Екатерина Неволина - Цирк кошмаров
Олег решительно принялся за работу. Удалив сведения о рождении недееспособного ребенка в карточке Моник, он нашел данные о Квазимодо в одном из других файлов (его матерью оказалась какая-то американка, пошедшая на эту страшную процедуру из желания омолодиться, а значит, в отличие от Моник, она не станет искать малыша). Волков поменял данные, вписав Квазимодо в карточку Моник, и только после этого вздохнул спокойно. Вот теперь ее смерть не была напрасной, а значит, все хорошо и правильно. И пусть профессор не торжествует: это отнюдь не конец!
Закончив с основным, Олег скорее ради любопытства стал просматривать другие карточки и вдруг пораженно остановился. Вот он, их враг, вот цепной пес профессора, известный им под именем Гуттаперчевого. Кто бы подумал, что у него тоже есть мать! Кто бы подумал, что его мать – именно эта женщина!
* * *– Олег?..
Он вздрогнул и быстро свернул окно с программой, словно занимался чем-то предосудительным, а затем поспешно поднялся, сделал шаг к Алисе и заглянул ей в глаза.
– Ты как? – спросил Волков с искренней тревогой.
Трудно поверить, что еще совсем недавно этот симпатичный немногословный парень прихрамывая проходил мимо нее и был для нее совсем чужим. Трудно поверить, но тогда она считала его кем-то вроде дешевого выпендрежника, выделывающегося ради завоевания сомнительной популярности. Еще недавно она не знала о нем ничего.
– Была у Квазимодо, – девушка поспешно отвела глаза, чтобы не выдать слишком многого, – он очень переживает, но чувствую, что малыш поправится… – Она помолчала, глядя на темно-синий ковролин, покрывающий пол в этой чужой им обоим квартире, и вдруг спросила: – Почему мир так несправедлив? Почему кому-то достается слишком много боли?
Олег растерялся.
– Я… не знаю. Кто-то считает, что это карма – расплата за прошлые или будущие прегрешения, но я тоже не понимаю, когда страдают дети. Это слишком жестоко.
– Один писатель сказал, что ничто не стоит одной-единственной слезинки, пролитой ребенком, – проговорила Алиса.
Она никогда теперь не забудет полные отчаяния глаза Квазимодо, переживающего смерть только что обретенной матери. Ну и пусть в биологическом смысле Моник ему не мать, она стала по-настоящему родным для него человеком. Первые часы после ее гибели Квазимодо молчал и только дрожал, содрогался в конвульсиях, не реагируя ни какие проявления внешнего мира. Но постепенно стал приходить в себя, а сейчас, когда Алиса была у него, попросил вдруг рассказать о Моник и слушал так жадно, словно от этого зависела его собственная жизнь.
Пожалуй, синеглазый не прав. Сколько бы ни было суждено прожить Квазимодо, Алиса сама рискнула бы ради него жизнью. Ради одного-единственного светлого и счастливого дня – ведь малышу так нужно хоть на миг почувствовать себя счастливым!
– Не плачь, – Олег обнял ее за плечи и прижал к груди, и только тогда Алиса вдруг поняла, что ее щеки мокры от обильных слез. – Моник достигла того, чего хотела, – продолжал Волков, – она нашла своего сына и спасла его. Это правильно. Квазимодо сильный и способный, я уверен, он станет таким, что Моник могла бы им гордиться.
Девушка кивнула, уткнувшись лбом в его надежную грудь. Ей было тепло и уютно. Вдруг ногу обожгло что-то горячее и мокрое. Алиса взглянула вниз и увидела Чуда. Щенок, подняв мордочку, выжидающе смотрел на нее.
Алиса присела, и он, словно ожидая этого, тут же принялся слизывать слезы с ее щек горячим языком.
– Смотри-ка, он совсем тебя признал своей! – удивился Олег. – А раньше ведь облаивал.
Девушка потрепала щенка за ухом.
– Это первая собака, которая меня признала, – сказала она, невольно улыбаясь сквозь слезы. – И первая собака, которую я совсем не боюсь.
Олег тоже присел. Оба молча гладили собаку, пока руки вдруг случайно не соприкоснулись. Это вызвало у Алисы странное чувство – ее словно ударило разрядом тока. А ведь еще недавно она плакала на груди у Волкова и не чувствовала ничего подобного, но случайное прикосновение – и вдруг стало странно и немного страшно.
Слезы высохли на внезапно вспыхнувших щеках, и девушка поспешно поднялась и отвернулась, чтобы Олег, не дай бог, не заметил этого. Боже, что с ней творится?.. Почему она так реагирует на Волкова, когда влюблена в синеглазого? Это ненормально!
Она молчала, и он отчего-то молчал, с преувеличенным вниманием занимаясь Чудом.
Появление Сержа даже обрадовало обоих, разрушив неловкую паузу.
– Все готово, – объявил Серж, заглядывая в комнату. – Документы на Квазимодо, вернее, Пьера Аль-Каддура, сделаны, билеты получены. Сегодня мы улетаем.
* * *Настроение, царившее в салоне машины, можно было назвать подавленным, практически похоронным. Из магнитолы доносилась довольно унылая, на взгляд Олега, французская музыка, а большой микроавтобус вез их по шоссе в сторону аэропорта. Квазимодо не то спал, не то впал в прострацию, а люди Сержа выглядели настороженными и держали оружие наготове.
«И черт нас понес с ними», – подумал Олег. Впрочем, выбора-то не было. Алиса ни за что бы не отказалась проводить Квазимодо, а Серж удивительно легко согласился. В какой-то момент у Олега возникла мысль, что тот собирается похитить их и увезти силой во Францию, руководствуясь своими скрытыми целями, но парень тут же ее отбросил.
«Бред, не стоит искать засаду там, где ее нет. И без того проблем хватает. Проводим и вернемся, мама ждет».
Отпустить сына провожать улетающих Наталья Валентиновна согласилась с трудом, после клятвенного обещания Сержа сразу же по приезде в аэропорт отправить Олега и Алису назад на такси.
В прозрачной пластиковой папке, которую Олег прижимал к груди, были бумаги отца. Выпускать их из рук парень не решался: мало ли что случится, уж пусть лучше будут при нем. Их искал профессор, значит, нужно, чтобы они никогда ему не достались.
В ногах завозился Чуд. Вот уж кто никогда не переживает!
Надо было как-то развеять тягостное молчание.
– Надеюсь… ммм… Пьер не будет сильно скучать, здесь он видел мало хорошего, – сказал Волков. – Но если что, звоните в любой момент. Или сам позвони, как освоишься со скайпом и всем прочим, – обратился он к Квазимодо. – Сны, конечно, хорошо, но вживую тоже надо общаться.
– Не сомневайся, Олег, у мальчика будет все, что ему потребуется, – пообещал Серж, – а с его способностями, я думаю, он сможет найти свое место в жизни. Но в целом ты верно заметил: адаптация в чужой, пусть и дружественной, обстановке – тяжелый и длительный процесс. Возможно, вы смогли бы помочь мальчику.
– Конечно! Мы всегда будем рады! – горячо заявила Алиса. – Пожалуйста, позвоните, как устроитесь.
– Как справедливо заметил Олег, ничто не заменяет живого общения, – проговорил Серж. – Возможно, вы все же, с согласия ваших родителей, согласитесь пожить какое-то время во Франции. После того, что случилось, Пьеру будет трудно прийти в себя. К тому же незнакомая обстановка, чужие пока еще люди. Уверен, господин Аль-Каддур полностью поддержит эту идею. Париж стоит того, чтобы его увидеть. Дайте мне знать, если передумаете.
– Возможно… Потом. – Олег кивнул, а в голове отчего-то всплыло название какого-то фильма: «Увидеть Париж и умереть».
– Шеф, – один из людей Сержа показал вперед, где наблюдалась в общем-то обычная для российских дорог картина. Возле мигающей огнями полицейской машины стояли две фуры. Один из гаишников что-то выговаривал водителям, а второй жезлом показывал машине, в которой ехал Серж с компанией, что надо остановиться.
– Merde! [9]– выругался француз. – Надо было взять лимузин, но я не люблю эти гробы на колесах. Спрячьте оружие и подготовьте документы.
Микроавтобус начал тормозить. Вдруг фуры тронулись, перегораживая им дорогу спереди и сзади.
Серж схватил Олега и Алису обоих за плечи и увлек на пол. Туда же отправилась коляска с Квазимодо.
– Засада! Уходим через поле! – закричал француз. – Огонь без команды.
Оглушительно загрохотали выстрелы, послышался звон разбившегося заднего стекла, и машина наполнилась кислым запахом сгоревшего пороха. Лобовое стекло лопнуло, осыпав всех брызгами осколков, а водитель, как брошенная кукла, упал лицом на баранку. Вероятно, он задел рукой магнитолу, и в салоне загремел хрипловатый женский голос: «Non, je ne regrette rien» [10].
Олег знал эту песню и о чем там идет речь: ее часто слушала мама. «Нет, я не жалею ни о чём», – надрывалась Эдит Пиаф.
«Похоже, сейчас все кончится», – мелькнуло в голове, и Олег с острым чувством сожаления подумал, что ему-то как раз жаль. Жаль Квазимодо, который так не вовремя нашел семью. Маму, которая останется одна. И, самое главное, Алису, которая ни в чем не виновата и вообще классная девчонка.
