал, пока за Пащенко захлопнется дверь, и воткнул свой палец под бляху дежурного. — Только не нужно делать ходы без спроса и полагать, что они гениальны. Я дышу тебе мятой в затылок, майор. Если решишь уволиться раньше, чем через семнадцать месяцев, то я тебе напомню второй вариант разговора. До дембеля крест будешь нести, Качалкин!.. До полной выработки максимального трудового стажа. И еще пяток лет сверху. В сорок семь лет от роду получишь именные часы с моей фотографией на циферблате, картину «Закат над Исетью», удочку с монограммой начальника ГУИН и отвалишь в сторону. Будешь выуживать линей, смотреть на часы и молить небо о том, чтобы у меня однажды не испортилось настроение.
На том они и расстались. До послезавтра.
Оно наступило для Качалкина столь же быстро, насколько мучительно медленно тянулись часы для оперуполномоченного УСБ ГУВД Екатеринбурга Копаева и транспортного прокурора Пащенко.
Сорока едва дождался момента, когда в камеру зашел дежурный. Майор окинул взглядом арестантов и приказал Ферапонтову выйти. Сорока выбежал в коридор с таким энтузиазмом, что едва не сбил Качалкина с ног.
— Написал?
— Конечно-конечно, — запричитал Ферапонтов. — Ты только сейчас же отдай, а?
— Ага, — пообещал Качалкин. — Тебя обратно заведу и сразу побегу со всей дури.
Разговор шел в той же пустой камере, что и накануне. На этот раз Качалкин был уверен в том, что делал, поэтому мог позволить себе непринужденный юмор.
— А когда отдашь?
Майор сказал, что после обеда. Он вернул Ферапонтова в камеру и приехал в кафе, где его ждали Тишкин, Копаев и Пащенко.
«Меня разводят на З. и Г. Следак знает все. Даже о том, что мы были на Исети в тот момент, когда купали Р. Я удивляюсь, откуда ему все известно, и не знаю, что говорить, чтобы было правильно. Поэтому молчу. А что толку молчать, если следак прямо спрашивает, зачем Л. подставлял комитетского? Короче, процинкуйте, что грамотно базарить. Сигарет надо. Как «Динамо» сыграло с «Зенитом»? С.».
— Шедевр конспирации. — Копаев поморщился, как после дольки лимона. — Знаешь, Пащенко, почему все у него З, Г и Р, а Пермяков — комитетский?
— Не помнит фамилии. — Прокурор пожал плечами.
— Вот именно. А почему не помнит?
Пащенко повторил жест, Антон улыбнулся и пояснил:
— Потому что Ферапонтов уверен в том, что все эти З и Г Подлиза поймет, а вот П — нет. Значит, обработка Сашки проводилась без участия двух этих дегенератов. Они слышали звон, но не знают, кто звонил и по кому. Значит, Шебанин работал напрямую с Рожиным.
— Что мне делать? — поинтересовался Качалкин.
О нем уже успели позабыть, а он по-прежнему стоял перед столом и ждал распоряжений.
— Верить, — начал, пользуясь моментом, Тишкин. — Верить и надеяться…
— Сложный почерк. — Антон крякнул, прилаживаясь с ручкой к листку бумаги. — Если не знать точно, что такого не было, то можно подумать, что автору кто-то вывернул в камере руку.
— А зачем имитировать? — осторожно вмешался майор. — Ферапонтов сам мне говорил, что ни разу с этим типом не переписывался.
«Брат, держись. На воле все пучком. Давай официальные показания на З. и Г. Говори все так, как было. Еще интерес дела требует, чтобы ты перевел тему Р. на меня. Говори следаку, что вы с П. ничего не знаете, я все решал сам. Об Эф. молчи, ты ничего не знаешь. Сигареты будут. «Динамо» — «Зенит» 1:1. Л.».
— «Эф» — это Эфиоп, что ли? — Пащенко, щурясь, контролировал опус Копаева.
Качалкин должен был дождаться вечера, передать маляву Сороке и сразу, едва получит записку с указаниями от Подлизы, позвонить Тишкину. Вечер наступил, и все произошло. Длилось это долгих два дня.
Сорока в камере сидел спиной к глазку и перечитывал каракули Копаева:
«Расскажи прокурорскому, где З. и Г. взяли кровать».
— Насколько мне известно, Зелинский и Гонов вступили в преступный сговор, — рассказывал Сорока Меркулову. — Они заманили Рожина в санаторий, где и убили. Ни я, ни Грошев об этом не знали.
— А кто убеждал Рожина подставить Пермякова?
— Пермякова? Это следователь комитета? Не знаю. Мне об этом ничего не известно. Рожин общался с Локомотивом… ну да, с Шебаниным, а не с нами.
Качалкин приносил записки каждый день, иногда по два раза — утром и вечером. В порыве азарта Сорока ни разу не спросил себя о том, что дежурный по следственному изолятору делает на работе три дня подряд.
