Дважды не присягают - Бортников Сергей Иванович
– А товарищ из какой организации?
– «Интехстрой».
– Не знаю такой…
– Их главный офис находится в российском городе Туле. Господин Панкратов прибыл в командировку, чтобы наладить работу регионального представительства.
– И чем они торгуют?
Шура поднялся.
– Мы не торгуем, мы производим. Вот, полюбопытствуйте, – он протянул полковнику роскошный полноцветный буклет.
– Ну-ка, ну-ка… – листая страницы, заинтересованно затарахтел Руслан Ильич. – Да… Можем, когда хотим… И какие у вас цены?
– Ниже мировых.
– Как в том анекдоте… В укромном месте грузин встретил красивую бабу и говорит: «Покажи попку – дам сто баксов!» А та раз – и подняла подол. Мужик схватился за ее прелести двумя руками, гладит и вздыхает: «Ах, какой хороший попа! Жаль денег нету!»
Марчук с Костицким заискивающе захихикали, а прямой, как доска, и бесхитростный Солома, как всегда, «не вкурил»:
– Что вы хотели этим сказать?
– То, что сказал: «Жаль, денег нет!»
– А… Так вы неправильно поняли: фирма «Интехстрой» берет над нашей колонией шефство! Часть спецсредств они передадут в порядке спонсорской помощи, а часть поставят в обмен на нашу продукцию.
– За шлакоблоки?
– Так точно!
– А вы их видели?
– Видел, – подтвердил Панкратов. – Качество меня вполне устраивает.
– Ну, тогда совсем другое дело! Дайте, я вас расцелую, дорогой вы наш!
Серобородько деловито облобызал благодетеля и по-командирски распорядился:
– Такую сделку обмыть полагается… Гриша, ты, как младший по чину, сгоняй в приемную… Скажи Оксане, пусть выделит бутылку коньяка из моих запасов!
– У нас… – попытался вставить Костицкий, но Солома дал ему ногой под коленку.
– Есть! – рявкнул Марчук.
«Хозяин» так и не «врубился», то ли он фразу за Игната закончил, то ли повиновался его собственному приказу.
Спустя мгновение пирушка продолжилась уже в официальном режиме. С пышными тостами, пошлыми анекдотами и неизбежными разговорами про житье-бытье.
– Вот скажите мне, почему мы так хреново живем? – рассуждал вслух Руслан Ильич, а после третьей стопки – просто Руля. – Ведь все у нас есть: руда, уголь, нефть, газ, люди! А толку никакого! Я – полковник! – вынужден ходить с протянутой рукой. Куда ни сунься – проблема: цемента нет, муки нет, лекарств нет… Только за счет спонсоров и выживаем. Полгода назад один криминальный авторитет подарил тысячу одноразовых шприцов, просроченных, конечно, – так мы ему чуть ли не ноги целовали. А государство? Ладно, зэки ему не нужны… А мы? Зарплаты не дают, оргтехники – ноль, с канцелярией вообще – хана! Опера бумагу за свои деньги покупают. Знаешь, сколько им писать приходиться?
– Догадываюсь, – кивнул головой Панкрат.
– Мы всю почту перлюстрируем. В оба конца. Если находим что-то интересное – делаем выборку и оправляем куда надо, – пояснил Солома.
– Все. Уговорили. Дарю вам ксерокс, господа! – торжественно пообещал менеджер.
– Какие мы тебе, блин, господа?! – возмутился Серобородько. – Друзья! Товарищи!
– О! Вспомнил! Один мой земляк на эту тему блестящий стих написал. Знаете, кому он посвящен?
– Откуда? – протянул Марчук.
– Нашему министру обороны. Прочитать?
– Конечно!
Несколько секунд все молчали. Потом слово снова взял Серобородько:
– За офицерскую честь пьем стоя, господа-товарищи!
Когда выпили, он же тихо поинтересовался:
– Кто автор сих прекрасных строк?
– Виктор Булавин.
– Военный?
– Теперь – отставник, пенсионер.
– А раньше, где служил?
– В Конторе Глубокого Бурения.
– У-у-у, – презрительно загудели собравшиеся.
– Зря вы так… Кагэбисты тоже бывают разные. Я Булавина лично знаю. Виктор никогда не боролся с врагами народа и вражеских шпионов – не ловил. Наш парень. Спецназовец.
– Вот вам и ответ, почему мы так хреново живем, – неожиданно нашел подтверждение своей теории Руслан Ильич. – В стране – бардак, а ни один генерал папаху не кинул, мол, не хочу принимать участия в этом разбое. Что сие означает? А то, у наших служивых не осталось чести. А офицер без чести – не офицер! Мы даже главное завоевание первых лет независимости утратили – свободу слова. До выборов еще ого-го, а нас уже долбают, чтоб единогласно за Кучму. И ни один писака не заявит во весь голос, как ваш Булавин, что все они воры и подонки! О чем это говорит? Что у наших литераторов нет совести. А писатель без совести – не писатель!
– Еще Некрасов предупреждал: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан», – продемонстрировал свою осведомленность Игнат Костицкий. – За это и выпьем!
Вскоре спиртное закончилось. Пришлось еще раз засылать гонца.
Когда все повеселели и окончательно прониклись уважением друг к другу, Солома вдруг возьми и ляпни:
– А ведь Александр Иванович к нам не просто так приехал. С просьбой!
– Говори! – навострил уши Серобородько.
– В вашей колонии отбывает наказание мой командир…
– Владимир Богданович?
– Так точно. Я хочу, чтобы вы сделали все от вас зависящее для облегчения его участи…
– Что ты имеешь в виду?
– Я положу на счет Гринько энную сумму. Если он будет в чем-то нуждаться – вы приобретете все необходимое.
– Не вижу никаких проблем.
– И, если в будущем возникнет хоть малейшая возможность для его досрочного освобождения, – немедленно сообщите мне по любому из этих телефонов… – Шура выложил на стол четыре визитки. – И еще… Ровно столько, сколько потратит Богданович на себя, будет поступать на счет колонии.
– Не, так не пойдет! – решительно возразил Хозяин. – На эти средства начальство сразу наложит лапу… Помоги лучше укрепить матчасть.
– Хорошо… Приготовьте список, в чем вы больше всего нуждаетесь…
– Да я тебе прямо сейчас все продиктую, – обрадовался полковник. – Для заключенных – лекарства, продукты питания: мука, крупы, макароны; для персонала – оргтехника, спецсредства.
– Наша зона по праву считается «красной», – развил мысль Солома. – То есть таковой, где порядки устанавливает администрация, а не братва…
