Вячеслав Денисов - Презумпция виновности
Он понял.
– И передай Желябину… Словом, чтобы не причитал и господа нашего понапрасну не тревожил. Это работа его была, лейтенантская… Прости меня, господи, нельзя сейчас иначе… – пробормотал он, уже укладывая трубку в карман. – Никак нельзя…
Он тронул машину, так и не успевшую прогреться для предстоящей работы, и бросил последний взгляд на застывшую фигуру милиционера. «Его брать с собой, это хлопот не оберешься, – подумал советник. – Вместо одного тела придется думать о двух…»
Этим и закончилось его присутствие на кровавом контрольно-пропускном пункте трассы Холмск – Москва. Осторожно переключившись со второй передачи на третью, он прислушался к работе двигателя. Кажется, машинка приработалась… И включил четвертую. Она пошла мощнее, выжимая из себя все, что можно выжать, до того, как умный водитель переключится на последнюю, пятую. И Кряжин, доведя двигатель до критической точки, включил рычаг до упора вправо, а потом до упора вперед.
«До Москвы двести сорок километров. Около десятка съездов к населенным пунктам и два поста ГИБДД. До столицы они не доедут в любом случае. Быть того не может, чтобы люди на КПП, будучи предупрежденными, их пропустили на всех блокпостах… – Советник поискал глазами по консоли и потянулся к ней рукой. – Где-то они должны вильнуть хвостом. Обязательно должны…»
Он включил магнитолу, перевел звук на минимум, а радиостанцию, наоборот, вывел на максимальный звук.
То, что неизвестные заторопились убраться из Холмска, его встревожило. Он, к примеру, не уедет отсюда до тех пор, пока не найдет груз Головацкого. И уедет лишь в том случае, если выяснит все, что его касается. Того же настроения придерживается, видимо, и параллельная сторона розыска. Но она вдруг засобиралась восвояси. Причин тому может быть, конечно, много. Но Кряжин упрямо гнал машину, уверенный в том, что его из Холмска без доведенного до конца дела не выгнала бы никакая причина. Ника-ка-я. Значит ли это, что параллельная линия розыска свою задачу по достижению цели выполнила?
Но мерзавцы стреляли в Пикулина и не попали. Кряжин видел его своими глазами в тот момент, когда с КПП пришло сообщение о том, что синяя иномарка выезжает из города. Пикулин, скорее всего, не самый лучший человек ни в стране, ни в Холмске, но когда бандиты стреляют в кого-то не из своего круга, к реноме «мишени» в глазах общественности это что-то всегда добавляет.
Что же произошло?
У поворота с покореженным указателем «Войцеховка» советник сбросил скорость и стал выискивать глазами свежий след поврежденного шипами льда. Он видел такой у места убийства четверть часа назад. Машина тяжелая, скорость большая, резина шипованная. Они торопятся и теперь знают, что до МКАД их будут встречать не один раз. А потому тормозить будут резко и сворачивать так же в запале. И им не до соображений о том, что после таких маневров остаются весьма четкие визуальные следы.
«Они обязательно свернут, – думал Кряжин. – Только бы не проглядеть ледяную рвань на дороге… Войцеховка – мимо. Дорога в наледи, сразу после поворота – утрамбованный снег. «Мерседес» тут же оставил бы четкие следы. Но наст чист, а между мной и ними нет ни одной машины…»
Навстречу двигалась старенькая «копейка», желтая, грязная, с ржавчиной на каждом изгибе кузова.
Кряжин, ожидавший всякого и всяких, выехал на встречную полосу, коротко сыграл цветомузыкой на крыше, и провинциальный водитель прижал «Жигули» к обочине.
– Багажник открой, живо! – Выскакивая из машины, Кряжин оставил дверцы открытыми, а двигатель включенным.
Размеры советника на мужика произвели гораздо большее впечатление, чем «макаров» в его руке, устремленный в салон его машины.
– Я не сам!.. – заверещал мужик и замахал перед лицом советника руками, как сигнальными флажками. – Это они, товарищ милиция, это они!..
«Важняк» был прав в своем предчувствии. Он словно ожидал увидеть то, что увидел.
Когда крышка со скрипом отворилась и мужик, продолжая орать, как блаженный, отскочил в сторону, для советника перестали существовать все цвета, кроме черного и красного.
Среднего роста и тех же лет мужчина с перекошенной в смертной гримасе маской лежал в позе эмбриона, поджимая к животу руки и окровавленные ноги. Он был черен волосами, одет в черные джинсы, черные куртку и свитер. Лицо его, залитое от макушки до подбородка кровью, горело на этом фоне, как гвоздика в петлице смокинга. Макушки как таковой не было. Видимо, сержантик все-таки успел пару раз провести автоматом в направлении мерзавцев – пуля сорвала верх черепа одного из пассажиров, а может, и водителя, и избавила этого человека от необходимости платить за жилье и покупать яйца к Пасхе или копить деньги для хаджа. Последнее наиболее верно, так как очень уж черноволос и жестковолос был тот.
– Где ты их встретил?
– Я здесь ни при чем!.. – запел обычную песню посеревший от предчувствия недоброго мужичок. – Я ехал…
– Где ты их встретил?! Отвечать!..
– У Гурьянова, в десяти верстах отсюдова!.. Я не хотел, а они… – он показал на простреленное в центре сиденье, – они, мать-перемать, яйца чуть не… Доедешь, говорят, до Холмска и там куда в сугроб сбрось…
Ни слова более не говоря, советник отошел на два шага назад и тремя выстрелами пробил все видимые колеса. После каждого мужик приседал, кричал «не надо, я не сам» и закрывал голову руками.
– Стоять здесь.
Хлопнув дверцей, Кряжин рванул «шестерку» так, что едва не зацепил кормой осевшее на обода раритетное авто. Наклонился и быстро разобрался с радиостанцией… – Сидельников?..
– На связи, – раздался радостный голос, – на связи!..
– Где сейчас?
– Подъезжаем к КПП, две машины, – подумав, добавил капитан МУРа. – Где сами?
Молодцы менты, что на двух машинах. Тогда и думать нечего. Желябин пусть прыгает в «Волгу», а те, кто останется во второй машине, пусть займутся «копейкой», загрустившей у поворота на Войцеховку. Там есть над чем подумать и эксперту-криминалисту, и Мацукову.
«Рвань», как обозначил ее советник, бросилась ему в глаза сразу. «Гурьяново» – значилось на синем прямоугольнике, а под стрелкой, указывающей направо, – «2 км».
Два широких следа из десятка борозд, пересекающихся друг с другом при крутом сворачивании и раздваивающихся в критической точке поворота, краткие показания перепуганного мужика – все это бесспорно указывало на то, что именно в эту гавань решил войти истрепанный штормом пиратский корабль.
Сейчас их на одного меньше. Не исключено, что кто-то из оставшихся уже в очереди на инвалидность. Кровь в деревне всегда на виду. Разговоров будет на месяц. Больше всего Кряжин любил беседовать с деревенскими жителями. Это лучшие из свидетелей: лишнего никогда не скажут – не в их правилах, врать не станут, да и память у них у всех на свежем воздухе отменная. Наслаждение, а не работа. Особенно при таких-то приметах…
А особых примет у авто столько, что, даже не зная модели и цвета, любой не только здесь, а и в Москве указал бы направление сразу, едва услышав вопрос: «Куда поехал «Мерседес»?»
Промелькнул удивительно ухоженный загон для скота, пара сараев, десяток прямоугольных стогов сена размером с добрые трехэтажки, и начались первые дома…
След колес иномарки исчез уже давно, он смешался со следами, оставленными десятками «ЗиЛов», «УАЗов» и тракторов. «Мерседесы» здесь в диковинку. Даже эта, красная, с синей полосой и цветомузыкой на крыше, и то неожиданность. Старики, опершись на вилы и лопаты, внимательно смотрят, пытаясь выяснить, по чью душу прибыли милицейские из райцентра. Потом, заметив за рулем одного человека, скучнеют и принимаются за свои дела – скорее всего, кажется им, приехал кто-то к знакомым или родным порыбачить или просто попариться в баньке. Вот только к кому? И как только этот вопрос становится продуктом традиционно медленного соображения, головы поднимаются вновь – к кому, действительно? Мужики, идущие в гараж МТС, не оглядываются. Им не до мильтонов, трактора бы отремонтировать.
Красно-синие «Жигули» проезжают всю деревню, пытаясь найти объездной путь, не находят и снова выезжают на единственную в Гурьянове улицу, центральную. Имени Ленина. Если в деревне и есть улица, то она обязательно будет Ленина. Чьей же еще?
У большого, по меркам этого села, дома с красной крышей и мужиком во дворе «шестерка» останавливается, и водитель, не беря на себя труд глушить двигатель, выходит из нее.
Поступь его осторожна, взгляд остер, движения рассчетливы.
– А что, дед, – сдержанно окликает он давно наблюдающего за ним хозяина, – новости в деревне есть?
Хозяин деловито перекидывает лопату, перепачканную навозом, в другую руку и сует в рот «беломорину». Потом кивает головой – власть в деревне чтут – и только после этого отвечает:
– Добрыдень.
– Как с новостями в деревне, говорю? – повторяет высокий статный мужчина, который за рулем «шестерки» смотрится, как сапфир в оправе из дюраля. Впрочем, для деревни неплохо – участковый Евдокимов, что один на три села, тот на «уазике» ездит. Хотя и майор.
