Иван Стрельцов - Псы войны
Однако в эпоху умирающего социализма люди без дела не могли сидеть. Валютный ажиотаж породил новые «рабочие места» менял и кидал. Ренат, не забывая отстегивать в общак, переквалифицировал своих людей. Первое время они больше занимались обменом. Доходы небольшие по сравнению с киданием. В ход пошли переделанные доллары (к мелким банкнотам пририсовывались нули — один, иногда два), потом «куклы» — пачки нарезанной бумаги. И, наконец, лохов ловили просто на «шухер», когда меняла на крик «менты» убегал с банкнотами лоха. Это был настоящий бизнес, правда, иногда кидалы попадались, но Ренат помогал их семьям, «подогревая» тех деньгами. Чтобы люди не распускали на допросах языки, они должны были знать, что о них заботятся. Эта тактика всегда окупалась, но жизнь не стоит на месте. И когда дела «товарищества» были на пике достижений, в уже купленной Тафулиным квартире раздался телефонный звонок.
— Да, слушаю, — подняв трубку, сказал Ренат и тут же услышал хрипловатый голос:
— Шустрик, это я.
Ренат сразу узнал интонацию Альберта Фромана — казахского немца, неоднократно судимого за квартирные кражи. Человек педантичный, образованный и бесстрашный, он был в воровском мире немалым авторитетом. А за ненависть к стукачам носил прозвище Фашист. Фроман был правой рукой Прохора, которому принадлежал район, где действовали люди Тафулина. Именно Фашист прозвал Рената Шустриком. Если он позвонил — значит, это серьезно.
— Я узнал вас, — как можно почтительней сказал Тафулин.
— Вот и хорошо. — Голос Фашиста звучал ровно, и каждое слово произносилось слегка растянуто, с правильно поставленным ударением. — Ты как, свободен? Надо потолковать.
— Когда? — не задумываясь спросил Ренат, мысленно прокручивая один вопрос: «Не наступил ли я где-то Прохору на любимую мозоль?» Нет, никаких грехов он за собой не чувствовал.
— Сейчас.
— Жду.
Ждать пришлось недолго, через пять минут в дверь позвонили. Фашист пришел один, без свиты охранников. Здоровенный детина под метр девяносто ростом, с угрюмым лицом инквизитора.
— Здравствуй, Шустрик, — сказал Фашист, протягивая загрубевшую ладонь с заскорузлыми мозолями. В сравнении с его ладонью, привыкшей к орудиям лесоповального труда, ладонь бывшего наперсточника была нежной и мягкой.
— Что-нибудь выпьете? — спросил Ренат, глядя, как гость раздевается в прихожей.
— Рюмку «Хеннесси», если у тебя есть, — произнес Фроман, оглядывая гостиную большой четырехкомнатной квартиры. Дорогая английская мебель, толстый персидский ковер на полу с ярким сочным орнаментом, стены увешаны картинами в позолоченных массивных рамах, и тут же, под картиной, на передвижной тумбе японская видеодвойка, рядом с диваном центр с горкой компакт-дисков.
Ренат налил гостю французского коньяка, а себе ликера «Амаретто». Протягивая бокал, предложил:
— Присаживайтесь.
Фашист сел в глубокое кресло, широко раздвинув ноги. Пригубив коньяк, он на мгновение задержал жидкость на языке, ощущая ее терпкий аромат. Затем медленно проглотил.
— Великолепный напиток, — наконец произнес он, поставив бокал на столик. Фроман внимательно посмотрел на Рената. От этого взгляда бездонных серых глаз Ренат почувствовал, как у него заходится в сердце.
— Хорошо работаешь, Шустрик, — проговорил Фашист, не отрывая взгляда от слегка располневшей фигуры хозяина квартиры. — Всегда честно и вовремя отстегиваешь долю в общак. А это немало.
Ренат молчал, чтобы не выдать свое волнение. Иди знай, как Фашист отреагирует, когда поймет, что Тафулин его боится.
— Хорошо ведешь дела, Шустрик, — продолжал Фроман. — Надо тебе расти. Хватит быть кустарем-одиночкой, присоединяйся к организации. Можешь поверить, что твои доходы и доходы твоих ребят увеличатся, да и «крыше» отстегивать больше не придется.
«Мягко стелишь, — подумал глава кидал, — и все будет так хорошо, доходы увеличатся, „крыша“ бесплатная, да и о пацанах, залетевших в ментовку, заботиться не надо — организация позаботится. Все хорошо… Одно плохо, теряется свобода и ты уже себе не принадлежишь, становишься одним из многих. Пешкой на шахматной доске Прохора». Но выбора все равно не было, предложение, ясное дело, исходило от Прохора. Старый лис задумал какую-то комбинацию и отказа не примет.
— Это большая честь, — наконец Ренат решился заговорить. Говорил он медленно, не столько подбирая слова, сколько для того, чтобы выглядеть достойно. — Я, конечно же, согласен, думаю, мои ребята тоже. Мы чем-то новым будем заниматься или по-прежнему кидать лохов?
— Прохор хочет, чтобы ты возглавил торговлю порошком, — по-прежнему не отводя взгляда, сказал Фашист.
Тафулин едва не задохнулся от накатившего возбуждения. Возглавить торговлю наркотиками от имени Прохора, которому чуть ли не треть Москвы принадлежит. Конечно, был риск надолго попасть на тюремные нары, но ведь торговать порошком будет не он лично, значит, риск уменьшается, а барыш растет.
— Если согласен, — Фашист протянул руку к своему бокалу, — завтра будешь принимать дела, посмотришь, как ведется этот бизнес, где кого заменить, куда поставить своих людей. Через месяц ты уже должен быть полноправным хозяином на рынке.
— Своих людей тоже подключить к торговле порошком? — промычал Тафулин. — А как же с валютой и лохами?
— Не жадничай, — отрезал Фашист, — найдутся и те, кто будет стричь купоны с лохов, твое дело порошок.
Выпив залпом свой «Хеннесси», Фашист поднялся и, не прощаясь, направился в прихожую…
Новый бизнес оказался куда прибыльней и, как и предполагал Ренат, безопасней. Ему не надо было ничего делать, лишь вести учет: сколько получил наркотика, сколько продал. Взять из этих денег свою долю, остальное передать Фашисту.
За несколько лет в наркобизнесе Ренат Тафулин многому научился, многое придумал сам. Например, снимать на подставных лиц квартиры, а затем устраивать там притоны для избранных или, наоборот, для всякой швали, которую за дозу наркотика можно использовать хоть для чего. Чаще этих несчастных сдавали милиции как торговцев. Милиции ведь тоже надо отчитываться перед руководством. Кроме притонов, которые каждый месяц меняли свое местонахождение, и мнимых торговцев Ренату принадлежала идея использования иностранных студентов из Университета имени Патри-са Лумумбы, в основном из бедных африканских стран. Они согласны были выполнять любую работу, за которую платят.
За время, проведенное на «ответственном» посту, Ренат Тафулин раздобрел, стал дородным вальяжным мужчиной, носящим костюмы от Кардена, разъезжающим на черном «Ягуаре» и общающимся с богемой, людьми искусства, где иначе, как Ренат Шарипович, его не называли.
Но потом спокойная жизнь закончилась. Прохор отошел от дел, а его место занял, к удивлению многих, не Фашист, а какой-то никому не известный Логинов, говорят, в прошлом депутат Верховного Совета СССР, не имеющий никакого отношения к миру криминала. Сразу же начались перемены. Кроме учета продажи наркотиков, Ренату пришлось заниматься другими делами. То его послали на Дальний Восток — участвовать в аукционе по продаже какого-то завода, и Фашист тогда строго-настрого приказал купить его во что бы то ни стало. Купил, через несколько месяцев заставили продать какому-то азербайджанцу. Не успел вернуться в Москву, снова Фашист, как призрак сатаны, появляется в его квартире, новый приказ. Через своих богемных друзей найти «концы» в верхах, чтобы решить вопрос какой-то рыболовецкой фирмы в Астрахани. Затем отправили в Америку покупать недвижимость. Все больше он был в разъездах и все меньше занимался бизнесом, который приносил настоящий доход.
Из торговли наркотиками Рената постепенно вытеснял недавний его ученик, навязанный Фашистом, а теперь уже заместитель — борец-коротышка, уголовник, отсидевший пять лет за разбой, по кличке Пистон. Несмотря на молодость (ему едва стукнуло двадцать пять), Пистон обладал внутренней энергией, заставляющей людей ему подчиняться. Шустрик чувствовал — власть от него уходит, а значит, уходят и деньги. Нужно было на что-то решаться… В сущности, кроме денег, которые он уже начал терять, больше терять Ренату было нечего, и он решился. Позвонил Фашисту.
— А, Шустрик, — раздался в трубке скрипящий голос Фашиста. — Есть проблемы?
— Проблем нет. Но поговорить надо, — собрав все свое мужество, проговорил Тафулин.
— Давай встретимся завтра, — сказал Фашист и замолчал. Ренат догадался, что тот сверяется со своим рабочим графиком, и с раздражением подумал: «Прямо бизнесменом стал каким-то».
— Шустрик, ты слушаешь? — снова раздался голос Фашиста.
— Да.
— Завтра в два, в ресторане «Орфей». Знаешь, где это?
— Знаю.
— Значит, завтра в два, — и повесил трубку…
На следующий день Ренат ровно в два перешагнул порог ресторана. Швейцар склонился в полупоклоне, метрдотель, услышав, кого ищет гость, готов был сам выстелиться парадным ковриком к столику Фашиста.
