Темное море - Камбиас Джеймс

Двое взрослых прячутся, наполовину закопавшись в придонную грязь, подслушивают мелюзгу и переговариваются тихим постукиванием. Детенышей девятнадцать, но большая часть – еще личинки, крохотные создания, не больше единственной клешни старого учителя и пока неспособные говорить. Зато шестеро старших уже подросли для учебы.

Молодняк пытается охотиться, но делает это плохо. Они рассредотачиваются, подкарауливая добычу, довольно успешно ее загоняют, но не способны договориться, кто будет ловцом. Согнав вместе нескольких плавунов, детеныши все как один бросаются вперед, и вся охота тут же разваливается на отдельные погони и стычки между выбравшими одну и ту же добычу. Широкохвост слышит, как то один, то другой плавун бьется, попав в клешни детенышу, но большинство успевает удрать. Зато посреди стаи уже начинается драка между крупным юнцом постарше и крохотным малышом. Широкохвост слышит крик боли и хруст, с которым отламывается клешня.

– Прислушайся. Все затихает, – постукивает по его панцирю Одноклешень. – Я думаю, они засыпают. Сети готовы?

Сети готовы. Они висят за спиной Широкохвоста, тщательно сложенные и с грузиками, позволяющими раскрыться в броске. Ловцы медленно выступают вперед, держась возле дна и стараясь не шуметь.

Молодняк на дне, отдыхает после охоты. Часть тех, что постарше, закопалась в ил, приглушающий эхо. Мелкие просто сворачиваются клубком и спят, не прячась. Широкохвост касается одного малыша, заснувшего прямо на панцире детеныша покрупнее. Аккуратно сталкивает личинку и накидывает сеть на большого, а Одноклешень придерживает веревки.

Детеныш просыпается в испуге и хочет удрать. Сеть оборачивается вокруг него и от панических рывков запутывается еще сильнее. Испуганный пленник пытается плыть, но на расстоянии нескольких длин ноги веревка натягивается. Одноклешень крепко держит второй конец, цепляясь за скалы. Детеныш кидается то в одну, то в другую сторону, но старый учитель не ослабляет хватку и, когда силы пленника иссякают, подтягивает его к себе и надежно связывает.

От звука борьбы просыпаются остальные, и Широкохвост выбирает новую цель. Судя по форме щупалец, это самочка, здоровая на вид, с хорошим и гладким панцирем. Она бросается прочь, но ее преследователь значительно крупнее и сильнее. Она быстро устает, пытается резко набрать скорость, потом кидается из стороны в сторону. Широкохвоста этим не провести: он приотстает, держа ее в поле слуха, но не повторяет судорожных бросков жертвы. Когда беглянка без сил опускается на дно, он подплывает, не переставая сигналить, чтобы не дать ей скрыться, слившись с рельефом. Она еще пытается ползти, но Широкохвост находит ее почти без сознания; самочка даже не сопротивляется сетям. Он оттаскивает новую ученицу туда, где ждет Одноклешень.

Они успевают поймать пятерых, включая глупого крепыша, который даже не просыпается, пока Одноклешень не обвязывает вокруг его хвоста веревку. Один из малышей плохо развит: вместо верхнего сустава левой клешни у него небольшой нарост, делающий конечность практически бесполезной.

– Подержи этого, а я прикончу, – говорит Одноклешень, нащупывая здоровой клешней просвет за головным щитком детеныша.

– Почему ты не хочешь его отпустить?

– Не думаю, что ему предстоит счастливая жизнь, – говорит Одноклешень. – На свете мало мест, где может пригодиться такой уродец.

Резким движением он втыкает свою единственную клешню тому в мозг.

Остальные детеныши собираются вокруг тела и начинают кормиться, пока взрослые дают им имена.

– Оставляю это тебе, – говорит Одноклешень. – Имя – временная идентичность и покидает нас так же легко, как старый панцирь. Номер – вот суть. Ты даешь им имена, я – числа.

– Как скажешь. Вон ту самочку я хочу назвать Гладкошкуркой.

– Ни одна шкурка не останется гладкой после того, как детеныш покинет холодные воды. Скоро она обрастет, как у любого живущего возле горячих труб.

– Возможно. Но, как ты говоришь, имя – лишь временная идентичность.

– Пронзил насквозь! Отлично. И – номер, который идет с именем. Я предлагаю тринадцать. Непростой номер, хоть и простое число. В нем нет интересных составных элементов, но он хорошо подходит для такой торопыжки. К тому же сочетает «еду» и «собственность», а значит, сулит счастливую судьбу. Выбирай следующего.

– Тот крупный соня… Я назову его Толстопуз.

– Годится! Толстопуз 27-й – похоже, он любит спать в тине. Двадцать семь – это три в кубе, так что я заставлю его плавать, плавать и плавать. Но это же и двадцать один плюс шесть, что подходит тому, чье тело тяжелое будто камень. А восемнадцать плюс девять приятно напоминает о «теплом поместье». Что насчет маленького самца?

– Мелкотел – очевидный выбор.

– Такому малышу нужен хороший номер для компенсации. Я предлагаю пятьдесят четыре: «богатство». Это трижды восемнадцать, что означает больше тепла и объединяет «надежность» с «изобилием». Сложно придумать лучшее число, кроме, разумеется, девяноста четырех.

– Последнюю я назову Остролапкой – помню, как получаю от нее болезненный удар.

– Ей нужен номер, который удержит от чрезмерной драчливости. Предлагаю тридцать девять. «Граничные камни» предотвращают конфликты.

По дороге к лагерю Широкохвост говорит мало. Присмотр за молодняком занимает все их время, и ему не хочется обижать своего работодателя. Но, честно говоря, его смешит почтительность старого учителя к номерам.

Разумеется, Одноклешень не единственный, кого приводит в благоговение порядок слов в словаре. Некоторые авторы доходят до того, что с помощью математики определяют набор выражений в книге или зашифровывают скрытые послания в пробелах и числовых интервалах. Другие ищут сокрытые смыслы в старинных текстах и пророчества в цифрах, встречающихся в природе.

Широкохвост не верит в это. Он знает, что словари составляют книжники и что разные общины используют разные системы нумерации слов. Он помнит, как исследует древние руины и пытается извлечь смысл из надписей, вырезанных на камне. Речь универсальна – говорить могут даже дикие детеныши, – но письменность создана искусственно, и разновидностей ее столько же, сколько способов сплести сеть или проложить трубы.

Примерно на полпути в лагерь он улавливает в воде странный привкус и отстает от группы, чтобы разобрать его лучше. Очень странный запах – что-то вроде минерального масла с примесью водорослей, растущих на скалах, но гораздо более сложный, чем любой из знакомых ему ароматов. Что еще неприятнее, Широкохвост помнит его, вот только не знает, откуда.

Тут он кое о чем вспоминает и ускоряется, чтобы нагнать Одноклешня.

– Все в порядке? – спрашивает тот.

– Да. Помню, ты говоришь о странных звуках и запахах в воде. Чуть позади вода пахнет странно. Ты знаешь, что это?

– Да. В развалинах выше по течению происходит много необычного. Я слышу звуки и иногда чувствую, как там что-то движется. У меня есть теория на этот счет.

– Припоминаю твои слова, да.

– Да. Ты учен, и я предполагаю, тебе известно о форме мира. В центре – скала, выделяющая тепло. Снаружи – знакомый нам океан. Вокруг него – бесконечные льды, холодные и более легкие, чем вода. Но является ли скала под нашими ногами сплошной? Мы знаем, что в ней есть источники и разломы, некоторые из них довольно глубоки. Должен быть путь, которым вода, вытекающая из источников, возвращается обратно. Я уверен, что в камне внизу есть широкие тоннели и пустоты с горячей водой, полной питательных веществ.

– Это похоже на правду. Я помню книги с такими идеями.

– Я тоже. Но не помню предположения, что эти пустоты могут быть обитаемы!

– Обитаемы? Но как? Большинство источников так горячи, что к ним не приблизиться. В канале, заполненном такой водой, умрешь в агонии.

– Я не говорю о нас с тобой. Не о таких существах, как мы. Ты знаешь, что есть животные, верно?

– Да, и их много.

– И в разных местах они разные – какие-то больше приспособлены к холодным водам, какие-то – к жизни на скале вокруг источника, и так далее. А теперь вообрази существ – вероятно, даже похожих на нас, которые могут водиться в кипящей воде подземного мира.