Сергей Алтынов - Кроссворд для нелегала
– Воспроизвести по памяти! Особо выделить воинские и полицейские формирования, административные здания. Разумеется, систему водо– и энергоснабжения! На все – пятнадцать минут. А потом наметишь оперативные мероприятия.
Джимми не был силен в черчении, сейчас же под рукой у него был лишь простой карандаш. Ни линейки, ни ластика…
– М-да, Кроуфорд… Авиация наносит прицельные удары по прачечной и финансовому колледжу. Диверсионная группа взрывает мост, ведущий в парк аттракционов, и при отходе натыкается на усиленный наряд дорожной полиции, – Штеренфрид произносил все это без усмешки, затем брезгливо отстранил исчерканные листы и без тени иронии добавил: – А вы в это самое время, видимо, будете штурмовать парикмахерскую, приняв ее за замаскированный командный пункт. Вы действительно хотите со мной работать?
Вопрос был задан жестко.
– Так точно! – непривычно, по-военному ответил Джимми.
Штеренфрид молча взял со стола графин с водой.
– Я буду обучать вас так, как учили меня в разведшколе абвера, – произнес Штеренфрид, осмотрев графин так, точно это был артиллерийский снаряд. – Встать ровно! – приказал штандартенфюрер.
Кроуфорд вытянулся, насколько мог. Напряг все мышцы.
– Вот этот снаряд, Кроуфорд, вы будете держать на своей голове! – Штеренфрид аккуратно поставил графин на самую макушку Джимми. – Вот так.
Графин встал ровно – Джимми точно одеревенел.
– Опять же, пятнадцать минут!
Ровно через пятнадцать минут и четыре секунды Штеренфрид самолично снял слегка подрагивающий графин…
– Ну что же, – немец улыбнулся. – Продолжим занятия!
С великим облегчением Джимми опустился на табурет. Помассировал шею и вновь принялся за карту.
Со временем Джимми научился не только держать на голове графин, но еще и приседать вместе с ним.
Штеренфрид учил самым разным вещам.
– Ваши гуманисты любят порассуждать о бесчеловечности пыток. А как, скажите, в боевых условиях разговорить пленного?
Джимми слушал молча, никогда не задавая опережающих вопросов.
– Мы с вами не садисты, Кроуфорд. Верно?
Джимми утвердительно кивнул.
– Удовольствия от человеческого страдания я не испытываю. Тот же, кто испытывает, не годится для нашей службы. Наша задача – получить нужные, правдивые сведения. Что здесь подойдет лучше всего? Чаще всего элементарный страх смерти. Наведите допрашиваемому в лоб ствол пистолета и… не вздумайте считать до трех вслух. Лучше – молча, но выразительно загибайте пальцы свободной руки. Если пленных несколько, выберите самого крепкого и демонстративно пристрелите. Остальные разговорятся, поверьте. О методах же физического воздействия… Если есть возможность – нагрейте в огне лезвие штык-ножа и прикладывайте его к шейным позвонкам пленного. Это наиболее эффектный способ.
В голосе Штеренфрида появилась доверительная интонация. Он уже не пытался сунуть ученика носом в собственное дерьмо и, если у Джимми что-то не получалось, объяснял вдумчиво и спокойно.
Как-то Джимми увидел в руках наставника старую, пожелтевшую фотографию. Это был хороший художественный фотопортрет. Женщина была красива классической германской красотой: светлые прямые волосы, очень чистые, светлые, видимо, голубые глаза, прямой нос, несколько тонковатые губы. И длинная, гордая аристократическая шея.
– Очень красивая женщина, – проговорил Джимми, подойдя к папе Отто со спины.
Это было не очень деликатно, тем не менее герр Штеренфрид отреагировал спокойно.
– Это моя жена. Она погибла при бомбежке. Не вашей, англичан.
– Извините…
К теме личной жизни штандартенфюрера более не прикасались.
– Мы, конечно, проиграли ту войну из-за просчетов наших политиков, – завел как-то разговор Штеренфрид после очередных «занятий». – Ну а вы… Я имею в виду вашу страну. Даже, скорее, вашу цивилизацию, Кроуфорд. Думаете, у вас есть шанс на победу?
– Вы имеете в виду победу в третьей мировой? Над русскими? Вы знаете, я не хотел бы об этом говорить.
– Я тоже не хотел бы, – голос Штеренфрида звучал отстраненно. – Это так. Из души. Вот возьмем Сталина. Его сын Яков был простым артиллерийским офицером. Попал в плен. Помните, что ответил Иосиф на предложение обменять своего сына на фельдмаршала Паулюса?
– Солдата на генерала не меняю, – ответил Джимми. Подобные беседы были не слишком по душе, но он понимал – Штеренфрид должен выговариться. Руководство (которое, разумеется, было в курсе) не возражало против подобных бесед.
– И еще… В одном из элитных батальонов СС служил оберштурмфюрер Георг фон Риббентроп. Просто старший лейтенант. Его отец, Иохим фон Риббентроп, был министром иностранных дел Германии. В боях под Харьковом этот молодой офицер был тяжело ранен – ему оторвало руку. Так вот, он, полуживой, не соглашался садиться в транспортный самолет, пока туда не будут погружены все тяжелораненые солдаты из его подразделения. Ваш президент или госсекретарь отправят своего сына во Вьетнам или Афганистан? – Отто задал вопрос тем же отстраненным голосом, лишь правая, обожженная, сторона лица слегка дернулась.
– Вряд ли, – не опуская глаз, произнес Кроуфорд.
– Вот и ответ на главный вопрос – третью мировую вы проиграете. Если русские будут те же, что были во вторую.
– Не любите вы нас, – деликатно парировал Кроуфорд. Отто пожал плечами. – Не любите, – уверенно продолжил Джимми. – А вот о русских отзываетесь с уважением…
Старик молчал. Профессиональный навык – не продолжать самому взрывоопасную тему, но при этом внимательно слушать собеседника.
– Отчего же вы – суперпрофи, посвященный в самые важные тайны рейха, не явились в Восточный сектор и не предложили свои услуги НКВД? Как у всякого профессионала, у вас прекрасная интуиция в выборе сильной стороны. Почему?
– Интуиция… – Штандартенфюрер помолчал и в упор, леденяще глядя на Джимми, добавил: – Русские бы меня повесили. И были бы правы, – Отто Генрих впервые за все время беседы изобразил на лице подобие усмешки. – Вы же, американцы, более прагматичны… Кроме того, я воевал на Восточном фронте, а не на Западном.
– И кроме того, у нас уже была бомба, разве это не повлияло на вашу интуицию? Хиросима, а? Радиус смертельного поражения – десяток километров, а эмоционального – весь мир, не так ли? – Джимми выдавил ответное подобие улыбки.
– М-да… – поджав губы в тонкую серую нить, штандартенфюрер на какое-то время замолчал. – Здесь вы оказались покруче нас, – произнес он, погладив рукой морщинистый подбородок. – Куда круче. Но русских вы этим не запугали. Уж поверьте мне. Я их сам жег…
Штеренфрид жил в специально снимаемом для него загородном особняке. Вначале его охраняли парни из службы собственной безопасности, но вскоре Штеренфрид отказался от их услуг. Считал, что в крайнем случае сможет защитить себя сам. Никто не знал, что он работает на Управление, у него имелись надежные документы прикрытия, а в будущем его ждала обеспеченная, достойная старость.
Однажды ночью штандартенфюрер проснулся от шороха в коридоре. Рука машинально вытащила из-под подушки пистолет. Однако он не успел даже снять его с предохранителя – в глаза ударил ослепительный световой луч. Чья-то сильная, тренированная рука захватила его кисть и вырвала оружие…
Зрение возвращалось медленно – вспышка была очень яркой, видимо, это был специальный фонарь. Штеренфрид разглядел, что спальня занята несколькими молодыми людьми. В руках у них были миниатюрные пистолеты-пулеметы, типа израильских «Узи».
– Отто Генрих Штеренфрид, – интонация старшего была отнюдь не вопросительная.
– Так точно, – произнес старик. О, как трудно было сейчас унять дрожь в голосе. И держать прямо спину.
– Отто Генрих Штеренфрид! – голос старшего зазвучал еще тверже. По-немецки он говорил с заметным акцентом, но ясно и грамотно. – Вы арестованы. Как военный преступник, совершивший ряд злодеяний против человечества, заочно приговоренный к смертной казни.
– Понятно, – старик внимательно разглядывал этого невысокого горбоносого мужчину. Он был значительно старше остальных бойцов. И совсем не похож на бойца спецподразделения. Тем не менее короткоствольный пистолет-пулемет уверенно лежал в его маленьких смуглых руках. – С кем имею честь? – неожиданно спросил Штеренфрид.
– Честь? – лицо старшего слегка передернулось. – Я Менахем Альбцман, командир одного из подразделений «Моссада»[13]… – он говорил, не опуская своих больших темно-карих глаз. – К сожалению, мы не имеем возможности экстрадировать вас в Израиль. Поэтому приговор будет приведен в исполнение на месте. Сейчас. Вы хотите помолиться?
– Нет, – дернул головой старик. И тут же добавил, оглядев по очереди Менахема Альбцмана и его подручных. – Мой покойный шеф Отто Скорцени сумел бы, как это вы выразились, экстрадировать…
